Часть 1. О строительстве нового мирового финансового

2001 год завершает первое десятилетие посткоммунистической трансформации России. Это был период осуществления сложных и многоплановых процессов преобразования советского социализма в новое общество. Непростой и противоречивый характер трансформации породил острые дискуссии о самом существе проводившихся реформ, об их эффективности и адекватности, о наличии альтернативных путей решения стоявших перед страной задач.

Одной из ключевых тем дискуссии 90-х годов был вопрос о том, насколько специфичны российские проблемы, в какой мере они детерминируются историческим опытом и национально-культурными особенностями развития страны и, соответственно, в какой мере допустимо использование универсальных подходов и опыта других стран для разработки и осуществления программы посткоммунистической трансформации России. Прошедшее десятилетие позволяет сделать некоторые обобщения и выводы по этим вопросам. Это тем более важно, что ответ на них разрешает не только подвести итоги первого посткоммунистического десятилетия, но и сформулировать ряд важных проблем дальнейшего развития страны на путях демократии и рынка.

В конце 80-х годов перед Россией (точнее, перед СССР) в полный рост встали четыре масштабных исторических вызова, которым соответствовали четыре различных процесса преобразований. И именно эти процессы в полной мере предопределяли развитие страны на протяжении 90-х годов. Эти процессы, не будучи непременно внутренне связаны друг с другом, оказались в России тесно переплетенными и существенно влияли друг на друга и, главное, на характер экономического и политического развития страны.

Во-первых, страна столкнулась с вызовами постиндустриальной эпохи. Выход за рамки индустриального общества сопровождается тяжелым структурным и макроэкономическим кризисами, через которые прошли страны Запада в 70-е годы. СССР, благодаря благоприятной для себя внешнеэкономической конъюнктуре, смог отсрочить начало структурной адаптации, но тем болезненнее она оказалась тогда, когда стала абсолютно неизбежной. Структурный кризис советской хозяйственной системы, который в полной мере проявился в масштабном спаде уже российской экономики, стал проявлением тех же процессов, которые применительно к западным странам 70-х годов описывались термином «стагфляция» .

На протяжении 90-х годов происходили острые дискуссии относительно характера структурной трансформации российской экономики. Падение ряда традиционных секторов индустриальной экономики характеризовалось некоторыми авторами как деиндустриализация, хотя более глубокий анализ протекающих процессов позволяет увидеть в происходящих структурных сдвигах и ростки новой, постиндустриальной структуры (Таблица 1). Бурно растут отрасли телекоммуникаций и связи, электронная промышленность (после 1998 года более чем на 1/3 ежегодно). Прогрессивные сдвиги происходят в структуре выпускаемой продукции химической промышленности и металлургии. Заметно увеличивается количество организаций образования, число вовлеченных в вузовское и послевузовское образование. Разумеется, тенденция эта не является абсолютно доминирующей и ее укрепление будет в значительной мере зависеть от эффективности экономической политики, от способности правительства инициировать развитие благоприятных сдвигов.

Таблица 1. Некоторые показатели социально-экономического развития в 90-е годы (1991 год = 100%, где не указано иное)

Источник: Госкомстат РФ

Во-вторых, в российском обществе протекали процессы собственно посткоммунистической трансформации. Наиболее сложным процессом здесь являлась трансформация собственности – приватизация в национальных масштабах. Однако этот переход не являлся чем-то специфическим для России. Одновременно с ней посткоммунистические преобразования осуществляли еще порядка 25 государств, причем Россия не была первопроходцем: ряд стран начали этот переход на два-три года раньше, что давало постсоветстким республикам определенный, хотя и не очень богатый опыт.

В-третьих, Россия столкнулась с масштабным макроэкономическим кризисом, ставшим результатом популистской экономической политики (начиная со второй половины 80-х годов), что привело к развалу бюджетной и денежной системы, к исключительно высоким темпам инфляции, к падению производства. Впрочем, макроэкономический кризис и пути борьбы с ним были уже хорошо изучены к концу ХХ столетия. В послевоенный период схожие проблемы приходилось решать многим странам Европы, Азии и Латинской Америки, да и сама Россия имела определенный позитивный опыт преодоления макроэкономического кризиса (в 1922-1923 годах).

Наконец, в-четвертых, экономико-политические, макроэкономические и структурные преобразования, с которыми столкнулась Россия на рубеже 80-90-х годов, осуществлялись в условиях полномасштабной социальной революции. Системные преобразования, радикально изменявшие общественное устройство страны, протекали в условиях слабого государства, что и представляет собой сущностную характеристику революции . К началу посткоммунистических преобразований разрушенными оказались практически все институты государственной власти, и их восстановление было, по сути, центральной политической задачей первого посткоммунистического десятилетия. Более того, экономические реформы продвигались только по мере восстановления институтов государственной власти, что приводило к гораздо более медленным темпам преобразований, чем в большинстве других посткоммунистических стран. Революционный тип преобразований был уникален среди стран, осуществлявших посткоммунистический переход, однако он также не был абсолютно нов в европейской истории.

Таким образом, развитие России последнего десятилетия было, действительно, весьма специфично. Однако специфика эта предопределялась не столько факторами культурно-исторического характера, сколько самим фактом одновременного протекания четырех обозначенных выше процессов. Каждый из этих процессов не представлял собой чего-то уникального, неизвестного из опыта других стран или из исторического опыта самой России. Уникальным стало их переплетение в одной стране в одно и то же время. Именно их переплетение создавало те своеобразные процессы, которые обусловливали специфику российской трансформации и ставили в тупик многих исследователей посткоммунизма.

К концу 90-х годов обозначилось исчерпание по крайней мере трех из четырех трансформационных процессов.

Прежде всего, была проведена макроэкономическая стабилизация. Кризис оказался довольно длительным по продолжительности (около десяти лет), однако не беспрецедентным в экономической истории. Стабилизация была осуществлена при помощи набора стандартных мероприятий (либерализация, бюджетная и денежная стабилизация), и ее успешное завершение сформировало основу для восстановления экономического роста.

Разумеется, решение задач стабилизации не является раз и навсегда данным. Экономическая система не застрахована от ошибок власти, от ее неадекватных и популистских решений. В 2000-2001 годах власть прошла испытание благоприятной ценовой конъюнктурой на товары российского экспорта; в ближайшее же время, возможно, предстоит пройти через испытание низкими ценами на нефть.

Практически исчерпаны процессы революционной трансформации. Налицо восстановление государственной власти, макроэкономическая стабилизация синхронизирована со стабилизацией политической. Еще анализ предвыборных программ политических партий конца 1999 года показывал, что базовые ориентиры основных политических сил при всем различии между ними сближаются . Возникает общая система базовых ценностей, которые не являются уже предметом политической борьбы. В частности, никто не ставит под сомнение частную собственность в качестве основы экономической и политической жизни (хотя оценки итогов приватизации остаются противоречивыми); никто не выступает с требованиями отказа от жесткой денежной и бюджетной политики (еще недавно многие считали вполне допустимым инфляционное финансирование бюджетного дефицита); все (даже левые) поддерживают политику снижения налогового бремени; все согласны с необходимостью перенесения центра тяжести на проведение глубоких институциональных реформ. Конечно, практические рекомендации политических сил существенно различны, но различия эти уже не настолько глубоки, чтобы вести к разрушению политической стабильности. Способность власти обеспечить базовую макроэкономическую стабильность является важнейшей экономико-политической характеристикой преодоления революционного кризиса .

2001 год принес новые явления в складывающуюся в современной России модель постреволюционной экономико-политической стабилизации. Если в 2000 году в Государственной Думе уже сложилась ситуация фактического доминирования исполнительной власти, которая могла рассчитывать на поддержку пропрезидентской фракции и на поддержку правых или левых (в зависимости от характера законопроекта), то теперь в нижней палате формируется устойчивое (или автоматическое) проправительственное большинство. Теперь практически любой правительственный законопроект может рассчитывать на поддержку в парламенте, что имеет важное значение для дальнейшего функционирования политического режима. С одной стороны, резко ослабевает роль политического торга вокруг каждого конкретного законопроекта, что обеспечивает устойчивость и последовательность осуществления избранного правительством курса. С другой стороны, формируется стандартная для стабильных демократических обществ система взаимоотношений власти (имеющей большинство в парламента) и оппозиции (парламентского меньшинства).

Можно говорить и об исчерпании задач посткоммунистической трансформации. Этот вывод нередко вызывает особенно острые возражения и поэтому требует пояснений. Три основные характеристики отличают коммунистическую систему: тоталитарный политический режим, абсолютное господство государственной собственности в экономике, а также товарный дефицит в качестве сущностной черты экономической и политической жизни . К концу 90-х годов в России были преодолены все три черты коммунизма. Это не означает, разумеется, что был полностью преодолен кризис, с которым страна вступила в 90-е годы. Однако тяжелые структурные и макроэкономические проблемы, которые продолжают стоять перед Россией и которые делают ее очень уязвимой перед угрозой внешних шоков, не являются, строго говоря, наследием коммунистической системы. Все это - результаты развития и кризиса индустриальной системы, и недаром практически все страны, которым приходилось решать задачи выхода из индустриального общества, сталкивались со схожими проблемами и вызовами.

Словом, доминирующей социально-экономической проблемой современной России является кризис индустриальной системы и формирование социально-экономических основ постиндустриального общества. Этот процесс предопределяет существо происходящей ныне трансформации и основные вызовы, с которыми будет сталкиваться страна на протяжении ближайшего десятилетия.

В середине 1990-х, когда я начинал свою карьеру во Всемирном банке, мне было поручено заняться реструктуризацией винной и коньячной отраслей в Молдове. Я провел два месяца в поездках по стране, посещая винные погреба, пробуя продукцию и обсуждая способы повышения продаж. Молдавские производители совсем недавно потеряли свой самый большой рынок сбыта — Россию — и нуждались в новых потребителях. Но бренды их имели низкую узнаваемость, технология устарела, к тому же утвержденные правительством нормативы разрешали им производить только полусладкие вина, которые любили в России — но больше, кажется, нигде (винные предпочтения россиян с тех пор сильно изменились в лучшую сторону). За три года иностранные инвесторы, работающие в винном и водочном секторе, приобрели основные предприятия, а нормативные ограничения были ослаблены с тем, чтобы производители могли сертифицировать свою продукцию в европейских лабораториях. Отрасль снова начала расти.

Редко удавалось решить все дело так легко и просто, но экономическая трансформация посткоммунистических стран повсюду стала событием исключительного масштаба. В 1989 году и около того нормативная база стран распавшегося советского блока, вероятно, в наименьшей степени благоприятствовала частному бизнесу. К 2014 году по легкости ведения бизнеса Грузия заняла 8 место в мире, Литва — 17-ое, а Эстония, Латвия и Македония вошли в топ-25 . В странах коммунистического блока, по сути, не было места частной инициативе — за исключением некоторых попыток поощрения малого предпринимательства в восьмидесятых годах прошлого века, когда стагнация в Восточной Европе и Советском Союзе стала очевидной. К 2014 году бывшим коммунистическим странам удалось завершить приватизацию малых и крупных предприятий .

Скорость трансформации в разных переходных экономиках различалась — отчасти из-за того, что исследователи и консультанты правительств придерживались разных взглядов на то, какие методы дерегулирования и приватизации предпочтительнее. Некоторые выдающиеся ученые утверждали, что создание рыночной экономики не требует быстрой приватизации предприятий. Янош Корнаи (1990), например, приветствовал быстрое дерегулирование, но полагал, что необходима постепенная приватизация, при которой государство отбирало бы ответственных собственников, которые должны встать у руля экономики. Жерар Ролан (1994) и Джозеф Стиглиц (1994) придерживались той же точки зрения, доказывая, что постепенность приватизации позволит избежать политического противодействия реформам.

Другие ученые и реформаторы выступали за одинаково быстрые дерегулирование и приватизацию — с тем, чтобы предотвратить вывод активов государственных предприятий, принявший к тому времени угрожающие масштабы, и создать спрос на более благоприятные для рынка институты. Лешек Бальцерович (1995), Вацлав Клаус (1991, 1997) и Анатолий Чубайс (1999) были наиболее известными защитниками такого подхода, эффективность которого нашла также подтверждение в ранних эмпирических исследованиях микроэкономических реформ . Некоторые экономисты, в частности, Стенли Фишер и Якоб Френкель (1992), сверх того подчеркивают, что реформы должны проводиться быстро из-за полного краха предыдущей, нерыночной системы.

Первые реформаторы — Лешек Бальцерович, Вацлав Клаус или премьер-министр Эстонии Март Лаар — вдохновлялись работами Фридриха фон Хайека и Милтона Фридмана. «Мне было 25 лет, я работал над докторской по экономике, когда мне предложили шесть месяцев стажировки в Италии, в Неаполе. Я читал западные экономические учебники — и работы более общего характера таких исследователей, как Хайек. В Чехословакию я вернулся с уже сложившимся пониманием принципов функционирования рынка», — пишет Клаус в 1990 году. Те же работы оказали влияние и на Лаара. «Я спросил г-на Лаара о том, откуда его правительство черпало идеи для реформ, — вспоминает бывший американский конгрессмен Дик Армей. — И знаете, что он ответил? Он сказал: “Мы читали Милтона Фридмана и Фридриха фон Хайека”» .

Реформаторы также внимательно изучали опыт дерегулирования и приватизации в США при Рональде Рейгане и в Великобритании при Маргарет Тэтчер. Первым примером такого рода было дерегулирование авиаперевозок в США в 1978 году . Вторым — дерегулирование телекоммуникаций в 1984 году, в ходе которого гигант AT&T был разделен на семь региональных фирм, осуществлявших местные звонки, и одну компанию межрегиональной и международной телефонной связи. Эффект дерегулирования легко увидеть в том, что к 1996 году стоимость минуты телефонного звонка составляла в среднем 40 процентов от уровня 1984 года В 1980-х годах правительство Тэтчер приватизировало предприятия угольной, металлургической промышленности, железнодорожной и телекоммуникационной отраслей, а также электроэнергетику и водоснабжение. После того, как благодаря реформам экономический рост увеличился, а изначально скептически настроенная общественность изменила свое мнение, практика приватизации была продолжена следующим консервативным правительством Джона Мейджора. Похожие реформы были проведены также в других европейских странах (включая Францию, Германию и Италию) и в некоторых странах Латинской Америки (включая Чили и Мексику). Во всех случаях было показано, что производство в государственной собственности оборачивается избыточной занятостью, низким качеством продукции, недостатком инноваций и, в конечном итоге, большими экономическими потерями .

В то же время технологии дерегулирования и приватизации, применявшиеся на Западе, не соответствовали грандиозным задачам, которые стояли перед посткоммунистическими экономиками: здесь необходимо было корпоратизировать и продать новым владельцам десятки тысяч предприятий . Хотя приватизация имела значительное воздействие, например, на британскую экономику, при Тэтчер в Великобритании не более четырех десятков фирм было снято с государственного баланса. Между тем первоначальный план Бальцеровича подразумевал приватизацию около 10 000 предприятий, а план Чубайса в России — более 150 000. В Чехии, по словам президента Клауса, «вообще не было частной экономики. Помню, я не раз повторял в те годы, что моему кумиру Маргарет Тэтчер нужно было приватизировать три-четыре фирмы в год, тогда как мы вынуждены приватизировать три-четыре в час» .

В свою бытность министром финансов Чехословакии Клаус первым испробовал новый метод, изобретенный в Восточной Европе: массовую ваучерную приватизацию. В этом методе сочетались необходимая скорость и возможность преференций для определенных социальных групп (рабочих, управленцев, ветеранов) — позволяя, тем самым, при проведении приватизации учитывать как тактические соображения, так и требования справедливости. В посткоммунистических странах использовались и другие методы — в частности, прямые продажи через агентства по приватизации или на фондовых рынках, — но на них приходилась лишь малая часть приватизационных сделок.

Вне зависимости от того, какие способы дерегулирования и приватизации были избраны, к 2006 году большинство населения в каждой стране было разочаровано движением в сторону рыночной экономики и желало либо отмены, либо коррекции реформ. В значительной части критика оказалась направлена как раз против приватизации. Однако молодые люди с университетским образованием в наибольшей степени склонялись к поддержке микроэкономических реформ: их лояльность реформам была в три раза выше средней и в 2010 году по всем посткоммунистическим странам составляла более 50 процентов . Новое поколение относится к реформам более позитивно — то ли потому, что выгоды транзита стали очевидны только сейчас, то ли потому, что молодежь не обременена ностальгией по прошлому. Кроме того, не подтвердилось и оказалось неверным изначальное предположение о связи между приватизацией и дерегулированием с одной стороны и увеличением неравенства в доходах — с другой. Микроэкономические реформы в Восточной Европе были использованы в качестве модельных в ходе недавних преобразований в Африке и на Ближнем Востоке, что способствовало дальнейшему международному признанию заслуг посткоммунистических реформаторов.

Отчасти реакция отторжения, вызываемая микроэкономическими реформами, — на совести СМИ. Перестав быть собственностью государства и защитившись от государственного вмешательства в начале переходного периода, к середине двухтысячных медиа во многих странах пали жертвой корпораций и лоббистов. Среди печальных итогов этого передела — негативное освещение любых реформаторских усилий, особенно в тех нескольких случаях, когда откат приватизации означал, как в России и Венгрии, новое увеличение доли государственной собственности. Эта тенденция подрывала институциональные реформы, в которых нуждалось большинство новых частных фирм (тогда как государственные предприятия особой нужды в работающих рыночных институтах не испытывают).

Последствия Транзита

В рамках посткоммунистического транзита приватизация и дерегулирование составляли часть более широкого комплекса реформ, направленных на повышение экономической эффективности. Первым реформаторам приходилось решать и многие другие неотложные вопросы — среди них либерализация цен и международной торговли, макроэкономическая стабилизация, реституция собственности, национализированной при коммунизме. В Чехословакии, странах бывшего СССР и Югославии многие институты приходилось создавать с нуля. Реформаторы, тем не менее, рассматривали приватизацию и дерегулирование в качестве ключевых факторов, которые должны были обеспечить широкую поддержку и необратимость последующих перемен. Оценивая движение России по пути реформ в направлении дерегулирования и приватизации, Анатолий Чубайс отмечал: «Я действительно думаю, что сейчас эта историческая проблема решена … даже коммунистам приходится признавать российские политические реалии. А реальность однозначно говорит, что у желающих отмены частной собственности нет ни единого шанса. Таков результат реформ — несмотря на допущенные ошибки» .

Если смотреть с этой точки зрения, реформы должны были проводиться стремительно. Большинство предприятий были слишком крупными, чтобы их могли приобрести небольшие группы инвесторов: работникам и управленцам легко было мешать приватизации. Поэтому по необходимости во всех посткоммунистических странах возникали формы собственности, включавшие трудовой коллектив и менеджмент в число собственников. Ранние исследования в этой области сосредотачивались на вопросе о том, хорошо ли работает распределенная структура собственности вообще и собственность работников производства, в частности . Специалисты выяснили, что и то, и другое — плохая идея. Но обстоятельства требовали от реформаторов другого: рабочим и управленцам передавались доли и акции предприятий, иной раз — большая их часть, для того, чтобы ослабить их противостояние реформам.

Методы дерегулирования в Восточной Европе и странах бывшего Советского Союза различались с самого начала. В Восточной Европе дерегулирование произошло стремительно — и это впоследствии снизило угрозу рентоориентированного поведения у политиков. Напротив, постепенное, запинающееся дерегулирование в странах бывшего Советского Союза поощряло ориентацию на извлечение ренты. В том числе и поэтому экономический рост в Восточной Европе наступил раньше, а принесенные им выгоды оказались более равномерно распределены среди населения, чем в странах бывшего СССР.

Основным инструментом приватизации стали ваучеры. Технологию эту было просто объяснить будущим вкладчикам — и несложно реализовать. Правительство распределяло ваучеры (бесплатно или по невысокой цене), затем они использовались для безналичных торгов на аукционах. Некоторые группы населения (например, управленцы в Словении) получали больше ваучеров. В России управленцы наряду с рабочими пользовались дополнительными правами, получая бесплатно или по низкой цене дополнительные доли в своих предприятиях .

Вторичный рынок ваучеров — через внебиржевую торговлю или развивавшиеся фондовые рынки — должен был обеспечить эффективную концентрацию собственности. Фонды ваучерной приватизации возникли во всех посткоммунистических странах и быстро сконцентрировали собственность. Они также сработали в качестве основного ресурса, использовавшегося при создании национальных фондовых бирж и для торгов акциями приватизированных предприятий.

Благодаря этому методу приватизации к 2001 году большая часть производственных активов оказалась в частных руках (Таблица 10.1). Доля частного сектора в ВВП составила от 20 процентов в Белоруссии и 25 в Туркменистане до 80 процентов в Чехии, Венгрии и Словакии.

Таблица 10.1 Доля частного сектора в ВВП посткоммунистических стран, 2001 (в процентах)

В производящих отраслях и сфере услуг воздействие приватизации почти всегда было положительным, обеспечивая зачастую по несколько дополнительных процентных пунктов показателям роста соответствующих предприятий. Приватизация в пользу внешних собственников обеспечила степень реструктуризации на 50 процентов выше, нежели в тех случаях, когда новыми собственниками оказывались менеджеры и рабочие данного предприятия. Инвестиционные фонды, иностранцы и другие держатели блокирующих пакетов обеспечили реструктуризацию в 10 раз более значительную, чем распыленные индивидуальные собственники. Государство как собственник в рамках частично приватизированных предприятий также оказалось на удивление эффективным, способствуя реструктуризации в большей степени, нежели управленцы и рабочие предприятия с одной стороны или держатели миноритарных пакетов с другой .

Эффективность различных форм собственности различалась от региона к региону. В Украине, Центральной Азии и на Кавказе влияние приватизации оказалось статистически незначимым. Иностранные инвесторы и рабочие лучше показали себя как собственники в Восточной Европе, нежели в бывшем СССР, где банки и индивидуальные владельцы крупных долей собственности продемонстрировали эффективность значительно большую, чем где бы то ни было еще.

Быстрое дерегулирование и приватизация оказались успешными также в некоторых секторах коммунального хозяйства — в частности, в телекоммуникациях и в электроэнергетике. Приватизация — а с ней и новые отраслевые игроки — расширяли коммуникационные сети, повышали операционную эффективность и производительность труда. Рост производительности не привел к падению занятости, а заставил персонал повысить качество обслуживания потребителей. Перебои с электричеством и частые разрывы телефонного соединения быстро ушли в прошлое.

В других отраслях выгоды от приватизации были не столь очевидными. К примеру, оказалось, что обслуживание негосударственных пенсионных фондов во многих посткоммунистических странах обходится дороже, чем прежних, государственных. Ожидалось, что конкуренция частных собственников снизит административные расходы, но в действительности она их повысила.

Я столкнулся с этим в свою бытность министром финансов Болгарии, в 2009-2013 годах. Пенсионная реформа, проведенная в 2001 году при содействии Всемирного Банка, привела к появлению трехуровневой пенсионной системы (three-pillar system), в которой второй и третий уровни — накопительная пенсия и добровольное пенсионное страхование — предполагались частными, по чилийскому образцу. Но неэффективная деятельность негосударственного пенсионного фонда дважды отодвинула введение в действие второго уровня (планировавшееся на 2011 год) — и уже рассматривается возможность следующей отсрочки, до 2018 года. Проблемы возникли из-за неграмотного управления, нормативных ограничений на диверсификацию портфеля, а также из-за начавшегося в 2007 году мирового финансового кризиса.

Другой сферой, в которой процесс приватизации до сих не принес явных выгод, является инфраструктура. Выгоды от приватизации инфраструктуры потенциально весьма велики, однако обременительное регулирование порой не дает их извлечь. Пример из моего личного опыта — частичная приватизация болгарских портов, которые несколько раз разорялись из-за государственного регулирования цен на обслуживание грузов и прочих товаров. В этой отрасли в ходе приватизации бизнес был отделен от политики, что было так важно для первых реформаторов, — но это положение дел оказалось непрочным, поскольку государство сохранило рычаги воздействия и, таким образом, возможность злоупотреблять регулированием. В Болгарии частные порты конкурировали с государственными, а регулятор, Министерство транспорта и телекоммуникаций, одновременно являлся владельцем государственных портов. Это явная ситуация конфликта интересов. Управляя расценками грузоперевозок, Министерство могло переманивать клиентов у частных портов.

Главный положительный результат приватизации, который я наблюдал в Болгарии, — уменьшение возможностей государства влиять на политические процессы через предприятия, находящиеся у него в собственности. Государственные предприятия зависят от финансовой поддержки правительства; их менеджмент нередко меняется с приходом во власть новых партий. Работники этих предприятий оказываются электоральным пулом в распоряжении любой силы, находящейся в данный момент у власти, — и, таким образом, используются для торможения политических перемен. Государственная собственность становится важнейшим политическим инструментом. Чем меньше государственной собственности, тем меньше общество зависит от доминирующей политической элиты. С этой стороны проблема государственной собственности мало исследована и заслуживает скрупулезного рассмотрения в дальнейшем.

Второй по значению положительный результат приватизации и дерегулирования: обнаружились замаскированные предшествовавшей системой проблемы в сфере занятости. Коммунистическая эпоха породила значительный уровень скрытой безработицы. «Они притворяются, что нам платят, а мы — что работаем», — эта злая шутка превосходно описывает имевшее место грандиозное разбазаривание талантов и предпринимательской энергии. Экономическая трансформация позволила талантам найти себе более эффективное применение, но она же и стимулировала неравенство — будь то в оплате труда или в восприятии своего социального статуса. Больше всего разочарований в транзите возникало именно в связи с расширением разрыва между людьми. Разрыв этот по сути связан не столько с содержанием микроэкономических реформ, сколько с неспособностью реформаторов обуздать рентоориентированное поведение, расцветающее в ходе приватизационных процессов. Однако обычный человек винил во всем приватизацию. Вот почему реформаторы, руководившие процессом приватизации, снискали в своих странах самую дурную славу.

Дерегулирование и отказ от субсидий
как способ повысить конкуренцию

Существует множество исследований по изучению последствий приватизации. Не столь многочисленны работы, анализирующие дерегулирование и его вклад в усиление конкуренции на товарном рынке и рынке труда. Благодаря мерам по улучшению делового климата, конкуренция на товарном рынке сильно повлияла на рост эффективности экономики посткоммунистических стран. Экономические последствия масштабны; вполне характерное исследование показывает, что отрасли с высоким уровнем конкуренции на 20-30 процентов более эффективны, чем монополии .

В разных регионах эти улучшения связаны в первую очередь с разными факторами. В Восточной Европе позитивные сдвиги возникали преимущественно благодаря конкуренции с импортом, но и влияние внутренней конкуренции было вполне очевидно. Напротив, в странах бывшего Советского Союза внутренняя конкуренция зачастую играла незначительную роль в экономическом росте, а конкуренция с импортом оказывала скорее угнетающее влияние на реструктуризацию экономики.

Это различие вызвано тем обстоятельством, что компании на территории бывшего СССР потерпели значительные убытки от распада торговых отношений между Россией и другими бывшими республиками . В одно и то же время традиционные рынки схлопнулись, а собственная страна открылась для конкурентов из-за рубежа, — и многим предприятиям оказалось слишком трудно одновременно поменять линейку продукции и переориентировать продажи на новые рынки. В конечном счете многие руководители бывших советских предприятий предпочитали воровать, а не приспосабливаться к новой ситуации.

Недавние эмпирические исследования показывают, что дерегулирование рынка труда, товарных и кредитных рынков резко повышает эффективность экономики. Такой результат особенно ярко выражен для стран бывшего коммунистического блока со средним уровнем дохода. Так, уменьшение показателя стандартного отклонения индекса реформ на один пункт в докладе «Ведение бизнеса» Всемирного Банка связывается с повышением совокупной факторной продуктивности экономики на 9,5 процентов . Результаты оказываются статистически значимыми в Восточной Европе и незначимыми в странах бывшего Советского Союза, где слабая мобильность и приспособляемость на уровне отдельного предприятия привела многие производства к закрытию.

Особенно важны результаты либерализации рынка труда. Дерегулирование системы коллективных договоров, выплаты пособий по безработице и политики сохранения рабочих мест обуславливает большую часть различий в развитии рынка по странам, особенно когда такие реформы накладываются на макроэкономический шок . В исследованиях рынков труда, проведенных совместно с Андреем Шлейфером, мы обнаружили, что поддержание высокой занятости, более длительных и щедрых пособий по безработице, большой налоговый клин и системы коллективных договоров снижают занятость и производительность труда .

Другой способ повысить конкуренцию в торговом секторе посткоммунистических стран состоял в том, чтобы уменьшить или устранить субсидии государственным предприятиям и дать им конкурировать на рынке без вливания государственных денег. Реформаторы включили отмену льгот в пакет микроэкономических мер. «Следует понимать, что ужесточение бюджетных ограничений важно не только для повышения доходов бюджета, но также и для того, чтобы дать работать рыночным механизмам и таким образом повысить эффективность экономики», — отмечал Егор Гайдар в 1999 году .

Главным каналом льготного финансирования были государственные банки. Финансирование убыточных предприятий все еще принадлежащим государству банковским сектором было главным путем льготного финансирования в Болгарии, Чешской республике, Румынии, Словакии и Словении середины 1990-х годов (в меньшей степени в Венгрии и Польше) . Не случайно к концу 1990-х годов все эти страны прошли через банковский кризис, более (Болгария и Румыния) или менее (Чешская Республика, Словакия и Словения) тяжелый. Банковский сектор Болгарии обвалился на треть в 1996–1997 годах, приведя к макроэкономической нестабильности и, в итоге, к введению режима обеспеченной денежной эмиссии. В России, где банковская система была недостаточно капитализирована, основным каналом льготного финансирования стали налоговые послабления со стороны местных властей .

Устранить льготы было сложно. Когда прямое финансирование было урезано, льготы снова возникли — в форме сниженных налогов, беспроцентных кредитов и бартерных сделок, провоцируемых забастовками профсоюзов или управленцами, вымогающими средства у местных властей под угрозой закрытия предприятия. Роман Фридман и др. (Roman Frydman, et. al. 2000) показали, что чешское, венгерское и польское правительства могли исполнять жесткий бюджет, только приватизировав предприятия.

Приватизация банков вызвала даже более значительное снижение льгот, чем ожидалось. Исследование девяноста двух экономик, включая посткоммунистические, показывает, что в 1990-е годы государственной собственности в банковской сфере сопутствовал низкий рост эффективности в предпринимательском секторе: государственные банки неэффективно размещают ресурсы на предприятиях . Увеличение числа частных банков повысило эффективность.

Таким образом, приватизация, дерегулирование и устранение льгот соединенными усилиями работали на создание рыночных условий в постсоветских странах. В подавляющем большинстве исследований, а также в политической аналитике изучались результаты приватизации предприятий, тогда как успех экономической трансформации в значительной мере зависел от одновременного дерегулирования экономической активности и реструктуризации банковского сектора.

Отдельные сферы экономической деятельности, включая здравоохранение и образование, все еще совершенно не допускают входа частного капитала. В некоторых странах дерегулирование привело к повышению частных капиталовложений в эти отрасли, связанному с улучшением качества и доступности услуг для населения. Эстония добилась наибольших успехов в Восточной Европе, а Грузия была первой среди бывших советских республик. Все другие страны нуждаются в подобных мерах дерегулирования.

Коррупция: уязвимость реформ

Большой проблемой микроэкономических реформ в посткоммунистических странах оказалась распространенность на заре переходного периода рентоориентированного поведения, а позже — коррупции. В специальной литературе различается два вида коррупции: сопряженный и не сопряженный с кражей. В первом случае официальное лицо берет деньги в обмен на снижение выплат, которые взяткодатель обязан осуществить в пользу государства (налоги, тарифы, цена приватизируемой собственности). Во втором случае официальное лицо берет деньги в обмен на ускорение процесса — к примеру, при выдаче разрешения на строительство или лицензии на эксплуатацию телекоммуникаций. При переходе к конкурентному рынку повседневностью стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза стали оба типа коррупции и (таблица 10.2).

Таблица 10.2 Индекс восприятия коррупции Transparency International для посткоммунистических стран, 2001 – 2013

Коррупция первого типа получила распространение в ходе приватизации во многих странах, где цена распродаваемых активов опустилась ниже их балансовой стоимости, — особенно в России при залоговой схеме, а также в Болгарии и Румынии с приватизациями после ликвидации или банкротства. В Болгарии, например, существенное ухудшение результатов приватизации было вызвано рентоориентированным поведением лидеров бывшей компартии, поскольку многие предприятия попали в руки представителей коммунистической номенклатуры и их родственников. Эти новые собственники не могли и не умели вести бизнес в условиях конкуренции.

Второй тип коррупции заявил о себе после приватизации, в период последующего дерегулирования. Политики, ориентированные на получение ренты, нарушали ход процесса. Поэтому часть новых собственников (выходцев из политической среды) почти не встречала конкуренции — особенно это касалось сферы жилищно-коммунальных услуг, банковской отрасли и телекоммуникаций. Новым игрокам просто не позволялось войти на соответствующие рынки.

Эти злоупотребления отразились на отношении к приватизации. Ирина Денисова и др. (2012) исследовали восприятие приватизации по данным опроса 2006 года «Жизнь в переходный период», охватившего все посткоммунистические страны. К приватизации неодобрительно относятся везде. 29 процентов респондентов предпочли бы провести ренационализацию и оставить предприятия в государственной собственности, 17 процентов высказались за ренационализацию с последующей повторной приватизацией, но без поправки на грубое вмешательство коррупции, и 35 процентов согласились оставить собственность в руках текущих владельцев при условии, что они заплатят наконец реальную цену за ранее приватизированные активы. Только 19 процентов респондентов поддержали права собственности текущих владельцев без каких бы то ни было дополнительных требований. Наибольшая поддержка приватизации имела место в Эстонии, где 44 процента респондентов были согласны с ее итогами.

Ответы респондентов, отрицательно оценивающих переходный процесс, обнаруживают ряд общих свойств. Во-первых, на национальном уровне (например, в Болгарии) экономические трудности во время транзита ассоциируются с большей поддержкой пересмотра итогов приватизации. Во-вторых, чем дольше респондент работал в государственном секторе во время транзита, тем более вероятно, что он поддерживает пересмотр итогов приватизации, оспаривая ее легитимность, — полагая, по всей видимости, что при первоначальной приватизации ему не досталась законная доля. В-третьих, те, чьи профессиональные способности хорошо востребованы рынком (например, бухгалтеры или юристы), более склонны поддерживать приватизацию, чем те, чьи способности далеки от нужд рыночной экономики (например, кадровые военные). К этой последней группе относятся также шахтеры, пользовавшиеся при коммунизме почетом и привилегиями, поскольку в них особенно нуждалась экономическая система, расточительно расходовавшая энергию и сырье. Работа в добывающей промышленности и энергетике оплачивалась относительно высоко. При переходе к рыночной экономике потребность в продукции этих отраслей (а с ней и оплата труда их работников) резко уменьшилась.

Материалы исследования показывают, что респонденты воспринимали приватизацию отрицательно из-за сопровождавшей ее коррупции и возросшего неравенства, а не из пристрастия к государственной собственности и желания к ней вернуться. Менее половины респондентов, поддерживающих пересмотр итогов приватизации, заявили о своем выборе в пользу государственной собственности. Массовое недовольство ходом приватизации и ее результатами, однако, налицо. В какой-то мере такое общественное мнение было, вероятно, неизбежным, отчасти же оно вызвано ошибками, допущенными во время приватизации и дерегулирования. Кроме того, у этого недовольства есть исторический аспект. Некоторые страны Восточной Европы и большинство стран бывшего Советского Союза имеют долгую историю доминирования государства в экономике, начавшуюся еще до коммунизма. В таких странах традиционно высок уровень недоверия к частной инициативе и предпринимательству. Эта установка повлияла на отношение к приватизации .

Пол Довер и Андрей Маркевич попытались определить, в какой степени отрицательная оценка приватизации проистекает из исторически обусловленных предрассудков, а в какой — сформировалась во время самой приватизации. Они изучали реакцию регионов на аграрную реформу 1905 года, проводившуюся в Российской империи премьер-министром Петром Столыпиным, а затем сравнивали результаты с оценками современной приватизации в некоторых бывших Советских республиках, чья территория находилась в границах царской России.

Результаты показывают ярко выраженный эффект колеи (path dependence). Примерно четверть респондентов, которые при опросе 2006 года (исследование «Жизнь в переходный период») предпочли ренационализацию, были затронуты историческим эффектом, уходящим корнями во времена Столыпина: для теперешних жителей регионов, входивших в состав царской России, вероятность поддержки ренационализации заметно выше.

Еще три важных фактора помогают объяснить массовое недовольство приватизацией в посткоммунистических странах. Во-первых, в ряде стран — в частности, в Болгарии, в Румынии и во многих бывших Советских республиках — старой коммунистической элите удалось благодаря коррупции заполучить в собственность большинство активов. В ходе приватизации политики, ориентированные на получение ренты, часто захватывали лучшие активы, передавая их своим родственникам или доверенным сотрудникам. Во-вторых, главы преступных группировок, получавшие доходы от проституции, продажи наркотиков, оружия, угнанных автомобилей, руководившие бандами рэкетиров, — становились богатыми частными собственниками, отмывая в процессе приватизации деньги. В-третьих, иностранные инвесторы, располагая в эпоху начала транзита преимуществом в доступе к капиталу, взяли под контроль значительную долю финансового сектора, телекоммуникаций и тяжелой индустрии. Новые собственники, тем самым, не воспринимались как выходцы из народа: прежние и новые политики да иностранцы для многих выглядели экономическими колонизаторами. Засилье таких собственников не только породило общественное недовольство, но и привело к возникновению националистических партий, игравших важную роль в политической жизни отдельных посткоммунистических стран.

Имели место и другие злоупотребления, отвращавшие население от приватизации. Во многих странах ваучеры обесценивались, поскольку приватизационные фонды, используя их для участия в аукционах, в итоге получали в собственность конкретные предприятия, многие из которых вскоре оказались банкротами. Держатели ваучеров оставались ни с чем. Эту последовательность событий стали называть «туннельным эффектом» (tunneling). Подчас жизнеспособные предприятия быстро переходили к новым владельцам по цене, многократно превышающей начальную, однако миноритарным акционерам новую цену никто не предлагал. Растущее недовольство привело к принятию определенных мер для защиты миноритарных акционеров, но к тому времени приватизация уже в целом состоялась.

Необходимость провести приватизацию быстро, как отмечали некоторые реформаторы, в самом деле могла привести к сосредоточению производственных активов в руках старых элит. Надежда была на то, что затем естественная смена поколений и смена владельцев приведет эти компании в руки лучших хозяев. Предполагалось, что это произойдет тем быстрее, чем очевиднее старые элиты обнаружат свою неспособность руководить новым бизнесом, приходя к необходимости с ним расстаться. Иногда так и происходило, однако в большинстве случаев первоначальные собственники приватизированных предприятий владеют ими до сих пор, возбуждая негативное отношение к приватизации даже среди молодежи. Полезному разорению первой партии частных собственников посткоммунистических стран еще только предстоит произойти.

Важно осознавать со всей ясностью, какова была возможная альтернатива. Более позднее проведение плановой приватизации, как это и случилось в некоторых странах, включая Болгарию, вело к упрощению и облегчению «стихийной приватизации», в ходе которой старая коммунистическая элита получала контроль над государственными предприятиями за бесценок или даром. Поставленные ею управляющие приводили государственные предприятия и банки на грань банкротства, и представители политических кланов выкупали их по символической стоимости. Этот способ приватизации наносил куда более тяжелый удар по уровню занятости, поскольку бизнес балансировал на грани коллапса.

Другой и, возможно, более важный довод в пользу ранней приватизации состоит в том, что политические изменения в посткоммунистических странах предшествовали микроэкономической трансформации. Воодушевленные долгожданными свершениями, люди хотели немедленно воспользоваться новыми преимуществами, которыми потребители по всему миру уже располагают. Было необходимо немедленно провести критическую массу реформ, недвусмысленно фиксируя изменение всей общественной системы. Окно возможностей для дерегулирования было узким. Очень скоро продолжение преобразований стало наталкиваться на политические сложности. Потому-то и действовало правило: «стремиться к реализации любых уже подготовленных мер, как только для этого возникала возможность» .

Требовалась ли России другая траектория транзита?

Микроэкономическая трансформация в России проходила тяжелее, чем в других странах, по трем причинам, хотя начальные условия были одинаковы, что показывают и давние (например, ), и последние (например, [Åslund 2007]) исследования.

Во-первых, реформаторам в правительстве Гайдара не было предоставлено того же шанса, что реформаторам в Восточной Европе. Лайош Бокрош проработал в венгерском правительстве год, первые хождения во власть Лешека Бальцеровича в Польше и Марта Лаара в Эстонии продлились примерно по 800 дней, а Вацлав Клаус в Чешской республике занимал премьерский пост в течение полного срока. Правительство Гайдара, напротив, просуществовало меньше полугода. После отставки Гайдара экономическая программа правительства подверглась эрозии, особенно в отношении налоговой и денежно-кредитной политики, а также в том, что касалось темпов приватизации. Трансформации, таким образом, не дано было реализоваться в полную силу. В России политическое давление со стороны бывшей коммунистической элиты было сильнее, чем в большинстве посткоммунистических стран. Впрочем, в Болгарии аналогичная элита не допускала никаких существенных изменений целых семь лет, пока банковская система не рухнула в 1996 году. То же происходило в Румынии и Словакии.

Во-вторых, большие запасы природных ресурсов — газа, нефти и металлов — мешали реформам. Доходов от соответствующих секторов было достаточно, чтобы покрыть неэффективность остальных, а потому большинство политиков стремилось избегать трудных трансформационных решений. И второе следствие: богатство ресурсных отраслей ставило на кон при распродаже активов весьма значительные суммы — а потому коррупционные соблазны в процессе приватизации оказались гораздо более мощными, чем почти везде. Ни одна восточноевропейская страна не имела сравнимого запаса природных ресурсов. Там же, где подобные активы также имелись, — например, в Казахстане и Туркменистане, — микроэкономическая трансформация не достигла своих целей.

В-третьих, распад Советского Союза произошел почти одновременно с началом экономической трансформации. Политическое внимание в России было рассеяно: например, большой концентрации от правительства Гайдара требовала война в Чечне , а психологическая атмосфера была менее благоприятной, чем в Восточной Европе . Это важно для понимания российского опыта — в частности, распада рублевой зоны и последовавшей гиперинфляции.

По всем этим причинам переходный процесс в России оказался прерывистым. В ходе первоначальной программы приватизации, введенной в 1993–1994 годах во время работы Егора Гайдара на посту премьер-министра, а затем вице-премьер-министра , акции большинства фирм были перераспределены от государства к управленцам, членам трудовых коллективов и остальному населению. По духу эта волна приватизации была близка ваучерной приватизации в других посткоммунистических странах. К середине 1994 года почти 70 процентов российской экономики находилось в частных руках. Эмпирические исследования подтверждают, что эффективность и выгодность этой реформы с точки зрения последующего повышения производительности не уступала показателям Восточной Европы (ЕБРР 1999).

Залоговая схема, начавшая действовать в 1995 году, накануне президентских выборов следующего года, предусматривала передачу крупнейшим бизнесменам собственности на некоторые государственные ресурсодобывающие предприятия в обмен на предоставление государству кредитов. Хотя эта мера навлекла на себя сильную критику, действительный ее эффект, как указывает Андерс Ослунд (2013, 207), был невелик. «Фактически, — говорит он, — по этой схеме мало что было приватизировано. В залоговых сделках в итоге участвовали акции всего лишь 12 компаний, и только четыре из них действительно сменили реальных собственников: металлургическая корпорация «Норильский Никель» и три нефтяные компании — «ЮКОС», «Сибнефть» и «СИДАНКО», причем последняя вскоре обанкротилась. Эти продажи имели место при очень низких ценах на сырье, которые должны были упасть еще ниже».

Тем не менее, считается, что залоговая схема привела к созданию нескольких больших финансово-промышленных групп и к появлению бизнесменов, имевших тесные связи с правительством и существенное влияние на него (в частности, Березовский, Гусинский, Ходорковский, Потанин). С этой второй волной приватизации в России связывалось возникновение имущественного неравенства, рост смертности, вызванный стрессами и высокой безработицей, а также снижение поддержки последующих микроэкономических реформ.

Первое обвинение не соответствует действительности. Рост неравенства в России предшествовал второму циклу приватизации. В результате рентоориентированнного поведения еще на старте индекс Джини вырос с 0.26 до 0.41 в период с 1991 по 1994 годы и с тех пор стабильно удерживался на отметке около 0.40 .

Второе обвинение также несправедливо. Наиболее основательные сторонники соответствующей точки зрения Дэвид Стаклер, Лоуренс Кинг и Мартин Макки (2009) предположили на основании собранных ими данных, что с приватизацией в России связан рост смертности на 12,8 процентов среди мужчин, вызванный стрессом от потери работы. Более осторожные исследования Джона Эрла и Скотта Гельбаха (2011) находят такую корреляцию сомнительной. Снятие введенного при Горбачеве запрета на продажу спиртного, повлекшее за собой рост количества алкогольных отравлений и сердечных приступов, стало главной причиной увеличения мужской смертности, отразившейся в статистических данных с некоторой задержкой по времени.

Третье обвинение справедливо. После залоговой приватизации общественная поддержка микроэкономических реформ в России сошла на нет. Хотя вплоть до сегодняшнего дня реформаторы утверждают, что программа была совершенно необходима для того, чтобы предотвратить возвращение коммунистов к власти, они не сумели донести до общества смысл принимаемых решений, и население потеряло доверие к последующим реформам.

У структурного слома реформ, который Россия пережила в начале 2000-х, есть и более общее объяснение. Используя данные опроса граждан посткоммунистических стран, Паулина Грожан (Pauline Grosjean) и Клаудия Сеник (Claudia Senik) (2011) обнаружили, что демократия и поддержка прав собственности оказывают положительное статистически значимое влияние на уровень поддержки рыночной экономики, но рыночная либерализация на поддержку демократии не влияет. Дальнейшая демократизация и непрерывное гарантирование прав собственности являются, таким образом, необходимыми условиями для получения общественной поддержки экономическим трансформациям. Ослунд (2007) подтверждает этот аргумент.

Рубикон на пути к утрате доверия в области защиты прав собственности в России был перейден в октябре 2003 года, когда государство арестовало олигарха Михаила Ходорковского, обвинив его в налоговом мошенничестве, и заморозило активы его компании ЮКОС (Ходорковский оставался в тюрьме вплоть до начала 2014 года). Этот случай заставил инвесторов пересмотреть свои представления о надежности гарантий частной собственности и послужил одним из первых сигналов того, что реформы могут быть заморожены, а их результаты отменены.

В следующем десятилетии действительно наблюдался быстрый рост доли государственной собственности в энергетической отрасли и банковском секторе, буксовала пенсионная реформа, прекратились попытки реформирования судебной системы. Россия — не единственная страна, в которой часть реформ претерпела откат. В Венгрии то же самое происходит с 2010 года, а Болгария, Польша и Словакия отказались от ряда реформ в области приватизации и пенсионной системы вследствие кризиса еврозоны. Главной жертвой такого отступления становились предприниматели: новые фирмы, полагавшиеся на качество рыночных институтов.

Незавершенные преобразования

Два больших комплекса проблем остались нерешенными в ходе микроэкономической трансформации посткоммунистических стран.

Снижение рентоориентированного поведения и коррупции
и создание институтов, защищающих право
Первая проблема — это необходимость контролировать и обуздывать рентоориентированное поведение и коррупцию среди политиков, потребность в институтах, которые охраняли бы верховенство закона. «Различные меры по преобразованию экономики требуют разных сроков для своего исполнения, к ним нельзя приступить и их нельзя реализовать одновременно. Институциональные рамки и верховенство закона должны вызреть, их невозможно просто так ввести декретом», — говорил бывший президент Вацлав Клаус в 2014 году . В самом деле, создание независимой и хорошо функционирующей судебной системы было сложной задачей для большинства переходных экономик. Это же относится и к появлению антимонопольных служб, служб по защите прав потребителей, по предотвращению конфликта интересов у политиков, а также независимых регулирующих институтов в сфере ЖКХ. Европейский банк реконструкции и развития ежегодно выпускает «Доклад о транзите» , в котором отслеживается прогресс развития упомянутых институтов. Доклад 2013 года показывает, что институциональные реформы «остановлены».

Приспособление к стремительному сокращению
предложения рабочей силы
Вторая проблема — это быстро убывающая рабочая сила. В период 2015–2030 годах в восточно-европейском регионе и на постсоветской территории ожидается падение численности трудоспособного населения приблизительно на 0,6 процента в год, в то время как рост доли населения старше 65 лет составит, предположительно, 1,9 процента в год (EBRD 2013). Демографические изменения означают, что Россия теряет в год около 1 млн. рабочих рук без последующего замещения. Эта проблема остро стоит также в Болгарии, трех странах Балтии и в Украине.

Почти не имея возможностей увеличить рабочий день, длина которого здесь не отличается от средней по европейским экономикам, бизнесу в посткоммунистических странах придется увеличивать эффективность производства за счет роста капитальных инвестиций, повышения производительности труда и подъема доли экономически активного населения, которая в среднем примерно на 10 процентов ниже, чем в Западной Европе. Последнее значение отражает низкий уровень участия в трудовой деятельности женщин и молодежи, а также ранний возраст выхода на пенсию. В 2011 году доля экономически активного населения среди женщин составляла в Венгрии только 51 процент, а в Чехии — 56 процентов, что намного ниже, чем в Германии (66 процентов) и Дании (71 процент) . Средний возраст выхода на пенсию в посткоммунистических странах на четыре года ниже, чем в Западной Европе (59 лет у мужчин и 57 у женщин).

Ранний возраст выхода на пенсию требует пенсионной реформы, что политически — очень сложная задача. В Болгарии моя команда осуществила в 2011 году ряд реформ пенсионной модели, повысив возраст обязательного выхода на пенсию до 65 лет и ликвидировав ряд льгот в виде раннего выхода на пенсию для военных, полиции и тех, кто занят в добывающих отраслях. Эта реформа — безусловно, наиболее тяжелая из предпринятых государством, — проходила вопреки значительному давлению со стороны профсоюзов. Следующее правительство, возглавляемое социалистами, отменило проведенные изменения, показав, сколь уязвимыми могут быть преобразования в социальной сфере. Предварительные дискуссии о подобной реформе идут сейчас и в России.

Трансформация посткоммунистических стран далека от завершения. Нужно сделать гораздо больше, чтобы гарантировать дальнейшее движение этих стран по пути стабильного развития. Но одно можно утверждать наверняка: основы экономического роста уже заложены.

Автор благодарит за предоставленные комментарии: Петра Авена, Лешека Бальцеровича, Каху Бендукидзе, Лайоша Бокроша, Питера Боона, Максима Бойко, Анатолия Чубайса, Стейна Классенса, Сергея Гуриева, Олега Гаврилишина, Вацлава Клауса, Ивана Миклоша и Андерса Ослунда.

Открыть полностью

К числу речевых ошибок относится неудачно выбранное слово, неправильно построенное предложение, искаженная морфологическая форма. В начальных классах работа над подобными ошибками затруднена почти полным отсутствием теоретической основы: те краткие грамматические сведения, которые предусмотрены программой начальных классов, совершенно недостаточны для исправления и предупреждения речевых ошибок. Для планомерной, систематической работы по совершенствованию речи детей необходимо знать виды наиболее типичных речевых ошибок и недочетов. Изучение таких ошибок, а также исследование причин их возникновения может послужить базой для их исправления и предупреждения.

Следует различать наряду с речевыми ошибками также неречевые: композиционные, логические и искажение фактов.

Речевые ошибки делятся на лексико-стилистические, морфолого-стилистические и синтаксико-стилистические.

На первом месте по частоте стоят словарные или, точнее, лексико-стилистические ошибки . Охарактеризуем пять наиболее типичных ошибок этой группы:

1. Повторение одних и тех же слов: У нас есть кошка. Нашу кошку зовут Мурка. Мурка мышей не ловит, мышей у нас нет. Наша Мурка очень ласковая, все время ласкается.

Причины ошибки - во-первых, малый объем внимания учащегося: он забыл, что только что употребил слово, и выбирает его снова. Само же повторение вызывается тем, что это слово уже активизировано, на что указывал И. П. Павлов: «Если вы имеете для определения одного и того же предмета несколько слов, у вас есть тенденция повторять то слово, которое вы только что написали или произнесли. Это происходит потому, что тонус этого слова выше и он индуцирован» (Павловские среды. М.-Л., 1949, т. И, с. 478 ).

Вторая причина ошибки - бедность словаря: у пишущего или говорящего нет достаточного выбора, он не владеет синонимией, не умеет пользоваться местоимениями для замены повторяющихся слов.

Младшие школьники сравнительно легко обнаруживают и исправляют повторы, если они, получив соответствующие указания учителя, внимательно перечитывают свой текст. Тем не менее повторение слов и сочетаний - очень стойкая ошибка.

2. Употребление слова в неточном или несвойственном ему значении в результате непонимания значения слова или его оттенков. Примеры: Река покрылась модным льдом (у А.С. Пушкина: Опрятней модного паркета Блистает речка, льдом одета); В тот день была оттепель, было 10 градусов мороза; Чапаевцы строчили из автоматов; Мы перешли через горный курган (нужно: хребет).

Ошибки такого типа - следствие невысокого общего речевого развития, недостаточной начитанности, бедности словаря. Они свойственны в первую очередь слабо развитым детям. (В каждом отдельном случае, кроме общей, свои причины.) Например, автоматы у чапаевцев - анахронизм, плохое знание истории техники. Смешение слов курган и хребет могло произойти потому, что слова редко употреблялись школьниками, оказались мало активизированными и близость их значений привела к смешению.

3. Нарушение общепринятой (фразеологической)-сочетаемости слов: Ветер постепенно принимал силу (надо: набирал силу); Вышел красный молодец на бой со Змеем (народно-поэтическому языку свойственны сочетания добрый молодец и красна девица); Коле выдали благодарность (надо: объявили благодарность, или: выдали премию). Причина ошибок - малый речевой опыт, бедность фразеологического запаса.

4. Употребление слов без учета их эмоционально-экспрессивной или оценочной окраски: Чапаевцы из станицы бежали к реке (лучше: отступали, отходили); Он почувствовал, что утопает в болоте, его засасывало все глубже (лучше: тонет; слово утопает уместно лишь в поэтическом тексте); Уже весна хозяйничает в лесу. Зацвела черемуха, березы покрылись клейкими листочками. В нашей школе провели интересное мероприятие - прогулку в лес (слово мероприятие, уместное в деловой речи, совсем неуместно в художественном рассказе). Ошибки подобного типа связаны с недостаточным чутьем языка, с непониманием стилистических характеристик слова.

5. Употребление диалектных и просторечных слов и сочетаний: Петя шел взади (т. е. сзади); Обратно пошел дождь (т. е. опять); Вперед всех к реке прибежал Вова (т. е. быстрее всех, раньше всех, первым); поклал вместо положил, здоровый в значении большой и т. п. Подобные слова дети употребляют под влиянием.речи родителей, своего семейного речевого окружения. Устранение диалектизмов и просторечий возможно только на основе формирующегося понятия о литературном языке: младшие школьники уже могут понять, что наряду с литературным языком существуют и местные говоры.

Хотя причины лексических ошибок не одинаковы и, следовательно, неодинаковы и способы их исправления и разъяснения, но есть общий путь их предупреждения - это создание хорошей речевой среды, языковой анализ читаемых и пересказываемых текстов, выяснение оттенков значения слов в тексте, выяснение роли и целесообразности именно этого, а не какого-либо другого слова в данном контексте.

К группе морфолого-стилистических ошибок относится неправильное образование форм слов, неправильное словоизменение или словообразование. Укажем четыре относительно частых типа ошибок этой группы:

1. В начальных классах еще встречается детское словотворчество. Как правило, дети создают собственные слова в соответствии со словообразовательной системой современного русского языка: На стройке работают бетонщики, штукатурщики (надо: штукатуры), монтажники; приречная полоса (по аналогии с приморская, прибрежная. Все эти ошибки требуют индивидуального разъяснения.

2. Образование диалектных или просторечных форм от слов литературного языка: они хочут, он хотит вместо они хотят, он хочет; иха мама или ихняя мама вместо их мама; выстрельнул или стрельнул вместо выстрелил; пришел без пальта вместо пришел без пальто. Эти ошибки искореняются под влиянием общего языкового развития детей.

3. Пропуск морфем, чаще всего суффиксов (и постфикса): трудящие вместо трудящиеся; несколько раз выглядал в окно (нужно: выглядывал). Можно указать две причины подобных ошибок. Первая: ребенку трудно произносить громоздкие, со скоплением согласных слова типа трудящиеся; в устной речи школьник «теряет» отдельные звуки, их сочетания и даже морфемы, и это отражается в письменной речи. Следовательно, бороться с этими ошибками следует, развивая у школьников дикцию. Вторая причина - влияние просторечия.

4. Образование формы множественного числа тех существительных, которые употребляются только в единственном числе (отвлеченные, собирательные): У партизан не хватало оружии; Крыш;/ кроют железами; Надо ехать без промедлений; съел два супа (надо: две тарелки супу). Причина этих ошибок - в стремлении младших школьников к конкретности.

Ошибки в словосочетаниях и предложениях (синтаксико-стилистические ошибки ). Они очень разнообразны; здесь рассматриваются семь наиболее частых типов ошибок.

1. Нарушение управления, чаще всего - предложного: Добро побеждает над злом (возможно, здесь влияние сочетания одержало победу над злом); смеялись с пего (под влиянием диалекта); Все радовались красотой природы (радовались чему? красоте); Жители городов и сел выходили навстречу победителей (навстречу кому? победителям) и т. п.

Глагольное управление дети усваивают по образцам, в живой речи, в читаемых текстах. Поэтому ошибки в управлении предупреждаются на основе анализа образцовых текстов и составления словосочетаний определенных типов: разрабатываются системы упражнений с наиболее «опасными» глаголами, например: верить кому? чему? во что?, упрекать кого? в чем?, радоваться чему?, сообщать что? о чем? кому?

2. Нарушения согласования, чаще всего - сказуемого с подлежащим: Саше очень понравилось елка; В августе началась уборочные работы; туманная утро. Причины ошибок кроются в самом механизме составления предложения (и его записи): начав предложение, ученик еще не обдумал, как его закончит. Вероятно, по первоначальному замыслу следовало написать: понравилось на елке, началась уборка, туманная погода. Внимательное перечитывание текста, особенно вслух, помогает устранить ошибки подобного рода.

3. Неудачный порядок слов в предложении, приводящий к искажению или затемнению смысла: Узкая полоска только с берегом связывает остров (надо: Только узкая полоска связывает остров с берегом); Только равнодушным оставался кот Борька (надо: Равнодушным оставался только кот Борька). Причина ошибки в том, что ученик не проговорил предложение (вслух или про себя) целиком, прежде чем записать его. Работа над правильным порядком слов начинается в I классе: дети сами, перечитывая текст, могут улучшить порядок слов в предложениях. Очень полезны для предупреждения подобных ошибок упражнения с деформированным текстом.

4. Нарушения смысловой связи между местоимениями и теми словами, на которые они указывают или которые заменяют: Когда Коля прощался с отцом, он (отец или Коля?) не плакал; Пионерский отряд вышел в поход. Они(?) пели песню.

В первом предложении пишущему или говорящему ясно, о ком идет речь. Взглянуть же на текст глазами читателя он пока не умеет, этому надо учить: нужна практика самопроверки или взаимопроверки. Привыкнув задумываться над ролью местоимения, школьники самостоятельно в подобных случаях исправляют, перестраивают текст. Причина второй ошибки та же, что и в примере семья... встретили.

5. Местоименное удвоение подлежащего: Леня, когда вернулся в отряд, он был в генеральском кителе с витыми погонами; Петя- он был самый сильный из ребят. Можно указать на две причины таких ошибок: во-первых, ученик начинает произносить или записывать предложение, не подготовив его до конца; во-вторых, влияние разговорного стиля, где двойное подлежащее употребляется. Во втором случае - ошибка стилистическая.

6. Употребление глаголов в несоотнесенных временных и видовых формах там, где следует употребить одно и то же время, один и тот же вид: Надвигалась темная туча и полил дождь; Незнакомец входит в хижину и поздоровался. В первом случае смещен вид, во втором - смещены вид и время. Ошибки свидетельствуют о низком общем языковом развитии учащихся. Устраняются они на основе смыслового анализа текста.

7. Неумение находить границы предложений. Встречается в двух вариантах: а) неоправданное деление сложного предложения на простые: Дворник когда подметал двор. Сломал ростки тополя; б) неумение делить текст на предложения: Охотник однажды шел по лесу, из чащи вышла медведица с медвежатами, охотник спрятался на дереве, медведица стала окунать медвежонка в воду, тот фыркал и не давался, в это время другой медвежонок стал убегать, медведица догнала его и надавала ему шлепков. В устном варианте подобные предложения интонационно не разделяются.

Основа исправления ошибок седьмого типа - различные упражнения с предложениями, в том числе разделение текста, напечатанного без точек, на отдельные предложения.

Напомним, что неречевые ошибки - это композиционные, логические ошибки, а также искажения фактов.

Типичная композиционная ошибка - несоответствие сочинения, рассказа, изложения предварительно составленному плану, т. е. неоправданное нарушение последовательности в изложении событий, фактов, наблюдений.

Причины композиционных ошибок кроются в подготовке к сочинению. Возможно, что наблюдения, накопление материала, отбор фактов были проведены учеником бессистемно, беспланово; возможно, что ученик в процессе подготовки недостаточно четко представлял себе, что именно нужно сказать в начале рассказа, что затем и как его закончить. Композиционная ошибка - это результат неумения охватить мысленно весь объем рассказа, неумения «владеть материалом», располагать его по своему замыслу, не находиться в плену у материала. Такие сложные умения формируются постепенно и отнюдь не быстро.

К числу логических ошибок относятся:

1. Пропуск необходимых слов, а иногда и существенных эпизодов, фактов, признаков описываемого предмета, например: Она схватила зубами за шиворот и давай окунать его (пропущено: одного медвежонка). В изложении «Купание медвежат» по В. Бианки один школьник пропустил всю сцену купания, т. е. всю основную часть, а когда изложение анализировалось, он удивился, ведь он прекрасно знал содержание рассказа и был уверен, что описал сцену купания.

Чтобы понять причины подобных ошибок, нужно проследить психологическое состояние пишущего школьника. Пишет он медленно; но мысль его спешит, увлекаясь: он знает содержание рассказа, но оно проходит в его воображении, не находя отражения в тексте.

2. Нарушение логической последовательности и обоснованности: На заводе из хлопка прядут нитки. Хлопок с полей убирают хлопкоуборочные машины. Легко устраняются при совершенствовании черновиков, в процессе анализа написанного.

3. Употребление в одном ряду понятий разных уровней, разных классов: Но утрам мы с дедушкой удили рыбу, а в дождливую погоду лежали в шалаше на мягких листьях", Летом Ванька купался в речке, а днем с дедом ходил за грибами и ягодами.

4. Нелепые, парадоксальные суждения: Утро клонилось к вечеру. От речевых и логических ошибок следует отличать искажения фактического материала: Пришел зимний месяц ноябрь. Скворцы, синички, ласточки уже улетели на юг, только воробьи и снегири остались (автор-школьник живет в Московской области).

Таковы основные виды ошибок, допускаемые младшими школьниками в устной и письменной связной речи (кроме орфографических и пунктуационных).

Н.А.Баранов

Тема 5. Взаимосвязь между процессом посткоммунистических трансформаций и интеграцией в Европейский союз

1. Демонтаж социалистической системы и этап политико-экономических импровизаций

Процесс, начавшийся на рубеже 1990-х годов в странах Восточ-ной Европы и на постсоюзном пространстве, не сопоставим по масштабности ни с одним из событий XX в. В сферу его «преоб-разующего» действия попали буквально все сферы жизни вос-точноевропейских обществ: экономика, политика, идеология , наконец - вся система базовых государственных цен-ностей , включая внешнюю политику. Всеобъемлющий характер изменений вынес этот процесс за границы государств-наследни-ков социалистического содружества, сделав его частью более крупных процессов европейской интеграции и глобализации, предопределил кардинальный геополитический сдвиг, последст-вия которого еще предстоит определить и оценить.

Важной чертой этого процесса стала его практически полная внезапность и происходящая отсюда неподготовленность , неоп-ределенность в целях и средствах, границах и темпах . Импровиза-ционный характер изменений сохранялся вплоть до 1995 г ., когда ЕС составил и утвердил так называемую Белую книгу, дорож-ную карту для стран Восточной Европы , которая и направила стихию постсоциалистических реформ в русло адаптации к усло-виям западной интеграции.

До этого многие политики и политологи, пытаясь анализиро-вать происходящее, как правило, разделяли процесс реформиро-вания и процесс расширения ЕС. Повод к этому давал и сам ЕС, до середины 1990-х годов избегавший четкого артикулирования своих намерений в отношении стран Восточной Европы и При-балтики .

По мнению известного российского ученого Анатолия Бутенко , ни во время революционных событий, ни сразу после них, никто толком не мог понять, что же на самом деле произошло в этих странах, длительное время называвшихся странами «реаль-ного социализма»? Какой строй в этих странах свергался, и какой утверждался? Какой этап их истории закончился, и что за исто-рическая полоса открылась перед ними ? Многие политологи и особенно политики поспешили заявить, что не авторитарные ме-тоды правления, а социализм потерпел здесь фиаско . Отсюда и получившее широкое распространение объединяющее название для государств региона от восточных границ Германии до Тихого океана: «постсоциалистические страны ». Это уже в 1995 г. из-вестный польский экономист и политик Лешек Бальцерович кон-статировал, что в странах Восточной Европы происходит про-цесс перехода от социализма к капитализму . Вопрос в том, бы-ло ли это изначальной целью в странах региона.

За годы реформ страны Восточной Европы и Прибалтики прошли по меньшей мере четыре важных переходных этапа :

1) этап разрушения прежней системы политических и хозяй-ственных отношений;

2) этап политико-экономической импровизации;

3) этап подготовки к поглощению западными политико-экономическими структурами;

4) этап адаптации и структурного приспособления.

Между ними не существовало четких границ и последова-тельности. Порой этапы накладывались друг на друга, т.е. собы-тия совмещали в себе события сразу нескольких этапов. Везде они происходили по-разному. К тому же, по крайней мере, три из четырех этапов (первый, третий и четвертый) прошли с непо-средственным внешним участием.

На первом этапе немалая роль в инициации свержения сущест-вовавших восточноевропейских политических режимов на рубе-же 1990-х годов принадлежала внешним факторам , причем запад-ному фактору в не меньшей степени, чем восточному . Хотя как раз влиянию западного фактора, очевидно, по новым идеологиче-ским причинам, уделяется гораздо меньше внимания, как в вос-точноевропейских исследованиях, так и в западных работах. Пра-ктически все оппозиционные партии в странах Восточной Евро-пы в конце 1980-х годов имели мощную финансовую поддержку За-пада, как его отдельных государств, так и их альянсов. С 1989 по 1993 г. половину всей западной помощи странам Восточной Ев-ропы оказывала Германия. За указанные годы вклад одной толь-ко Германии составил 24,2 млрд. долл. Кроме того, всеми лидерами Запада раздавались обеща-ния приема в сообщество западных государств, в единую евро-пейскую цивилизацию, а также содействие решению тех проб-лем, которые не были решены в промосковской системе.

Уступая лавры главного сокрушителя мировой социалистиче-ской системы советскому лидеру М.С. Горбачеву , западные полито-логи, как правило, приписывают ему добрые побуждения, разбив-шиеся о реальность. Так, Р.В. Стоун пишет, что Горбачев «удивил свою страну, восточноевропейских союзников и традиционных за-падных оппонентов, запустив в жизнь несопоставимую по широте и значению программу реформ . Эта программа затронула все сторо-ны советской жизни и в конце концов в 1991 г. окончательно опро-кинула всю систему, которую он пытался реформировать. С тех пор он неоднократно повторял, что его целью являлось реформирова-ние, а не разрушение социализма и с этой точки зрения эксперимент с перестройкой можно оценить как провал».

Попытка М.С. Горбачева реформировать экономические осно-вы СЭВ столкнулась с двойным противодействием - с одной сторо-ны , Венгрии и Польши, которые считали предложения Москвы не-достаточными, с другой - ГДР, ЧССР, Кубы и отчасти Румынии, ко-торые считали, что реформы подрывают инфраструктуру социа-лизма. Понятно, что в такой ситуации, когда часть восточноевро-пейских стран стремилась к продолжению взаимодействия, а часть откровенно бойкотировала все интеграционные усилия, речь могла идти либо о сужении членства в СЭВ, либо о полном роспуске этой организации. На заседаниях конца 1980-х годов не удавалось достичь ни компромисса, ни консенсуса, поэтому советские эксперты реко-мендовали руководству страны прекратить эти усилия и продви-гаться дальше по пути реформ в одиночку, считая, что в будущем громадное экономическое влияние СССР само по себе принудит другие страны к кооперированию. В то же время в ряде воспоми-наний участников польской и венгерской делегаций можно встре-тить удовлетворение тем, что их бескомпромиссная позиция сломи-ла волю советских переговорщиков и подорвала основы восточно-европейского интеграционного механизма. Позже Тадеуш Мазовецкий, например, напишет, что в истории 1989 год запомнился кру-шением Берлинской стены, и почти позабылось, что перемены ини-циировали поляки.

Восточноевропейские общества не одно десятилетие жили в ожидании перемен, с надеждой на изменения в политической жизни, на повышение жизненного уровня. Но практически никто не верил, что прежняя система может быть сломлена столь быстро при мини-муме социально-политической мобилизации населения самих этих стран и главное - почти без кровопролития . Никто - ни лидеры оп-позиции, ни руководство правящих партий до последнего момента не верили, что горбачевская перестройка как раз и служит главным инструментом разрушения партийного авторитаризма, а вслед за ним и мировой системы социализма. Сама перспектива радикаль-ных политических изменений была столь иллюзорна, настолько за-висела от внешних факторов, что восточноевропейская элита , в па-мяти которой свежи были воспоминания о 56-м и 68-м гг., в дейст-вительности мало верила в то, что дискуссию о демократизации об-ществ и рыночных реформах придется столь скоро переводить в практическое русло . Не была готова взять власть и оппозиция. Как писал в 1992 г. известный венгерский политический деятель, в то время второе лицо победившего на выборах Венгерского демокра-тического форума Иштван Чурка : «Когда в сентябре 1987 г... сло-жился Венгерский демократический форум, никто не думал, да и, пребывая в трезвом уме, вряд ли мог предположить, что вскоре про-изойдет коренная смена системы». И.Чурка задается вопросом: «Что делает тот, кого историческая возможность настигает неожи-данно? Это очевидно: импровизирует ».

Из всего этого следует, что реформирование обществ при-шлось проводить что называется «с колес» - по ходу событий, да-же в таких наиболее подготовленных к этому процессу странах, как Венгрия, Польша и Чехословакия. В Болгарии же, Румынии, ГДР, а затем и Югославии - и вовсе верх одержала стихия.

Ситуация застала врасплох не только самих восточноевропейцев, но и Запад, который на первом этапе оказался не гото-вым к оказанию практической помощи странам, за отрыв которых от советского блока столь долго боролся . В частности, за-падные политики посчитали, что приход к власти оппозиции сам по себе служит гарантией смены курса, и поспешили объявить о сокращении финансовой поддержки . Лишь в начале 90-х годов западные советники приступили к осмыслению произошедшего и исправлению неверных решений, в результате которых практи-чески повсеместно в восточноевропейских государствах к власти вернулись так называемые реформ-коммунисты .

Результаты первого этапа - «этапа слома системы» - невоз-можно было ни оценить, ни квалифицировать. Пытаясь опреде-лить характер и сущность перемен, европейские эксперты чаще всего прибегали к весьма общему термину «трансформации» . Иногда этот термин детализировался как «переход к рыночной экономике и демократии ». Однако результаты и методы осу-ществления этих «трансформаций» заставляли политологов ис-кать и не лишенные эмоциональной окраски определения типа «латиноамериканизация », «африканизация » Восточной Евро-пы . Либо научные эквиваленты типа «превращение "Востока" в "Юг", т.е. в "бедный капитализм "».

Однако то, что происходи-ло в Восточной Европе и на пространстве бывшего СССР, слож-но сравнивать с реформами в каких либо других частях света. Здесь реформированию, или на конкретном «этапе слома» - раз-рушению, практически одновременно подверглись обе сферы: и политическая, и экономическая , что указывает на гораздо более сложный характер происходившего. Термин «латиноамериканизация» скорее приемлем для определения новой роли восточно-европейских государств в мировой экономике и политике.

Только немецкие и австрийские ученые гораздо быстрее сво-их зарубежных коллег сумели разглядеть в восточноевропейских реформах черты «конвергенции». Очевидно, в этом им способ-ствовал «немецкий вопрос» - а именно проблема объединения двух Германий, или точнее - поглощения ГДР Западной Германи-ей. Уже в ходе преобразований романтически окрашенные тер-мины типа «возвращение к общечеловеческим ценностям», к «европейской цивилизации» или «назад в Европу» сменились на вполне адекватные научные термины «асимметричная конвер-генция» или «поглощение» (absorption ) Востока Западом . В этом свете всё, что происходило до 2004 г., трактуется как «подготов-ка к поглощению», или к «абсорбции». Речь идет именно не о классической конвергенции, предусматривающей всё же некое двустороннее движение, а об адаптации одной из сторон к усло-виям, диктуемым другой.

Второй этап наступил сразу, как только свергнувшие повсеме-стно коммунистов оппозиционеры оказались лицом к лицу со сво-ими народами, не имея практически никаких представлений о том, что следует делать. Западные же государства, посчитав достаточ-ным уже сам факт свержения коммунистического промосковского руководства в этих странах, посчитали свою миссию в основном оконченной и заняли выжидательную позицию. Поэтому этап трансформаций, начавшийся в 1989 г. (со смены власти) и завер-шившийся в основном к 1993-1994 гг., т.е. в первой трети 90-х го-дов, можно назвать импровизационным , или, пользуясь термино-логией известного польского политолога Ядвиги Станишкис, «пе-риодом попурри».

Изначально для восточноевропейских стран главным вопросом был не выбор между президентской и парла-ментской формами правления . Тут как раз не было особой поле-мики, поскольку предполагалось, что возврат к довоенной системе автоматически унаследует основные принципы и формы правле-ния, присутствовавшие на тот момент в восточноевропейских го-сударствах . Этот вопрос оставался актуальным лишь для право-славных государств : Румынии, Сербии и Болгарии, где до войны государствами управляли монархи .

Главной дилеммой посткомму-нистической институционализации на самом деле стал выбор между имитацией институтов западных стран и поиском «политических заменителей», обусловленный необходи-мостью определения собственных парадигм развития.

Несмотря на форму правления, нельзя отрицать того факта, что во всех странах региона без исключения импровизационный период характеризовался преобладанием субъективного миро-воззрения лидеров победивших оппозиционных партий. Оказав-шиеся у власти «демократические» партии, стремясь укрепить свое влияние, пошли на отступление от курса на демократиза-цию. Бытовало мнение, что экономические реформы могут быть достаточным доказательством их оппозиционности прежнему порядку вещей. Возобновился диктат одного мнения в средствах массовой информации, подбор кадров не по принципу професси-ональной пригодности, а по признаку лояльности и т.п. Таким об-разом, процесс становления демократии на начальном этапе пре-творялся в жизнь практически авторитарными методами . В бук-вальном смысле, первые правительства в любой из стран пере-ходного региона предприняли несопоставимую по масштабам по-пытку приватизации государства. То есть импровизационный этап в экономическом плане прочно ассоциируется с банальным отъемом собственности у государства и передачей ее в лояльные руки, либо западным инвесторам .

Имея в виду спонтанность производящихся изменений, отсут-ствие какой-либо концептуальной базы преобразовательного процесса и четкого осознания направления движения у большей части политических элит, пришедших к власти на гребне «бар-хатных революций», Ядвига Станишкис называет политическое состояние обществ, в которое они перешли к началу 1990-х го-дов — посткоммунистическим периферийным капитализмом.

Венгерские аналитики определили итог деятельности своего пер-вого некоммунистического правительства более кратко, назвав его строительством капитализма для друзей. Тогда собствен-ность раздавалась преимущественно соратникам по партии, род-ственникам и друзьям .

Отношение населения стран Восточной Европы к тогдашне-му направлению политико-экономического реформирования от-четливо видно в опросе общественного мнения, проведенного в начале 1993 г. Лишь 20% венгров высказали удовлетворение развитием их страны после первых свободных выборов. В Поль-ше число довольных граждан лишь немного превысило 27%. Преимущественное одобрение политики своих правительств вы-сказали лишь чехи, словенцы и албанцы: 58, 62 и 77%. Очевидно, что к субъективным ощущениям словенцев и чехов добавились реализованные чаяния о суверенитете. Албанцы, наиболее высо-ко оценившие направление реформ, скорее всего в тот момент находились на пике эйфории от открытости границ.

Опрос свидетельствует, что граждане Венгрии и Польши - стран, до реформирования отличавшихся наибольшим либерализ-мом в экономике и политической жизни , не увидели развития этих традиций в действиях нового руководства. Почти 80-70% населения наиболее «продвинутых» стран выразили обеспокоенность по пово-ду своей дальнейшей судьбы. Хуже венгров свое состояние во всем перестраивающемся регионе оценили только армяне . Такое резкое изменение отношения к демократии уже в самом начале 90-х годов можно объяснить стремительным социально-экономическим раз-межеванием, лавинообразным падением жизненного уровня подав-ляющей части населения, отсутствием перспективы .

Одно из объяснений феномена столь впечатляющего недо-вольства населения «наиболее продвинутых» стран результатами реформ, видится в том обстоятельстве, что к власти здесь при-шли радикалы (в случае Венгрии - правые, в случае Польши - либеральные ), начавшие с весьма резких мероприятий. В других странах - Словаки, Словении, Румынии и Болгарии , - где у вла-сти оказались социалисты западного толка , маятник политиче-ских перемен имел более короткую амплитуду и, как следствие, на первом этапе нанес меньший удар по политическим, да и по социально-экономическим самоощущениям населения (по сравне-нию с предыдущим периодом). Серьезные шаги, предпринятые в начале 1993 г. в целях исправления допущенных в ходе импрови-зации ошибок: укрепление позиций отечественных предпринима-телей, ограничение продажи земли, поддержка национальной ва-люты не смогли спасти правительства первопроходцев. За ними прочно закрепились обвинения в распродаже своих стран.

Главным итогом импровизационного этапа , кото-рый в Венгрии, Польше, Чехии пришелся на конец 80-х - первую треть 90-х годов; в Словении, Хорватии, Македонии, Словакии и республиках Прибалтики (т.е. в республиках, отделившихся от федеративных государств) совпал с первой половиной 90-х годов, а в Болгарии, Румынии и Югославии продлился до конца 90-х го-дов, стал слом прежней однопартийной политической системы, разрыв связки партия-государство.

На импровизационном этапе в основном были заложены основы многопартийности. Однако партии в западноевропейском понимании этого слова на этом этапе еще не сложились. В условиях фактического или негласно-го запрета коммунистических партий политическую арену запо-лонили многочисленные мелкие партии с неустойчивым, мигри-рующим членством . Успех или неуспех партий зависел в первую очередь от харизмы их лидеров и связи со средствами массовой информации . В этом смысле партии были больше похожи на ак-теров, нежели на реальную политическую силу . Их деятель-ность нацеливалась в основном на внутрипарламентскую работу, а не на формирование партийной идеологии и мировоззрения и работу с населением . Поэтому выбор населения скорее носил характер протестного голосования. Особен-ности «послереволюционного» этапа в каждой стране определя-лись состоянием экономик этих стран, политическим климатом, предшествовавшим переменам, национальным менталитетом, историческим опытом и еще многими и многими факторами.

Политическая, да и экономическая импровизация практиче-ски во всех странах Восточной Европы сочеталась с попытками реставрации довоенных порядков. Действительно, первый этап прошел наиболее гладко, практически бесконфликтно в тех из стран, где и накануне Второй мировой войны установились отно-сительно демократические политические системы . Это характер-но для Чехии и Словакии . Еще одним фактором, обеспечившим относительно спокойную политическую трансформацию, стала внутренняя политическая обстановка накануне смены правительств. Так было в Польше, Венгрии и Чехословакии, где реформкоммунисты через практику «круглых столов» практиче-ски сдали власть по договоренности с оппозицией . Консенсус элиты сыграл свою роль и в прибалтийских переходных процес-сах. Однако в разных странах оппозиция весьма расчетливо ис-пользовала индивидуальные рычаги сначала для свержения вла-сти , а потом для закрепления на ее вершине. Так, в Польше и Ру-мынии на штурм прежних устоев были подняты рабочие ; в Вен-грии, Чехословакии, Югославии и Прибалтике основную рево-люционную силу составила интеллигенция , воздействовавшая на население через средства массовой информации. Кроме того, ак-тивно использовался и религиозный фактор : в Польше - католи-ческий, а в СФРЮ - мусульманский.

Но в Венгрии, СФРЮ, республиках Прибалтики и в меньшей мере в Чехословакии шансы партий , прежде всего, зависели от от-ношения к национальному вопросу. Лидер Венгерского демократического форума Йожеф Антал шел к власти с обещанием стать премьер-министром 15 млн. (т.е. всех проживающих в регионе) венгров. В Чехослова-кии и СФРЮ революционные процессы сопровождались распа-дом этих многонациональных государств. В Латвии и Эстонии в результате перемен установились этнократические режимы , ли-шившие возможности участия в политической жизни этих стран от трети до половины населения по национальному признаку.

Наиболее общими «импровизационными ошибками» переход-ных обществ были попытки установления «диктатуры демокра-тии ». Новые правительства даже в наиболее либеральных странах региона , не говоря уже о Латвии и Эстонии, оказались не в пример своим предшественникам куда менее демократичными, что и при-вело к их переизбранию на следующих же выборах . Практически во всех странах переходного региона в жертву была принесена ин-теллигенция, которая либо слилась с властью и растворилась в ней, перейдя в ранг политической номенклатуры, либо была от-брошена на задворки политической жизни. Критическое истонче-ние прослойки интеллигенции и творческой элиты отразило на-чавшийся процесс отступления культурных, духовных ценностей перед рыночными. Это обстоятельство значительно облегчило пе-реход восточноевропейских стран к этапу поглощения .

В целом, несмотря на программы PHARE (1989) и TACIS (1991), трансформационные процессы в странах Восточной Европы до второй трети 90-х годов, т.е. до Копенгагенского самми-та, носили импровизационный, стихийный характер. Однако в рамках , основанных в 1990 г. сначала только для Польши и Вен-грии программ TEMPUS и ETF удалось подготовить кадры но-вых, ориентированных на запад и лишенных особых националь-ных привязанностей, технократов. В целом можно констатиро-вать, что вследствие еще довольно слабого, т.е. не носившего си-стемный характер вмешательства Запада в процесс восточноев-ропейского реформирования на этом этапе, наиболее последова-тельными были внешнеполитические программы . Они отлича-лись прозападным креном и стремлением как можно дальше от-толкнуться от восточных соседей.

2. Этап подготовки к поглощению западными политико-экономическими структурами

Различие в темпах политического реформирования на рубе-же 90-х годов и разные уровни состояния экономик стран пере-ходного региона, разные методы осуществления реформ, как и различные отношения с мировым сообществом, значительно за-трудняют попытки систематизации и синхронизации адаптацион-ных процессов. Тем не менее, можно констатировать, что перехо-ду стран Восточной Европы и Прибалтики к третьему этапу трансформаций , т.е. к непосредственной адаптации, способство-вали два политических обстоятельства .

Первое - это конституци-онный кризис 1993 г. в России , разрешившийся расстрелом Вер-ховного Совета. Это событие, с одной стороны, утвердило реши-мость восточных европейцев к окончательному уходу на Запад, а с другой - придало им дополнительные шансы на его внимание.

Второе - это результаты следующих парламентских выборов в этих странах, после которых к власти в большинстве из них вер-нулись коммунисты-реформаторы. И хотя последние и не по-мышляли о смене курса, это обстоятельство, тем не менее, заста-вило поволноваться и Европейский союз, и НАТО. В январе 1994 г. КЕС приступает к масштабному пересмотру всей своей политики в отношении государств Восточной Европы и Прибал-тики. Как заявил Жак Делор , «наступило время подумать о «большей Европе ».

Это дало возможность Венгрии первой 31 марта 1994 г. по-дать заявку на вступление в ЕС. 5 апреля примеру Венгрии по-следовала Польша . После июньского 1994 г . саммита на Корфу, ЕС приступил к выработке стратегии предваряющей прием новых членов . Она была одобрена на саммите в Эссене. Одним из главных элементов этой стратегии стала так назы-ваемая Белая книга, предназначенная для адаптации законодательства и экономи-ческих параметров восточноевропейских стран к нормам Общего рынка, другим - «Пакт стабильности», преследовавший цель урегулирования потенциальных конфликтов на национальной почве в восточ-ной части Европы. Однако ключевым инструментом механиз-ма адаптации оставались ранее заключенные Европейские соглашения.

В рамках запущенной в середине 90-х годов программы подготовки к поглощению страны-претенденты должны бы-ли ежегодно представлять в Брюссель отчеты о работе по адаптации своих экономик, политической и законодательной систем. По результатам их оценки КЕС выдвигал новые зада-ния. Следует отметить, что поскольку после вторых парла-ментских выборов политический спектр в странах Централь-ной и Восточной Европы в значительной мере выровнялся, задания не отличались большим разнообразием, а также сложностью.

Переход с советских на западные нормы стан-дартизации начался через экологические, санитарные и ком-муникационные программы ЕС . Так, активным нападкам под-верглись энергетические программы стран-претендентов, ба-зировавшиеся на использовании атомных электростанций со-ветского производства . Закрывались предприятия пищевой отрасли, не соответствовавшие стандартам ЕС по санитарным нормам, промышленные предприятия, нарушавшие принятые в ЕС нормы выброса в атмосферу . Постепенно был заменен авиапарк, городской транспорт, военная техника и т.п. Все это в первую очередь способствовало росту западной экономики . Как считает венгерский политолог Йожеф Бёрёц , «с 1989 г. новые суверенные государства Восточной Европы служили двум главным геополитическим целям, ни одна из которых не отвечала их собственным интересам per se . Они обеспечили безопасность Западной Европы по ее внешнему периметру и обеспечили дешевой рабочей силой и энергией некоторые из крупнейших мировых корпораций».

После того как обе части Европы определились со страте-гической целью на интеграцию, ЕС стал более избирательным в поддержке политических партий . В конце 1980-х годов, пресле-дуя цель сломать прежнюю государственную машину любой ценой, Запад способствовал приходу к власти в Восточной Европе любой партии - антагониста прежним, ориентировав-шимся на Москву, коммунистам. На этапе же поглощения он начал оказывать поддержку вполне определенному полити-ческому спектру, который мог бы предотвратить возврат к прошлому и одновременно имел бы соответствующее обра-зование и некоторый опыт руководства. А это, как правило, были люди из второго эшелона реформкоммунистов, называв-шие себя теперь социалистами. Время активных, но непрак-тичных интеллектуалов-диссидентов закончилось . Они прак-тически одновременно потеряли поддержку и внутри своих стран и на Западе. Таким образом, ко второй трети - середине 1990-х годов в Восточной Европе наступило время прагматиков, которым под руководством ЕС предстояло привести свои страны в западную интеграцию .

На вторую треть 1990-х годов в наиболее продвинутых стра-нах региона приходится переоценка некоторых перестроеч-ных шагов : пересмотр условий приватизации и условий пред-принимательской деятельности для иностранцев (в частности при покупке земли и при вывозе капиталов). В отечественной политологии утвердилось мнение, что главным регулятором процесса реформ, ограничителем амплитуды политэкономического маятника стала исключительно смена политических партий у власти, механизм парламентской республики. На са-мом деле опыт стран Восточной Европы показывает, что сама жизнь вносила изменения в курс ведущих партий, сближая их точки зрения, проводя некий эволюционный отбор. Так, соци-алисты, придя к власти, отнюдь не спешили к приведению об-щества и экономики в соответствие со своими представления-ми . Во многом они вынуждены были приспосабливаться к со-стоянию доставшегося им от предыдущей партии государства. Кроме того, подав заявления о вступлении в ЕС, они должны были четко следовать его рекомендациям. Любые новые шаги на самом деле были жестко регламентированы .

Запад также сделал выводы из попыток сократить финан-совые вливания в страны с уже осуществленными революция-ми . По новой стратегии практика штурма и натиска должна была продолжаться до тех пор, пока эти государства не станут частью западного интеграционного механизма, пока они не об-ретут, помимо прав, еще и обязанности перед новыми партне-рами, перед западным капиталом . Поэтому третий этап , т.е. средняя треть 1990-х годов , отмечен и небывало активным вме-шательством МВФ в процесс экономического и опосредован-но - политического реформирования в странах Восточной и Центральной Европы .

Ближе к середине 1990-х годов на Западе были предприняты попытки создания теоретической базы восточноевропейских реформ . Да и сами восточные европейцы всерьез задумались над осмыслением сути происходящих в их странах процессов. Им удалось установить закономерность : чем менее радикаль-ный характер носит начальный этап трансформаций, тем ме-нее вероятна последующая институционализация продвинутых из-менений . Исходя из этой концепции, можно предположить, что именно в Польше, Венгрии и Чехии реставрация была наи-менее вероятна . Для закрепления государств Восточной Ев-ропы на прозападном пути, усиления их зависимости, или ис-пользования «стратегии магнита», в страны, где завершился первый этап трансформаций, пошли интенсивные инвестиции, направленные в первую очередь на то, чтобы сбить накал не-довольства большинства населения и тем самым предотвра-тить возможность реставрации (в части перераспределения собственности и корректировки внешнеполитического курса). Такими странами стали Венгрия, Польша и Чехия . Здесь акти-визировали свою деятельность различные западные неправи-тельственные общественные и частные фонды. Иными словами, как подчеркивает М. Шимаи , произошло нечто вроде фи-зического перемещения, импорта демократии .

С середины 1990-х годов тенденция к дифференциации между странами региона «набрала обороты» за счет усилий западных структур. Ведь до конца столетия предстояло определиться, ка-кие из стран Восточной Европы и Прибалтики станут партнера-ми по НАТО и ЕС . В отличие от СССР, который инвестировал в Восточную Европу исходя из принципа равенства, Запад в 1990-е годы осуществил наиболее крупные инвестиции в Польше, Чехии и Венгрии . В результате они прошли третий этап адапта-ции ускоренными темпами, уже к концу 90-х годов став членами западного военно-политического сообщества . Такая политика Запада благосклонно воспринималась этими странами, считав-шими, что «единственный путь сохранить безопасность - в разви-тии взаимозависимости между ближайшими и более далекими соседями, что раскрывает суть проекта под названием ЕС».

На Западе поначалу достаточно оптимистично оценивали перспективы стран Восточной Европы. Как говорилось в докла-де немецкого фонда Бертельсманна за 1996 г., в отчетном году ассоциированные члены ЕС из числа стран ЦВЕ «еще больше консолидировали свои демократические институты и достигли экономических успехов». Из этого делался вывод , что в целом их стартовые позиции улучшились . Однако в экономическом и правовом отношении ни одно из этих государств так и не выпол-нило всех условий, необходимых для вступления в ЕС. По оцен-кам экспертов, выполнение всех критериев десятью странами ожидалось не ранее 2000 г.

Среди положительных итогов в докладе отмечалось значи-тельное улучшение инфраструктуры. Однако одновременно су-ществовала обеспокоенность в связи с неравномерностью в раз-витии стран-претендентов . Например, в то время как Венгрия и Польша сделали значительные успехи в области адаптации сво-его законодательства к нормам ЕС, в странах Балтии эта сторо-на процесса осталась практически без изменений.

Не всё обстоя-ло благополучно и в области развития демократии и политиче-ской стабильности . На первом этапе реформ демократия во всех государствах была усвоена преимущественно политическими элитами . Она так и не консолидировалась на более широком об-щественном уровне, не стала элементом политической культуры . Во всех восточноевропейских странах за прошедший период име-ли место конфликты между ветвями власти . В целом к середи-не 1990-х годов после повторных выборов в парламенты устоялись механизмы выборов. Однако в республиках Прибалтики , как от-мечают западные эксперты, сохранялся удручающий уровень коррупции . Латвия оказалась второй по уровню коррумпиро-ванности страной среди стран-кандидатов, оставив далеко за со-бой даже Румынию. ЕС в целом негативно отнесся и к факту возвращения к середине 1990-х годов к власти в странах ЦВЕ ста-рой партийной и управленческой номенклатуры. Разочарование ЕС вызвали и проблемы со становлением в этих странах граж-данских обществ : во-первых , это происходило слишком медлен-но, а во-вторых — вынуждено было преодолевать серьезный от-пор со стороны правительств .

В целом положительно было оценено развитие конституци-онного процесса в Восточноевропейских странах . Однако серь-езная работа предстояла в области средств массовой информа-ции, а также взаимоотношений центральных и региональных властей. По первой позиции особенно благоприятной была при-знана динамика в Польше и Словакии. По второй позиции среди отстающих были названы Литва и Словакия. Если в первой при-чиной конфликта стали политические мотивы (в регионах в ре-зультате выборов к власти пришла оппозиция), то в Словакии по-пытки центрального правительства изменить административно-территориальное деление страны были оценены отрицательно с точки зрения возможных негативных последствий для венгерско-го национального меньшинства.

Вопрос о национальных меньшинствах и правовом урегули-ровании их положения в составе демократических государств оказался наиболее актуальным для принимаемых стран . Наибо-лее просто эта проблема решилась в Словении , где всем предста-вителям национальных меньшинств конституцией гарантирова-лись равные права со словенцами . В целом признавая удовлетво-рительной и ситуацию в Польше , эксперты тем не менее отмети-ли, как тревожащую, инициативу представителя Крестьянской партии Павлицкого о допустимости позитив-ной дискриминации . В то время как в Болгарии положение с ту-рецким меньшинством было признано близким к окончательной нормализации , ситуация в Эстонии и Латвии была оценена как неудовлетворительная, причем в большей степени в Латвии, где правительство не имело даже концепции относительно путей и способов интеграции русской диаспоры в латвийское общество. Признавая положительным явлением сам факт прохождения в эстонский парламент представителей русскоговорящих объеди-нений, участие русского населения в политической и обществен-ной жизни Эстонии в целом было оценено экспертами ЕС как не-достаточное. Озабоченность ЕС вызывала и ситуация вокруг венгерского национального меньшинства в Словакии , где был принят Закон о национальном языке, ущемляющий права ком-пактно проживающего венгерского этнического меньшинства. В то же время ЕС посчитал, что национальную проблему в венгеро-румынских отношениях удалось позитивно урегулировать правительствам двух стран . Открытой тем не менее оставалась проблема цыган . Именно ее Евросоюз вынес на первый план в своих программах мониторинга состояния национальной пробле-мы в государствах Восточной Европы.

Не имея к тому моменту достаточного самостоятельного опыта консолидации в области внешней политики и политики безопасности , ЕС в целом довольно снисходительно оценил про-счеты претендентов на прием в этой области. Можно констати-ровать, что принимаемые страны стали в некоторой степени жертвой сложностей становления этой составляющей интеграци-онной политики в самом ЕС. Что касается остальных аспектов, то здесь трудности вызывало само представление государств ЦВЕ о своей будущей роли в ЕС. Большинство из них, особенно республики Прибалтики , только-только обретшие искомый су-веренитет, не спешили жертвовать его какому-либо новому сою-зу . С достаточной долей критики относился к возможности даль-нейших уступок компетенций национального государства Евро-союзу премьер-министр Чехии Вацлав Клаус.

Несколько продуктивнее выглядели усилия в области регио-нальной политики. Положительно было расценено подписание в сентябре 1996 г. основополагающего договора между Румынией и Венгрией. Важным шагом в направлении присоединения к ЕС было расценено и создание ЦЕФТА - свободной зоны торговли стран Вышеградской группы. В январе 1996 г. к этой организации присоединилась Словения . В то же время западная программа «еврорегионов» , официально направленная на развитие транс-граничного сотрудничества, не нашла должной поддержки среди государств Восточной Европы . Словацкое правительство забло-кировало в одностороннем порядке проект Карпатского еврорегиона . Практически замерли Центральноевропейская инициати-ва и Черноморское сотрудничество. Не лучше обстояли дела и с балтийским сотрудничеством . Однако военное сотрудничество продвигалось здесь гораздо лучше и завершилось созданием при помощи ООН, ЗЕС и НАТО Балтбата. В рамках «второго стол-па» интеграционной программы ЕС, страны ЦВЕ и Прибалтики продолжали усиливать гражданский контроль над военными си-лами . Все остальные неудачи в этой области можно рассматри-вать сквозь призму неудач ОВПБ в рамках всего ЕС.

Обеспокоенность ЕС вызывала неурегулированность вопро-са морских границ между тремя прибалтийскими республиками . Настораживала напряженность в отношениях всех государств-претендентов с Россией . С одной стороны, они оставались в энер-гетической зависимости от России, были тесно завязаны на рын-ки стран СНГ, особенно - Украины, а с другой - у них преобла-дало стремление к ограждению от нестабильности и иных угроз, поступающих с Востока.

В целом доклад позитивно оценивает про-гресс десятки стран-кандидатов на прием в экономической области. В 1995 г., за исключением Латвии, все страны достигли прироста ВВП в сре-днем в 5,2%. Польша и Словения в 1996 г. превзошли уровень ВВП 1989 г. А Венгрия и Польша в том же году на треть превысили уро-вень продуктивности промышленного производства по сравнению с дореволюционным периодом. В Чехии та же позиция уже в 1994 г. превысила 10,5%. Это в целом позволяло признать положи-тельные результаты макроэкономических реформ. Но одновре-менно реструктуризация промышленности вызвала рост безрабо-тицы, нарушила региональные балансы занятости. Возник дисбаланс в торговле . Игнорирование социальных аспектов экономиче-ской реформы отразилось на политической стабильности. Прак-тически во всех странах участились политические кризисы .

В середине 1990-х годов наиболее серьезные шаги в области ин-ституциональных преобразований сделали Венгрия, Словения, Че-хия и республики Прибалтики . Стало также очевидно, что Румы-ния и Болгария , возможно, не войдут в число первых кандидатов на прием в ЕС. Особые претензии ЕС выдвинул Словакии . Стра-ны-претенденты в целом довольно последовательно выполняли требования организации, в которую они собирались вступать, но тем не менее некоторые политологи всё же отмечали присутствие на этапе ассоциации неформальных отношений между договари-вающимися сторонами. Так, известный венгерский эксперт по от-ношениям с ЕС П. Балаж отмечал отсутствие официоза в перего-ворах по вступлению . Было очевидно преобладание политиче-ского начала . Постепенно все более очевидным становилось ис-пользование ЕС механизма адаптации в большей степени как ору-дия прямого управления странами-претендентами.

Завершающий, четвертый этап адаптации начался в последней трети 1990-х годов с непосредственного включения Венгрии, Польши и Чехии , т.е. стран, в которые Запад сделал наибольшие инвести-ции. Понятно, что шаг этот был предпринят, помимо геополитиче-ских соображений, в интересах защиты капиталов и в целях про-должения процесса поглощения . Постепенно подключение госу-дарств Восточной Европы к НАТО и ЕС стало наиболее действен-ным способом упрочения, фиксации здесь демократических инсти-тутов западного образца, окончательной ликвидации угрозы рес-таврации социализма . В 1999 г. в рамках программы интенсифика-ции стратегии, предваряющей расширение, в ЕС были созданы еще два финансовых института. Это ISPA и SAPARD . Как и CARDS , они начали функционировать в 2000 г. в рамках усилен-ной «Повестки 2000». На заседании Совета Европы в Берлине сум-ма помощи всем странам-претендентам по трем фондам: PHARE , ISPA и SAPARD была лимитирована 3,120 млн. евро.

Считая практику помощи, имевшую место в первой половине 1990-х годов мало эффективной, ЕС на последнем этапе ввел кон-кретные критерии и механизмы определения эффективности вло-женных средств . Среди средств контроля и стимулирования мест-ных властей, которые можно от-нести к мерам прямого давления на национальные правительства, можно отметить следующие:

Ø публикация национальной отчетности и мнения биз-нес-сообщества;

Ø поощрение населения на контрдействия по отно-шению к своим правительствам;

Ø инспекции КЕС и европейских агентств;

Ø возможность юридического преследования со стороны КЕС;

Ø оценка Комиссией состояния внутреннего рынка;

Ø монито-ринг и координация национальных политик (люксембургский про-цесс);

Ø равный обзор и равное давление.

Набор требований следующего, адаптационного этапа был оформлен со стороны Евросоюза так называемыми экспертными соглашениями по Повестке - 2000, или Партнерству ради вступле-ния» . Как говорится в преамбулах всех национальных докумен-тов, их целью является «помощь странам-кандидатам в совладании с критериями приема». Кроме того, предполагалось, что в процес-се работы над экспертными документами удастся консолидировать выплаты из различных фондов ЕС: PHARE , SAPARD и ISPA .

Программы подготовки стран Восточной Европы и Прибалти-ки к вступлению включали в себя стратегию на ближайшую и сре-днесрочную перспективу и касались всех сторон жизнедеятельно-сти государств . Процедура состояла из подписания договоров с кон-кретными государствами и последующего мониторинга выполне-ния этих договоренностей . Венгрия вступила в этот процесс в июне 1997 г., Словения в ноябре 1998 г., Латвия в феврале 1999 г., Болга-рия в июне 1999 г., Чехия в ноябре 1999 г., Польша и Словакия в феврале 2000 г., Эстония и Литва в первой половине 2000 г. Кроме того, в 2000 г. планировалось обновить договор с Венгрией.

Договоры учитывали:

Ø стабильность институтов, гарантирующих демократию, верховенство закона, соблюдение прав человека и уважение и за-щита меньшинств;

Ø наличие функционирующей рыночной экономики и способ-ности справляться с натиском конкурентной борьбы внутри сооб-щества;

Ø способность брать на себя обязательства, связанные с член-ством, включая приверженность целям политического, экономи-ческого и финансового союза.

Анализ готовности стран-кандидатов к вступлению вклю-чал не только текущее состояние той или иной отрасли, но и тенденции в ее развитии. Так, в венгерском отчете за 2003 г. отмечалась утрата экономической динамики. А между тем она была признана способной справиться с рыночной конкуренци-ей внутри ЕС уже в 1997 г. Как отмечается в отчете, в 2003 г. Венгрия утратила общий экономический баланс по составу ВВП, внешней задолженности и т.п. Тем не менее отмеча-лось, что венгерская экономика достаточно сильна для того, чтобы справиться с этими проблемами. Наряду с некоторыми неудовлетворительными (по мнению Евросоюза) тенденциями в области реформирования сельского хозяйства (отсутствие консолидации земельных угодий и рынка земли, недостаточ-ная конкурентоспособность продукции) отмечался прогресс в сфере занятости (падение уровня безработицы с 7,8% в 1998 до 5,6% в 2002 г.), успешное выполнение социальной и образова-тельной программ. Удивительно, что Венгрии, не имеющей выхода к морю, выставлялись и претензии в области рыболов-ства. Наряду с выполнением требований законодательного плана в области регулирования пограничных вопросов и имми-грации, высказывались дополнительные пожелания в связи с проблемой цыганского населения.

От Польши Еврокомиссия требовала реструктуризации ста-лелитейной и угольной промышленности, пересмотра сельскохо-зяйственной политики. Кроме того, наряду с Прибалтийскими республиками, Польше предстояло проделать большую работу по приспособлению к новым условиям и нормам вылова рыбы. Как и в отношении других государств, Польше было предписано ввести визовый режим шенгенского типа на границах с Белоруссией и Украиной . Всем кандидатам надлежало принять условия внутреннего энергетического рынка ЕС. Но, в отличие от Вен-грии, Польше предстояло уделить гораздо больше внимания бан-ковскому сектору, ограничить сферу деятельности центрального банка. К Польше выдвигались претензии, связанные с высоким уровнем безработицы и структуры занятости. Те же претензии по уровню безработицы выдвигались к Словакии, к тому же ей еще предстояло серьезное реформирование финансовой сферы.

Практически перед всеми кандидатами ставилась задача вы-равнивания статуса регионов.

В случае прибалтийских государств отчеты констатировали значительный отрицательный торговый баланс. Дополнитель-ный трагизм ситуации в том, что за годы независимости в Прибал-тике значительно изменилась структура экономики . Например, из развитого во времена российской империи и в советское время промышленного региона с одновременно высоким уровнем сель-ского хозяйства, Латвия превратилась в страну, живущую торго-влей и доходами от транспортировки российских грузов . Сектор услуг в Латвии в 2001 г. составил 70% ВВП, 19 - осталось на до-лю химической и фармацевтической промышленности (не самого экологически чистого производства), 6 - пришлось на долю строительного сектора, тогда как сельское хозяйство, ры-боловство и лесозаготовки вместе составили всего 5%. Но ско pee всего такая структура вполне устраивает Евросоюз, стремя-щийся как раз к расширению своего собственного рынка .

В свете претензий Европейского союза на высокие стан-дарты в области прав человека удивляет весьма неадекватный подход к ситуации с положением русской диаспоры в Прибал-тике . Действительно, Евросоюз ставил перед Латвией и Эсто-нией задачу интеграции общества, создания системы обучения государственному языку, но он не ставил задачи государст-венного использования русского языка, как это практикуется в самом Евросоюзе, культурной автономии и т.п. Вместо это-го эксперты ЕС выражают удовлетворение, что «приоритет-ное использование латышского языка достигло удовлетвори-тельного уровня». Сетуя на нехватку преподавателей латыш-ского языка, КЕС ежегодно принимает решения о необходи-мости дополнительного финансирования обучения преподава-телей латышского языка. Но самое вопиющее, что отчет ЕС признает положительным фактом принятие в Латвии закона об образовании, закрывая глаза на присутствующую в нем языковую дискриминацию . Вообще подход ЕС в националь-ном вопросе удивляет своей некомпетентностью либо предвзя-тостью . В соответствии с мнением ЕС главной проблемой Вен-грии, Словакии, Чехии и Румынии является цыганский вопрос, а проблемой Прибалтики - недостаточное использование го-сударственного языка .

Важной характеристикой этого этапа стала форсированная интернационализация экономической и опосредованно полити-ческой деятельности . Сюда относятся важнейшие отрасли фи-нансовой и торгово-экономической деятельности, такие как про-изводство и торговля оружием, экспорт сырья, банковская дея-тельность. Все эти сферы практически ускользнули из-под конт-роля национальных правительств . Влияя на политическую сфе-ру, адаптация экономики неизбежно минимизировала шансы на приход к власти в этих странах национально-ориентированных сил. В этих условиях больше шансов на выборах (в свою очередь все больше и больше завязанных на деньги) приобретали либе-ральные и социал-демократические партии. То есть комплекс мер, проводимый ЕС, способствовал и внутренней интернациона-лизации восточноевропейских обществ .

Десятилетие адаптации к условиям ЕС на фоне снижаю-щихся параметров жизненного уровня, очевидного расхождения представлений и реальности , в самый канун вступления ввергли общества наиболее успешных стран-кандидатов почти в полное безразличие к исходу процесса . Эти настроения отра-зились в итогах референдумов по поводу вступления в ЕС (табл. 2, 3).

Таблица 2 Референдумы о вступлении в ЕС

В Венгрии, стране-инициаторе сближения с западными ин-теграционными структурами, к урнам для голосования пришло менее половины населения. Но и в целом, за исключением Словакии и Словении, регион проявил неожиданную пассив-ность в ходе голосования. Многие политологи обращали вни-мание на то, что результат мог бы быть еще ниже, если бы в странах к дискуссии по поводу вступления в ЕС была бы допу-щена и другая сторона. В реальности же оппозиция была ли-шена возможности доступа к средствам массовой информации и кампания фактически велась самим государством на средст-ва, выделенные Евросоюзом . Как считает известный венгер-ский экономист Магдолна Чат , вступление в ЕС прошло по за-конам диктатуры и «меньшинству, поддерживающему процесс интернационализации, снова удалось насильно навязать свою волю стране ».

О весьма сомнительной легитимности референдумов о вступ-лении в ЕС пишет и венгерский профессор Йожеф Бёрёц . По его мнению, «шесть из девяти референдумов не смогли получить ман-дат даже по самой благоприятной схеме (50% плюс один голос), не говоря уже о том, что ни один из девяти не смог получить мандата квалифицированного большинства в виде двух третей ». К этому следует также добавить, что в Латвии и Эстонии в референдумах не участвовало лишенное гражданства русское население .

Три государства с наиболее сильным мандатом — Литва (57%), Словения (53,9) и Латвия (50,48%) являются, как пишет Й. Бёрёц, продуктами распада больших полиэтничных государственных об-разований. Не имея собственной государственной истории, их на-селение связывало с вступлением в ЕС цели, совершенно отлич-ные от заявленных. В этих трех государствах население голосова-ло скорее против возможности восстановления своего прежнего статуса в качестве частей СССР и Югославии. На это же обстоя-тельство указывает и польский исследователь Урсула Курчевска. Однако она добавляет еще два, не менее пессимистичных обстоя-тельства : отсутствие альтернативы вступлению в ЕС , а также то, что вступление воспринималось как наименьшее из двух зол. Та-ким образом, как указывают некоторые аналитики, за фасадом триумфальных отчетов брюссельских функционеров может на са-мом деле скрываться «тревожащая беспомощность».

В Польше еще накануне вступления в Европейскиий союз об-щество четко разделилось на «евроэнтузиастов », «еврореалистов » и «евроскептиков » . «Евроэнтузиасты » считали, что Польша непременно должна использовать шанс догнать ЕС, что путь к искомой модернизации лежит именно через использова-ние западного опыта и что скорейшее присоединение к ЕС уско-рит процесс трансформации. Поляки, относившие себя к группе «еврореалистов », обращали внимание на общность интересов со странами ЕС, считая, что интеграция повысит шансы трансфор-мации, и одновременно были готовы к дискуссии о преимущест-вах и потерях, связанных с вступлением в Евросоюз. «Евроскептики », исповедующие национальные и религиозные ценности, критически относились к европейской бюрократии и считали не-обходимым сохранить польский суверенитет от евросоюзной за-висимости. Что касается динамики распределения привержен-цев по трем группам, то с 1993 по 2004 г. можно говорить лишь о некотором росте в группе еврореалистов. В сентябре 2003 г., т.е. примерно за полгода до принятия Польши в ЕС, почти половина поляков (47%) считали, что Польша выиграет от членства в ЕС. В то же время 31 % респондентов придерживался противополож-ной точки зрения, а 34% считали, что они лично ничего не приоб-ретут от членства их страны в Европейском союзе. Годом ранее так считали только 29%. Еще в феврале 2003 г. 47% опрошенных считали, что Польше еще до вступления в ЕС следует привести в порядок свою экономику, лучше подготовиться к членству в об-щем рынке.

В Венгрии динамика отношения к вступлению в Евросоюз также показала некоторый спад энтузиазма непосредственно на-кануне вступления в ЕС . С мая 2003 г. по апрель 2004 г. группа «еврооптимистов », или тех, кто полностью поддерживал вступ-ление Венгрии в ЕС, уменьшилась с 45 до 30%. На этом фоне выросла группа так называемых «еврореалистов », т.е. тех, кто скорее поддерживает вступление, нежели нет: с 40 до 48%. Одновременно, на фоне 3-процентного роста тех, кто не вырабо-тал своего мнения, на 4% (с 13 до 17%) выросло число тех, кто решительно высказался против вступления в ЕС .

Таким образом, результаты опроса общественного мнения по-казывают, что преодолев длительный период адаптации к стандар-там ЕС, страны Восточной Европы пришли к вожделенному собы-тию решительно, но тем не менее со значительно более трезвыми, критическими оценками совершаемого ими шага. Можно даже сказать, что идея вступления в ЕС не получила в странах Восточной Европы и Прибалтики весомой поддержки населения . Результа-ты референдумов, ставшие свидетельством, по выражению того же И. Бёрёца, «несчастливого», «лишенного надежд и ожиданий» вступления, могут в будущем сказаться в самом непредвиденном, непредсказуемом и небезупречном поведении представителей этих стран при принятии тех или иных решений органами управления ЕС. Не исключает он и роста критических настроений, дистанци-рования и обструкции со стороны новых членов.

3. Проблемы соответствия региональных и общеевропейских схем и моделей развития

Несмотря на четко обозначившуюся сегодня приоритетность общеевропейских задач, очевидно, что для восточных европей-цев проблемы региона еще долго не утратят своей актуально-сти . Даже совершенно минимальный срок, который прошел со времени официального принятия этих стран, показал, что по многим политическим вопросам они предпочитают придержи-ваться «независимой точки зрения ». Это наглядно показала пози-ция новых членов по поводу иракского кризиса, когда они под-держали позицию США, радикально противоположную позиции ядра Евросоюза . В дальнейшем скорее всего в условиях отсутствия предложений укрепиться за счет модер-низирующего потенциала процесса адаптации к стандартам ЕС, всё более настойчиво выталкивают его в сферу западного влияния. И здесь уже приходится приспосабливаться и стре-миться к тому, чтобы вклиниться с ответным словом в монолог Евросоюза.

Одновременно страны региона обладают характеристиками менталитета, порожденными особенностями их исторического развития . В частности, полностью осознавая , что на данный мо-мент единственной возможностью экономического роста являет-ся присоединение к ЕС, они не спешат и даже не хотят полностью делегировать общеевропейской структуре свой суверенитет . Это в равной степени касается как государств «со стажем», таких как Польша и Венгрия, так и совершенно или относительно молодых национальных образований, как Чехия, Словакия, Латвия или Эстония . Это сходство в устремлениях также может служить основой для последующего сплочения региона и даже для выде-ления его в особый субъект внутри ЕС .

Сближает страны регио-на и подход к социальным вопросам . Если страны Востока и За-пада Европы пойдут по пути конвергенции, пусть и асимметрич-ной, перед ними рано или поздно встанет вопрос о европейской экономической и социальной модели. На сегодняшний день и в самом ЕС признается, что выработка единой экономической и социальной модели представляется весьма трудной и отчасти да-же бесполезной задачей. В странах Восточной Европы социаль-ная политика , насколько это было возможно, замещала недос-татки экономической политики. Попытки же уже сегодня, не до-жидаясь отдачи от экономических реформ, разрушить сложив-шуюся систему социальной поддержки и компенсаций вдвойне осложнят существование большинства населения этих стран.

К тому же Евросоюз порой предстает перед восточноевропейцами как движущаяся мишень или недостижимая линия гори-зонта . Вновь принятые страны могут просто надорваться в по-стоянном марафоне за ускользающей целью. Есть сомнения сре-ди новых членов и относительно дивидендов от вступления в ЕС как структуру, не имеющую незыблемых принципов и законов . Очевидно, что дальнейшие попытки инкорпорировать стандарты ЕС во внутреннюю политику стран-участниц также встретятся с определенными сложностями . Основные противоречия наблюда-ются в связи с приоритетным отстаиванием странами националь-ной политической практики перед стремлением внедрять стан-дарты Евросоюза . Уже сегодня ясно, что то, что действовало в рамках ЕС пятнадцати, малоперспективно для ЕС двадцати семи . В качестве одного из направлений разрешения противоречий в области социальной политики предлагается создание схем прак-тического взаимодействия в рамках небольших групп государств внутри ЕС. В частности, предусматриваются особые условия ре-гионального взаимодействия для нынешних членов Вышеградской группы. А с учетом особых взаимоотношений между Вен-грией и Словакией, уходящих корнями всё в то же совместное «имперское прошлое», не исключена и отдельная трансгранич-ная схема взаимодействия для этих двух государств. Во всяком случае в спрогнозированном в Ницце коалиционном раскладе упоминается и возможное взаимодействие принимаемых в эту организацию десяти восточноевропейских государств и бывших республик СССР.

Отграничение от бывшего СССР поставило под вопрос про-блему контактов между конациональным населением восточно-европейских стран и диаспор, проживающих на территории Украины, Белоруссии и Литвы (а в перспективе и Молдавии). Но если вопрос с Литвой имеет шанс к скорейшему разреше-нию, то шансы на вступление в ЕС в ближайшем будущем Украины или Белоруссии сегодня выглядят малореальными. С одной стороны , вступая в ЕС, страны Восточной и Централь-ной Европы получают дополнительные гарантии безопасности и возможность участия в принятии важных международных решений. Но, с другой стороны , следует подумать, как всё это будет выглядеть на деле. Если уже сегодня вводятся ограниче-ния на субсидирование сельского хозяйства этих стран, то не будут ли приняты аналогичные решения в других сферах, в том числе в сфере безопасности?

На сегодняшний день Европейское сообщество представляет для центрально-восточноевропейских стран наиболее притяга-тельный ориентир в силу целого ряда факторов.

Во-первых , сообщество является наиболее динамичной и могущественной в экономическом и политическом плане струк-турой на европейском континенте.

Во-вторых , среди членов сообщества есть страны так назы-ваемой традиционной для Восточной Европы и Прибалтики ориентации, такие как Германия, Франция, большая часть скан-динавских стран.

В-третьих , в условиях развала ОВД и отсутствия других стру-ктур оборонительного характера в восточной части Европы, оборонительные союзы сообщества, в частности НАТО, рассма-триваются как единственные силы, способные защитить общие европейские интересы.

В-четвертых , интеграционные процессы в сообществе в той мере, в какой они затрагивают вопросы вовлечения новых чле-нов, служат сдерживающим фактором для разгорания в Восточ-ной Европе локальных национальных конфликтов - следствия вакуума влияния в регионе. Сама по себе идея создания Европы без границ несет в себе пути их разрешения.

В-пятых , на сегодняшний день ЕС представляется тем без-альтернативным ядром, которое по принципу концентрических кругов уже притянуло к себе все остальные, существовавшие де-факто европейские группировки: будь то ЕАСТ или союз Венгрии, Чехии, Словакии и Польши. Все новые субрегио-нальные образования, включая и Дунайско-Адриатический со-юз, представляют собой не что иное, как формы или способы перехода к общеевропейской интеграции в рамках ЕС. Таким образом, в идее расширения Евросоюза изначально заложена очень важная перспектива преодоления раскола континента . Другое дело, что решение этой задачи до сегодняшнего дня проводилось методами, способными поставить этот процесс под угрозу.

И наконец, об экономическом своеобразии региона. Регион-наследник Австро-Венгрии, как и Прибалтийский регион , исто-рически были и остаются полупериферией не только мировой, но и европейской политики . Ему досталась переходная, мостовая роль не только в культурно-цивилизационном плане, но и в эко-номическом. XX век существенно отразился не только на миро-восприятии народов региона, особенностях его менталитета, но и на экономическом развитии . Преимущественно сельскохозяй-ственная специализация региона не устраивает Евросоюз, кото-рый пытается переквалифицировать региональное производство .

Отчасти это уже удалось, однако основные битвы, как видится, еще впереди. С годами становится все более очевидным, что от-каз от рынка СССР, а затем и России лишь частично удалось за-местить преимуществами интеграции с Западом. А перенос шенгенской границы на границы бывшего СССР стал новым потря-сением для многих отраслей экономик этих стран. Часть экспер-тов к тому же считает, что присоединение восточноевропейских стран к ЕС в среднесрочной перспективе приведет к росту отри-цательного сальдо во внешней торговле. Либерализация торго-вли уже сегодня более выгодна для стран ЕС, нежели для новых стран-членов ЕС, а далее ситуация может усугубляться. Смогут ли компенсировать потери Восточной Европы и Прибалтики финансовые вливания за счет структурных фондов и прямых ин-вестиций ЕС - также остается под вопросом. Вероятнее всего, восточноевропейские экономики действительно станут всего лишь «топливом» для нового этапа экономического подъема интеграционного ядра Европы.

Становится всё более очевидным, что вялотекущий процесс переориентации восточноевропейских государств с Востока на Запад обнаружил явный перекос : наряду с неоспоримыми преи-муществами обнаружились и весьма досадные просчеты . Поиск же баланса, устраивающего страны региона, не входит в компе-тенцию Евросоюза. Пока фактом остается то, что полтора деся-тилетия адаптации к стандартам ЕС вернули к уровню 1989 г. лишь шесть стран региона . По прогнозам известного венгерского эко-номиста Ивана Беренда, страны региона лишь лет через 30 лет смогут подойти к порогу, отделяющему их сегодня от наименее развитых капиталистических стран . Австрийская газета Die Presse и вовсе утверждает, что уровень жизни на Западе и на Во-стоке Европы выровняется для таких стран, как Венгрия, через 38 лет, а для Польши, возможно, через 50 с лишним лет.

Как считает Андраш Инотаи, в са-мом начале процесса трансформаций все страны имели одни це-ли - демократизацию и рыночные реформы в экономике . Однако уже спустя десять лет после начала реформ, различия и внут-ри регионов, и между Восточно-Центральной и Юго-Восточной Европой в целом стали гораздо больше, нежели они были в кон-це советской эры. Структурные различия возникли в том числе, считает А. Инотаи, и по причине ускоренного приспособления к нормам ЕС. Естественно, что если ЕС предлагал реформы, слабо ориентируясь в особенностях местных экономик, то такие реформы вряд ли могли принести много пользы, потому что ме-стные правительства в большинстве случаев слепо следовали ре-комендациям.

Вместе с тем сказалось и то, не отмеченное А. Инотаи, об-стоятельство, что Запад предпо-чел сразу сотрудничать с наиболее развитыми и при социали-стической системе в экономическом отношении странами - Венгрией, Чехословакией, Польшей и Словенией . Это обстоя-тельство сыграло решающую роль в усилении экономических различий между странами региона. Другие переходные страны получили дополнительный импульс со стороны Запада и соот-ветствующие экономические вливания, правда, уже в более скромных размерах лишь ближе к концу 1990-х годов. В резуль-тате действительно сложилась ситуация, когда 70% экспорта ЕС в страны Восточной Европы и 68% импорта оттуда прихо-дится на три страны региона - Польшу, Чехию и Венгрию . По таким показателям, как стоимость производ-ства одной тонны экспорта, Венгрия почти в шесть раз прево-сходит Латвию. Растущий разрыв не способствует ни то что росту, но и сплочению региона, сохранению его как единого целого.

Понятно, что этот исторически и географически промежу-точный регион будет и впредь отставать от Запада, пока и к Востоку от него не начнется ускоренный экономический рост. Лишь оказавшись на пересечении двух тенденций к росту, он сможет преодолеть свое полупериферийное существование . А пока он может довольствоваться практически лишь той дина-микой, какую ему предоставлял последние годы процесс асим-метричной конвергенции с ЕС. В свою очередь, ЕС может вы-ходить на новые экономические показатели, получив в полное свое распоряжение новый рынок Восточной Европы и При-балтики.

Так в Польше с 1990 по 1992 г. число безработных увеличилось в 2 раза, а в Венгрии за тот же период - более чем в 8 раз! Хотя и в «преимущественно до-вольных» Чехии и Словакии эти цифры составили соответственно рост в 3 и 7 раз.

По меткому замечанию венгерского политолога А. Ага.

Technical Assistance lo Commonwealth of Independent States - Техническая по-мощь Содружеству независимых государств.

В период с 1994 по 1996 гг. практически все ассоциированные члены из стран Восточной Европы и Прибалтики подали заявки на вступление в ЕС.

То есть политика Дж.Буша старшего, озвученная им в 90-м году в Будапеш-те - научить восточноевропейцев помогать себе самим - была окончательно отвергнута.

В специальной литературе под термином «реставрация» применительно к стра-нам Восточной и Центральной Европы подразумевается 1) возможность воз-вращения к социальному порядку, характеризовавшему эти общества до после-военного прихода к власти коммунистов; 2) восстановление социально-эконо-мического порядка характерного для эпохи социализма, но с новыми идеологи-ческими лозунгами и под новыми знаменами (см., например: Ibid . S . 62-63). Здесь мы склоняемся к использованию термина в его втором значении.

Так было в сентябре 1996 г. в Словакии, в Польше разгорелся конфликт между Лехой Валенсой и Александром Квасневским.

Как в случае чешского премьер-министра Вацлава Клауса.

Практически во всех странах к середине 90-х годов были с поправками при-няты конституции, существовавшие до социалистического периода, либо вступили в действие новые конституции.

Збигнев Вилькевич считает, что спад в заинтересованности поляков во всту-плении в ЕС на самом деле происходил все 90-е годы. Свою точку зрения он подкрепляет фактом избрания в польский Сейм в 2001 г. популистских наци-оналистических партий.

В частности, бывший министр иностранных дел Польши Анджей Олеховский считает, что его страна «вступает в Европейский Союз чтобы достичь тех целей, выполнить те задачи, которых в одиночку, в настоящих условиях, при существующем уровне развития, достичь не способна».

В частности Эгидиус Варейкис, депутат литовского сейма в статье «Балтий-ский тест на верность НАТО: правильная политика» довольно цинично по-ясняет, что ЕС в этой ситуации никуда не денется и все равно примет эти страны в свой состав, в то время, как только США могут реально обеспечить безопасность трех прибалтийских государств.

В частности, правительство Эстонии в ходе выработки проекта Конститу-ции ЕС не поддержало ряд положений, направленных на усиление централизации в рамках ЕС.

И это отличие не только в преимущественно аграрной специализации и Восточной Европы и Прибалтики. Хотя в экспорте Венгрии на рынки ЕС, например, свыше 60% составляет именно продукция промышленных пред-приятий. Высоки эти пропорции в экспорте Чехии и Словакии.