Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Общеевропейская кампания Совета Европы по борьбе с языком ненависти в Интернете

«Движение против ненависти»

Язык вражды в Интернете стал основной формой нарушения прав человека, имеющей серьезные последствия как онлайн, так и в реальной жизни. С появлением социальных медиа, информационный поток движется и распространяется гораздо быстрее, как и его агрессивный контент.

Язык вражды или риторика ненависти - обобщённое обозначение языковых средств выражения резко отрицательного отношения «оппонентов» - носителей иной системы религиозных, национальных, культурных или же более специфических, субкультурных ценностей. Это явление может выступать как форма проявления расизма, ксенофобии, межнациональной вражды и нетерпимости.

Комитет министров Совета Европы определяет «язык вражды» как все формы самовыражения, которые включают распространение, провоцирование, стимулирование или оправдание расовой ненависти, ксенофобии, антисемитизма или других видов ненависти на основе нетерпимости, включая нетерпимость в виде агрессивного национализма или этноцентризма, дискриминации или враждебности в отношении меньшинств, мигрантов и лиц с эмигрантскими корнями.

Классификация «языка вражды» А. М. Верховского

Жёсткий «язык вражды»

Прямые и непосредственные призывы к насилию.
Призывы к насилию с использованием общих лозунгов.
Прямые и непосредственные призывы к дискриминации.
Призывы к дискриминации в виде общих лозунгов.
Завуалированные призывы к насилию и дискриминации (к примеру, пропаганда положительного современного либо исторического опыта насилия или дискриминации).

Средний «язык вражды»

Оправдание исторических случаев дискриминации и насилия.
Публикации и высказывания, подвергающие сомнению общепризнанные исторические факты насилия и дискриминации.
Утверждения об исторических преступлениях той или иной этнической (или иной) группы.
Указание на связь какой-либо социальной группы с российскими и/или иностранными политическими и государственными структурами с целью её дискриминации.
Утверждение о криминальности той или иной этнической группы.
Рассуждения о непропорциональном превосходстве какой-либо этнической группы в материальном достатке, представительстве во властных структурах и т. д.
Обвинение в негативном влиянии какой-либо социальной группы на общество, государство.
Призывы не допустить закрепления в регионе (районе, городе и т. д.) определенных социальных групп.

Мягкий «язык вражды»

Создание негативного образа этнической группы.
Упоминание названий этнической группы в уничижительном контексте.
Утверждение о неполноценности этнической группы.
Утверждение о моральных недостатках этнической группы.
Упоминание социальной группы или её представителей как таковых в унизительном или оскорбительном контексте (к примеру, в криминальной хронике).
Цитирование ксенофобных высказываний или публикация подобного рода текстов без соответствующего комментария, определяющего размежевание между мнением интервьюируемого и позицией автора текста (журналиста); предоставление места в газете для явной националистической пропаганды без редакционного комментария или иной полемики.

Поток ксенофобии, нетерпимости и дискриминации заполняет он-нлайн пространство. Распространение, оправдание, поощрение и подстрекательство, а также равнодушие молодых людей к человеконенавистничеству в Интернете превратились в насущную проблему современного общества.

В эпоху динамично развивающихся интернет-технологий и появления социальных сетей, плотно вошедших в повседневную жизнь современного молодого человека, масштаб и скорость распространения языка вражды стали потенциальной угрозой соблюдению прав и свобод человека, солидарности в обществе, поддержания мира и демократической стабильности, а также оказывают деструктивное влияние на формирование ценностей и духовно-нравственного воспитания молодежи.

Интернет является пространством, которое дает возможность создавать, публиковать, обмениваться и потреблять медиаконтент. Предоставляет площадки для активного вовлечения в социальные процессы, самовыражения и проявления гражданского участия. В этой ситуации каждый может оказаться как жертвой, так и инициатором злоупотребления и нарушения прав человека в различных формах, в том числе языка вражды или же виртуальных издевательств. Смыслы и ценности, транслируемые в Интернете также реальны, как и в повседневной жизни и влияют на мысли, чувства и поступки людей.

«Движение против ненависти» является общеевропейской кампанией, разработанной молодёжью в Совете Европы для повышения информированности о языке ненависти в сети Интернет и для борьбы с этим явлением.

Цель кампании – противодействовать нарастающему потоку ксенофобии, нетерпимости и дискриминации в Интернете, принимающему форму языка вражды. Целью кампании не является ограничение свободы слова или призыв быть хорошими друг к другу в сети Интернет. Эта кампания - о борьбе с ненавистью во всех ее проявлениях, включая те, которые наиболее сильно затрагивают молодёжь, как, например, кибер-издевательство и кибер-ненависть. Главная задача кампании - содействовать формированию Интернета как безопасного пространства, где соблюдаются права человека.

Кампания была запущена Генеральным Секретарем Совета Европы 2 марта 2013 г. и в данный момент реализуется национальными комитетами в 43 странах.

Каждая страна (национальный комитет), помимо участия в общеевропейских мероприятиях, самостоятельно выбирает приоритеты, в рамках которых будет реализовывается кампания в стране, разрабатывает свою дорожную карту и план мероприятий.

Уровень и формы реализации кампании по всех странах различны. Некоторые национальные комитеты сосредоточились на повышении информированности молодёжи через презентацию кампании на молодёжных мероприятиях, через проведение офф-лайн акций и флешмобов. В ряде стран работа сфокусирована на группе он-лайн активистов, которые проводят мониторинг Интернет пространства и предают огласке информационные ресурсы, распространяющие язык вражды. Часть национальных комитетов обозначили в качестве приоритета – борьбу с языком вражды в молодёжной среде через образование и мероприятия образовательного характера. Однако, вне зависимости от применяемых форм и ресурсов все страны-участницы, государственные и неправительственные организации едины во мнении о важности и актуальности кампании, особенно для молодых людей.

Российская Федерация, как полноправный член Совета Европы, присоединилась к реализации кампании в 2013 году. Организацией-координатором данной кампании является Ассоциация общественных объединений «Национальный Совет молодёжных и детских объединений России» при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации.

Хочется отметить, что на данном этапе реализацией кампании на территории Российской Федерации в основном занимаются общественные организации и активисты, поэтому кампания носит скорее точечный характер нежели системный. В основном вся работа сфокусирована на проведении образовательных мероприятий и повышение информированности молодёжи через презентацию кампании на молодёжных мероприятиях, т.е в настоящее время российская кампания

больше направлена на профилактику негативных явлений, нежели на борьбу с уже существующими и их последствиями. Возможно, ситуация с позиционированием, продвижением и уровнем кампании, а также степень её узнаваемости и осведомлённости о ней среди молодёжи могла бы измениться при создании полноценного Национального комитета кампании в Российской Федерации с участием не только общественного сектора, но и заинтересованных государственных структур.

Похожая информация.

Язык и межэтнический конфликт

Лекция №1. Причины Языка Вражды.

Язык нередко становился ареной политической и социальной борьбы, выступая не только как фактор культурной дистанции, но и как инструмент социального и концептуального конструирования.

Язык вражды

Проблема использования средств массовой информации для возбуждения национальной, религиозной и иной вражды далеко не нова. Чаще всего она обсуждается применительно к изданиям национал-радикального толка («Завтра»). Но она актуальна и для любых других изданий. И присуща эта проблема не только российским СМИ. В англоязычных странах для ее обозначения используется устойчивый термин hate speech.

Этот термин родился в странах с практически неограниченной свободой слова, так что речь там шла и идет не о запретах для СМИ и тем более не об уголовном преследовании. В России же (как и в большинстве европейских стран) существуют довольно жесткие (пусть и редко применяемые) административные и уголовные запреты на возбуждение расовой, национальной и религиозной розни, так что нам важно как-то различать разные степени hate speech. Даже сам термин не следует переводить буквально - как «речь ненависти», т.е. возбуждение ненависти (по национальному и т.п. признакам), так как это как раз и будет тождественно запретительным формулировкам нашего права. Между тем, зачастую речь идет явно не о преступлении, а о небрежности и некоторой личной некорректности, о том, что в тех же англоязычных странах называется нарушением «политической корректности». В России совокупность текстов (а также заголовков, фотографий и иных элементов) СМИ, прямо или косвенно способствующих возбуждению национальной или религиозной вражды или хотя бы неприязни называется «Язык вражды».

Причины укоренения Языка Вражды в сознании россиян. Среди них – широкое распространение расистских настроений в обществе и отсутствие толерантности по отношению к «иным» культурам и религиям, усугубляемые трудным социальным и экономическим положением основной части населения. Отсутствие осознания журналистами и редакторами того, что проблема языка Вражды существует и актуальна для России, слабая реакция со стороны общественности в целом и неправительственных организаций в частности усугубляют ситуацию. К сожалению, в нашем обществе отсутствуют традиции морального осуждения Языка Вражды. Он воспринимается как норма политической и социальной жизни, хотя и не совсем приятная норма.

Государство заигрывает с националистически ориентированными политиками и идеологами. Ведущие государственные деятели, влиятельные политики почти не апеллируют к общественности с призывом бороться с проявлениями нетерпимости и неприятия людей другой национальности, расы или вероисповедания. Более того, высшие государственные лица отказываются комментировать даже весьма грубые инциденты. Важно не только само по себе игнорирование юридических и административных норм, но и «сигнал», который подается таким образом обществу.

Более или менее точным эквивалентом чересчур метафорического понятия - «Язык Вражды» - является термин «речевая агрессия». Речевая агрессия – это специфическая форма речевого поведения, которая мотивирована агрессивным состоянием говорящего. Обычно выделяют два варианта речевой агрессии в текстах. Во-первых, прямой призыв адресата к агрессивным действиям («Время беспечности и празднования прошло. Настало время действия»). Во-вторых, это формирования или поддержание у адресата агрессивного состояния («Кубанцам не привыкать к высказываниям центральных средств массовой информации, в которых происходящие у нас события преподносятся в искаженном, извращенном виде»).

Можно выделить три комплекса причин существования и развития речевой агрессии: социально-психологические, общекультурные и личностные.

Социально-психологичесике причины. Здесь речь идет о том, что одной из главных целей любой религиозной, этнической или культурной группы является воспроизводство и развитие собственной материальной и духовной жизни и необходимых условий для такой жизни. В ситуации, когда на необходимые для жизни условия, а самое главное – на сами правила жизни посягают другие группы, которым тоже нужно социальное пространство, возникают растерянность, страх, формируется враждебность. Нынешняя жизнь представляет каждому большой выбор таких ситуаций. Следующий шаг – поиск виновного в возникновении такой ситуации. Понятно, что таким виновным может быть только кто-то «иной». На этого «иного» и направляется агрессия. Если она не может быть выражена в простой физической форме, она приобретает форму языковой агрессии.

Простейший анализ дает основание для выделения четырех «главных врагов» большинства притесняемых россиян (а большинством, по статистике, являются люди, идентифицирующие себя с русским народом).

Первый враг – это власть, чиновники, бюрократы, начальники и прочие, имеющие некие льготы в плане получения жизненных ресурсов. Поскольку самые богатые чиновники живут в Москве, то Москва становится тоже врагом (врагом номер два) – городом жирных, сытых, наглых людей, одним словом, не россиян.

Третий враг – этнические чужаки: чернокожие, жиды, «чурки» и.т.д.

Четвертый враг - Запад, конкретно американцы, которые почему-то живут лучше нас да еще имеют наглость нам помогать.

Понятно, что иерархия врагов у разных параноиков разная, но это уже детали.

К общекультурным причинам речевой агрессии можно причислить следующие наиболее общие характеристики сложного явления, обозначенного понятием «современная бытовая культура межличностных отношений».

Отказ от личности, индивидуальности, самостоятельности в сфере производственной и общественно значимой деятельности и сознательное «растворение» себя в каком-нибудь «Мы» - реальном или вымышленном.

Но там, где есть «мы», обязательно есть и «они». Многие до сих пор искренне верят в то, что для российской культуры нехарактерны расизм и ксенофобия. Однако это не так. Большинство россиян четко делит представителей групп на «наших» и не «наших».

Подозрительность и агрессия по отношению ко всем, кто не «Мы».

Вынесение врага за рамки социума, его демонизация в контексте мирового заговора – очень характерные приемы и, более того, основы мышления значительной части наших современников, которые в принципе не способны к признанию собственных ошибок. Ведь раскаяться значит перестать требовать что-либо от кого-либо, перестать завидовать и искать виновных. А в нашей природе – постоянное перекладывание вины на кого-то, на те или иные внешние причины и силы. Вся наша история – поиск и озлобленная война с виноватыми, если их удавалось найти.

Недоверие к материальному благополучию, зависть к богатым.

Из всего богатства христианского вероучения российская (а в последствии советская культура) восприняла в качестве одного из своих краеугольных камней положение о том, что «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в царствие небесное». Проникновение в Россию во второй половине XIX в. Социалистических учений лишь помогло артикуляции народного неприятия богатства, частной собственности (а заодно и прав личности, противопоставляющей себя большинству) и многих других, естественных для западной цивилизации ценностей.

И сегодня многие полагают, что бедным быть, в принципе, «нормально». Самое неприятное для этих людей заключается не в том, чтобы влачить жалкое существование, а в том, чтобы быть хуже людей: «Ну и что ж, что бедны, - живем, как все». «Как все» можно жить на любом, сколько угодно низком уровне. Т.е. речь снова идет о постоянном стремлении быть среди «своих», но в качестве своих предпочтительнее «бедные», ибо пребывание в бедности позволяет, во-первых, не очень напрягаться, во-вторых, чувствовать себя более духовным и близким к Богу.

Эта точка зрения: нищета есть духовность, благополучие есть бездуховность – достаточно популярна в среде российских публицистов определенного толка. Отсюда – новый виток изоляционизма и мессианства. Отсюда – фантастическая модель будущей России как оплота нравственности в мире бездуховного чистогана. Отсюда – «русский» ответ на вопрос «Что делать?»: стать духовниками, нравственными путеводами человечества, направив все сердце на стоическое неприятие тотальной власти денег.

Но с другой стороны, изнанкой такого похода является чрезвычайная популярность различных лотерей, игральных автоматов, мультфильмов про некоего Емелю, который сидит на печке (в то время как его братья работают в поле) и ждет удачи (и непременно дожидается, поскольку именно ему как раз и улыбается счастье). И если внимательно всмотреться в это противоречие, становится понятным, что богатство само по себе не предосудительно; предосудительно бороться ради материального благополучия, проявлять инициативу, экономить, копить. И это тоже – характерный штрих в общей картине нашей культуры. «В России все хотят разбогатеть, но не любят разбогатевших. Причем не только запредельно и вызывающе богатых, не только очевидно живущих на неправедные средства, но любого, кто у всех на глазах тяжко трудясь на незавидной работе, накопил себе денежек и покупает, ест или строит… Деньги в сознании русского человека – это зло, но зло вожделенное; сознавая, что мы вожделеем дурного, мы стыдимся, убеждаем себя и других, что вовсе мы этих денег не хотим, что это просто так, деваться некуда, а так мы ни-ни» 1 .

Неуважение к праву, правовым институтам общества.

Очень многие убеждены в правомерности насилия и вообще криминального поведения (если есть возможность его как-то оправдать).

Такое положение, разумеется сложилось не вчера. Разница между западной культурой, опирающейся на католическую традицию, и византийско-русской культурой, выросшей из православия, отчетливо выражается в отношении к закону. Западная культура опиралась на представление о том, что все индивиды находятся в некотором пространстве внеличного закона, который и регулирует отношения между ними, а для русской культуры характерно требование, чтобы все отношения между людьми регулировались чистыми чувствами, без всякой опосредованной роли закона.

Запад рассудочнее, рациональнее, опытнее; боясь греховной человеческой души, он пытается ограничить человека рамками условностей. Не доверяя человеческой природе, Запад дает возможность каждому человеку установить необходимую дистанцию, своеобразный «санитарный кордон», препятствующий излишней близости, охраняющий человека от фамильярности, предпочитая жизнь достойную, без опасного раскрепощения, приводящего к непредвиденным последствиям. Россия всегда верила в естественного человека и пыталась его раскрыть, раскрепостить, развязывая вместе с другими узлами и самые дурные инстинкты, страдая от этого, мучаясь, но в этом страдании, мучении живя страстно и безоглядно 2 .

Отечественная журналистика демонстрирует множество примеров того, к чему приводит эта ориентация не на правовые, а на страстно-личностные способы разрешения конфликтов.

Постоянная неуверенность, растерянность.

Эта особенность советского (а ныне российского) человека хорошо известна каждому, кому приходилось сревнивать наших соотечественников с представителями западной культуры. Разница в поведении определяется тем, что частная жизнь правопослушного гражданина в США неприкосновенна. Более того, все правительственные учреждения в том числе и правоохранительные, обязаны всесторонне информировать население о своей деятельности. У нас же, несмотря на то, что задача правоохранительных органов формально состоит в том, чтобы охранять права граждан, именно эти органы вызывали и вызывают у людей наибольший страх. Причиной тому не только история страны, но и правовая безграмотность: незнание прав и обязанностей граждан по отношению к правоохранительным органам и, наоборот – прав и обязанностей органов по отношению к гражданам.

Фатализм, переходящий в нигилизм.

Еще одной особенностью российской культуры является глубокий фатализм. Фаталист – это человек, полагающий, что существует некий самодействующий механизм (будь то механизм счастья, судьбы и т.д.), который так или иначе, но обязательно «вмешивается» в его жизнь. Человек, думающий о своем месте в мире и личном достоинстве, напротив, исходит из того, что всегда есть возможность самореализации, что она зависит только от него, от его собственного труда и духовного усилия, направленных на освобождение и развитие его личности. Это фатализм проявляется в ставших нарицательными русской безответственности и непрактичности.

Что меняется.

Есть основания полагать, наметились некие тенденции к изменению ситуации. На смену русскому коллективизму идет другой духовный инструментарий, основой которого явится скорее всего, эгоцентричная культура.

Безусловно, у определенный социальных групп эгоцентрическая культура начинает доминировать. Однако носители других типов культурных кодов тоже не сдают позиций. Они всячески противятся формированию и развитию культуры, центрированной вокруг идеи человеческой, индивидуальной суверенности. Более того, можно наблюдать совершенно невероятный импульс к тому, что можно назвать новой коллективизацией сознания. Причем если в советские времена коллективизация была насильственной, то сейчас речь идет о коллективизации такой добровольной, что в какой-то степени ставит вопрос о том, действительно ли прежняя коллективизация была такой уж насильственной. Под лозунгом «Создадим в России гражданское общество» люди объединяются в самые экзотические структуры. В прессе уже отмечалось, что вместо великого и могущественного «Мы» тоталитарной империи теперь заняло место «Мы» религии, национализма, демократизма, антикоммунизма. Каждое из этих «Мы», заряженное энергиями собственной правды и нетерпимости, как и прежде, манипулирует языком абсолютных категорий и всеобъемлющих идеологий. Изменились лишь священные пароли: теперь ими стали «духовность», «традиции», «права человека».

Повышение агрессивности и переход к жестким формам насилия, в том числе и в языковой форме, не в последнюю очередь связано с распадом монополии государства на насилие. (Если общество и граждане привыкли к насилию как средству разрешения конфликтных ситуаций, а один из субъектов общественной жизни, в данном случае государство, стал реже пользоваться насильственными технологиями, то кто-то другой перехватит инициативу). Идею насилия перехватывают организованные группы людей, а иногда и отдельные граждане.

Эта борьба за право на насилие опирается на разветвленную систему представлений и ценностей, которую можно обозначить общим понятием «культура агрессии» или «культура войны».

Поскольку жизнь по законам «культуры войны» для многих затруднительна, коллективный разум человечества выработал иные версии:

культура пацифизма и ненасилия;

культура мира и солидарности.

Культура пацифизма и ненасилия, будучи весьма привлекательной, не предполагает никаких мер для устранения несправедливости, неравенства и угнетения. В связи с этим возникла и поначалу активно разрабатывалась новая парадигма человеческого взаимодействия, обозначенная как культура мира.

Наконец, не стоит сбрасывать со счетов еще и сугубо профессиональные, точнее личностно-профессиональные, причины речевой агрессии.

Во-первых, это низкая интеллектуальная и, соответственно, низкая речевая культура, когда журналист не умеет мыслить, не умеет выражать свои рыхлые расползающиеся мысли и замещает точность высказывания эмоциональностью речи.

Во-вторых, журналист, обуянный идеей (а в прессе, особенно провинциальной, много журналистов «с идеей»), стремится использовать все возможные речевые ресурсы, для того, чтобы та идея, которой он болен, стала всеобщей болезнью. Стремление навязать аудитории свой взгляд, свое видение – давняя особенность российской журналистики.

Что же делать?

Если есть Язык Вражды, следовательно, есть (или должен быть) Язык Мира.

Язык Мира – это лингвистическая реализация особого, мирного сознания, сознания, ориентированного на использование в процессе разрешения возникающих конфликтов не конфронтационных, силовых технологий, а договорных, компромиссных технологий. Следовательно, должна быть прежде всего поставлена и решена задача анализа позитивной сущности «мирного сознания» и возникающих на его основе Языков Мира. (Сейчас никаких разработок в этой сфере не существует. Есть лишь перечни «плохих слов» и заклинания на тему недопустимости разжигания всяческой розни). А это вносит в повестку дня вопрос об изменении коммуникативной стратегии в целом, т.е. создании публичной политики, открытого общества, одним словом, выращивании фундаментальных ценностей европейской политической и коммуникативной культуры. Только в том случае, если произойдут эти глубинные трансформации, можно будет всерьез требовать от СМИ – государственных, общественных или частных, - чтобы они заменили конфронтационные модели освещения событий на аналитические и обеспечивали аудиторию справедливой и взвешенной информацией.

Кроме того, должны быть решены еще несколько задач:

необходимо обеспечить подлинную, а не фальшивую прозрачность социальных процессов;

необходимо противодействовать любым попыткам манипулирования общественным сознанием;

необходимо раскрывать враждебную культуре мира суть любой националистической, культурно-изоляционистской мифологии, выдающей себя за сущность национальной культуры;

необходимо показывать реальную эффективность договорных технологий человеческого взаимодействия и принципиальную ущербность конфронтационных технологий.

Определенную роль в этом процессе могут сыграть и средства массовой информации. При условии, что сами журналисты будут овладевать новой профессиональной культурой, которая отвечала бы нынешнему этапу развития России. Вероятно, можно воспользоваться американской концепцией гражданской журналистики, которая хорошо ложится на российские традиции, связанные с журналистикой народничества, качественной журналистикой эпохи Анатолия Аграновского и т.п. Нынешняя же журналистика, не имеющая отчетливого представления о новых смыслах профессии – плохой помощник в деле формирования толерантности.

Лекция №2. Примеры Языка Вражды.

«Задумаемся над элементарным посылом: национальное угнетение проявляется в этническом разделении труда, при котором угнетающая нация или псевдоэтническая группа создает условия для своего более высокого образовательного уровня и захватывает сферы управления, науки, искусства, образования, информации – вытесняя угнетаемых в сферу материального производства, на тяжелые и вредные для здоровья работы.

Если бы в России действительно существовал антимеситизм, то евреи трудились бы к примеру, в шахтах или плавили металл, и их дети не пробились бы в вузы. Но в стане шахтеров и стане плавильщиков их нет, зато среди управленцев и собственников угольных, металлургических и других предприятий вредного производства евреев немало.

Конфликтность национальных отношений не определена свыше, не взята из природы. Конфликтность порождена сатанинским замыслом жизнеустройства – разделяй и властвуй, - который исповедует негосударственная еврейская мафия» 3 .

Этот отрывок – фрагмент телепередачи «Антидеза», часть текста, объединенного стилевым приемом «голос за кадром». Поскольку во всех эпизодах своего появления в пятнадцатиминутной передаче этот голос был неотличим – в идеологии подхода, в логике подбора фактов и аргументов и т.д. – от голосов ведущего (автора журналиста) и эксперта (правоведа), фрагмент позволяет достаточно уверено судить о нем.

После выхода в многомиллионный утренний воскресный эфир «3 канала» передачи «Антидеза» в Большое Жюри Союза журналистов России обратилась президент Межрегионального фонда «Холокост» Алла Гербер.

Эксперт-этнолог, чье заключение заслушалю жюри, выразила мнение: на полосы и в эфир, в силу крайней чувствительности сферы межэтнических отношений, журналисту следует выносить далеко не все – просто потому, что читатель и зритель не всегда подготовлен к адекватному восприятию негативной «этнической» информации.

Эта позиция получила жесткую отповедь «виновников торжества». И правовед, делившийся в кадре «экспертными» откровениями определенного свойства 4 , и политик-генерал, чей текст в одной из газет фрагментами текстуально, до запятой совпадал, как выяснилось по ходу заседания, с текстом «от автора» рассматривающейся передачи 5 , оказались ярыми поборниками свободы слова. Таким был смысл ответа эксперту, который во главу угла при решении таких вопросов поставил известное «Не навреди!».

« Терпимость к нетерпимости» - сильная формула. Заметим, однако, что сама она явилась продуктом долгого развития именно правовых государств, с высокой степенью консолидации мнений их граждан по вопросам прав человека, включая право на свободу слова. Что, далее, сама граница терпимости подвижна – и не всегда движение происходит в сторону общечеловеческих идеалов, увы. Что, наконец, существует целый ряд международных соглашений (ратифицированных ССР и Россией), предусматривающих ограничения свободы слова в части пропаганды национальной, расовой или религиозной нетерпимости во всех ее формах.

Во-первых, после Второй мировой войны человечество внимательно следит за любыми выбросами ксенофобии, расовой нетерпимости, шовинизма, но отдельно и специально наблюдает – в силу уже имевшей место попытки истребить, свести под корень два этноса, за проявлениями антисемитизма и за преследованиями цыган. Один из примеров недопустимого нигде в цивилизованном мире – обсуждение тезиса о том, что гитлеровский режим не ставил целью истребление евреев именно по национальному признаку. Попытки поднять тему, предложить «свежее видение» время от времени предпринимаются, на конец всегда имеют один – судебное решение. Это способ защиты жертв, но и способ защиты будущего.

Во-вторых, невозможно всерьез оценивать «Антидезу», исходя из буквы духа профессионально-моральной журналистской нормы потому, что перед нами – не исследовательская и не просветительская журналистика. Продемонстрировав возможности, таящиеся в манипулятивном использовании видео- и музыкального рядов, сочетания авторского текста с закадровым и с текстом – мнением эксперта, смешав достоверную информацию с недостоверной, отказавшись от представления альтернативной или просто критической точки зрения, «Антидеза» по совокупности черт и приемов должна быть совершенно определенно отнесена к эфирным публикациям с выраженными признаками пропаганды, направленной на разжигание межнациональной и межконфессиональной вражды. Казалось бы, сказанное дает основание полагать, что «Антидеза» подпадает под жесткие правовые ограничения. Но «творческая группа» передачи не зря так уверенно чувствовала себя и на Большом Жюри тоже. Определенные приемы, примененные авторами – включая настойчивое противопоставление «мирового еврейского капитала» «простым малоимущим евреям», - дают основание предположить, что обвинение в возбуждении национальной вражды окажется практически неразумным. Случай, когда Язык Вражды потирает руки: не доберешься.

Пропаганду выдают, отличают от журналистики достаточно определенные признаки. А как быть с жанром привычным и, как показывает практика, активно востребованным частью населения, признаваемым именно журналистикой (а часто ее апогеем) – публицистикой? Как правило, она также имеет достаточно четкую цель и распространяет или стремится распространить определенную систему представлений, идей, наблюдений конкретного автора. Язык Вражды в публицистике в тексте известного писателя-сатирика скажем? Вот Михаил Задорнов, «Чечня: антикварные грабли России», публикация под рубрикой «Дневник писателя»: «Они должны по Дарвину пройти еще несколько ступеней развития и вынырнуть из своего первобытного общежития» 6 .

«Антидеза» - Если бы в России действительно существовал антисемитизм, то евреи трудились бы в шахтах или плавили металл.

Задорнов – Представить себе чеченца, сеющего хлеб, так же нелепо, как еврея, помешивающего сталь в мартене.

Манера пошучивать, не оглядываясь на аудиторию, давшую повод для «этнической» шутки. Эта манера и ее следы представляют собой случаи не мотивированной, а часто и не замечаемой самим журналистом интолерантности, это неумышленные нарушения того, что некоторые исследователи именуют для простоты заимствованным термином «политкорректность». «Стебные» фразы – а то и заголовки! – может быть способные вызвать в Москве какое-то число улыбок, в Казани или Киеве воспринимаются как очередное подтверждение торжества имперского стиля, могут задевать, вызывать сугубо негативные эмоциональные реакции.

«Не являются ли пожары в Подмосковье проявлением еврейского заговора?» - основа интерактивного опроса для дежурной бригады «Сегоднячко» (ТНТ) в один из первых сентябрьских дней. «Некоторые из зрителей, дозвонившихся в студию, возмущались: это провокация. Как-де можно в и без того сложнейшей ситуации, когда то тут, то там обнаруживают щиты с надписями антисемитского содержания, провоцировать населения на проявление подобных настроений?» Ирина Петровская, описывая ситуацию ухода «прайм-таймового эфира» в область театра абсурда, прокомментировала увиденное миллионами зрителей так: «Я далека от мысли считать случившееся в эфире «Сегоднячко» провокацией- особенно если учесть, что руководитель программы Лев Новожженов отнюдь не славянин. Просто ребятки, как всегда резвились, полагая, что телеэфир «Сегоднячко» - их вотчина, в которой можно делать все, что взбредает в их молодые и озорные головы» 7 .

Ошибка Петровской: этническая принадлежность человека (как и другие персональные данные: от пола и возраста до принадлежности к религиозным объединениям или сексуальной ориентации) может быть упомянута публично только в случае, когда это имеет существенное значение для понимания сути дела. Позиция закреплена в 31 профессионально-этических кодексах журналистов в 30 странах мира.

Лекция №3.

Приложения:

Обзор мирового законодательства в области правового регулирования деятельности СМИ;

Документы о создании Судебной палаты по информационным спорам при Президенте РФ;

Постановление Пленума Верховного Суда РФ №3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан и юридических лиц»;

Из практики рассмотрения дел в Судебной палате по информационным спорам при Президенте РФ (1994-2000).

Алла Денисова
кандидат филологических наук

Российское женское движение потерпело поражение в вопросе о законодательном закреплении гендерного квотирования в органах власти - не более 70% мест для лиц одного пола. Эта поправка была отклонена Госдумой во втором чтении законопроекта о выборах. В такой ситуации для реализации самой возможности прохождения женщин во власть особую важность приобретает позитивное отношение к социально активным женщинам в материалах российских СМИ. Но, к большому сожалению, наблюдается обратная тенденция, крайние проявления которой складываются в особое понятие, определяемое сегодня в мире как язык вражды.

Язык вражды - так принято обобщать все языковые средства выражения резко отрицательного отношения „оппонентов" - носителей иной системы религиозных, национальных, культурных или же более специфических, субкультурных ценностей. Это явление может выступать как форма проявления расизма, ксенофобии, межнациональной вражды и нетерпимости, гомофобии, а также сексизма. Последнее представляет собой идеологию и практику дискриминации людей по признаку пола. Конечно же, язык вражды является следствием противоречий и конфликтов, которые, главным образом, лежат во внелингвистической области, например, могут корениться в истории, либо же в политических или экономических сегодняшних интересах. И, кроме того, как частный случай - может являть собой отсутствие культуры ведения дискуссии.

Ряд российских общественных организаций завершает проект, в рамках которого осуществлялся мониторинг языка вражды в российских СМИ (Информационно-исследовательским центром „Панорама" и Московской Хельсинской группой); по результатам мониторинга предполагалось проведение общественных действий (Центром развития демократии и прав человека) и работы с журналистами (Фондом защиты гласности), включая разработку пособия по журналистской этике в национальной и религиозной тематике. При этом как язык вражды рассматривалась „вся совокупность текстов (а также заголовков, фотографий и иных элементов) СМИ, прямо или косвенно способствующих национальной или религиозной вражде или хотя бы неприязни" . Гендерный аспект языка вражды не вошел в рамки мониторинга, хотя, на наш взгляд, язык вражды по отношению к лицам противоположного пола настолько широко распространен в средствах массовой информации, что его можно сравнить с постоянным радиационным фоном, который никому не заметен, за исключением тех случаев, когда межполовая неприязнь „зашкаливает" и грубо и зримо нарушает и без того нестрогие этические нормы. Российское общество гендерно не чувствительно, не случайно народная молва в современном фольклоре, не смущаясь, сообщает и о таких „гендерных различиях": „Все бабы - дуры, а все мужики - сволочи".

В предлагаемой вам статье, дополняя данные мониторинга, о котором говорилось выше и где были удачно описаны виды языка вражды , мы постараемся указать несколько специфических для гендерной тематики видов, и уделим также внимание и собственно лингвистическим механизмам порождения языка вражды.

Российская публицистика обладает в плане выражения враждебности не внушающей оптимизма историей - начиная с хрестоматийных работ вождя мирового пролетариата В. И. Ленина, который величал своих оппонентов через одного „проститутками", многие из них переходили несколькими годами позже в категорию „врагов народа", „прихвостней мирового капитализма" и т. п., которых полагалось, в соответствии с истерической риторикой тех лет, „расстреливать как бешеных собак". В этот период язык вражды размыл, подменил собой практически полностью профессиональный юридический стиль речи. Отголоски этого мы ощущали в советской публицистике на протяжении многих десятилетий, например, по поводу „продажной девки капитализма кибернетики" или в дискуссиях о так называемых „стилягах".

К сожалению, наблюдения показывают, что российские СМИ сегодня, „на сломе эпох" наполнены материалами, ярко демонстрирующими самые разные проявления языка вражды, и публикации, касающиеся в той или иной мере гендерных проблем современного общества, не являются исключением.

Язык вражды может принимать формы творческой обработки известных поговорок: в одной из телепередач, посвященных скачкам и победе на них принадлежащего ему жеребца, В. В. Жириновский вспомнил, кстати, и о женщинах и ввел в употребление новый вариант поговорки: „Женщина - друг человека, сразу после собаки и лошади". Зная о кампании, проводимой экс-президентом Ингушетии Русланом Аушевым в пользу многоженства, многие с особым интересом ожидали мнения по этому поводу нового президента республики - Мурата Зязикова, который, в свою очередь, с телеэкрана порадовал народ поговоркой из этого же цикла: „У нас говорят, что если в доме две жены - то собака уже не нужна". И, наконец, - такой эпиграф к своей статье избрал Александр Никонов (возложив ответственность за подобное творчество, как водится, на народ):

Есть женщины в русских селеньях - их скромненько
„бабы" зовут.
Слона на скаку остановят
И хобот ему оторвут.

Речь идет о его статье „Открытый половой вопрос" („Огонек", № 9, март 2002 г.: http://www.ropnet.ru/ogonyok/win/200209/09-24-25.html), которую можно использовать в качестве хрестоматийного пособия по изучению языка вражды. Этот автор широко использует метафорические сравнения: обращая пристальное критическое внимание к феминизму , - понятию, которое также можно рассматривать как традиционный объект вражды в некоторых средствах массовой информации, - А. Никонов определяет его как порча и картофельная гниль , а женщины в целом выступают в качестве объектов потребления. Не могу не процитировать: „Но не все женщины одинаково полезны! В последнее время (если быть точным, лет сто назад) на них напала такая порча, которая делает женщин малопригодными в быту. Словно картофельная гниль в овощехранилище, которая постепенно портит клубень за клубнем. Имя ей - феминизм".

Один из распространенных источников формирования языка вражды - неверная семантизация, искажение или подмена значения как общеупотребительных лексических единиц (что сделать сложнее - их смысл общеизвестен), так и единиц языка специальных областей знаний - терминов (что успешно выполнимо, так как значения многих терминов не известны, либо „якобы" известны). В одном из выпусков телепередачи „Моя семья" Валерия Комиссарова рассказывалось о явно садистских наклонностях женщины, которые ведущий уверенно отрекомендовал аудитории как феминизм. Таким образом, садизм и феминизм употреблены как синонимы, происходит грубая подмена понятий. Представительницы женского движения из стран Балтии рассказали нам, что они вынуждены были избегать этого термина в названиях своих организаций, так как феминизм в этом регионе практически однозначно воспринимается как аналог лесбийского движения. Более того, искаженный смысл может задаваться просто в форме неверной дефиниции, то есть определения понятия. В программе партии ЛДПР (принятой 25 апреля 1998 г.), с текстом которой можно было ознакомиться на партийном сайте, сообщалось как о факте широко известном, что „феминизм - экстремистское политическое течение, разжигающее антагонизм между полами" и партия будет ему противостоять („правильные" женщины при этом именовались „прекрасной половиной русской нации").

Тема так называемой женской логики и даже нелепые попытки докопаться до ее истоков стали уже притчей во языцех. Можно, не мудрствуя лукаво, написать просто, по-крестьянски, но образно (снова цитирую А. Никонова): подзолистая почва женских мозгов (подзолистая - это малопродуктивная почва - А. Д.). Но есть попытки приплести и элементы „научного" анализа. Так, многие с удивлением восприняли, мягко говоря, своеобразную трактовку гипотезы функциональной асимметрии мозга , данную тележурналистом Александром Гордоном при обсуждении возможности создания шедевра женщинами в телепередаче „Шедевр может создать только мужчина" из цикла „Культурная революция". Ведущий передачи - министр культуры РФ Михаил Швыдкой (что не заставляет обманываться по поводу успехов такой культуры). Ведь когда подобный тезис выдвигается государственным чиновником высокого ранга - это воспринимается как заявление, имеющее прямое отношение к государственной политике. И в рамках такой вот политики высказывание депутатов о том, что не для женщин и детей пишется Конституция (в том смысле, что они ее все равно не поймут) - очень уместно.

Гипотеза функциональной асимметрии мозга глубоко профессиональна, она достаточно сложна для понимания, и поэтому при желании можно трактовать ее упрощенно-вульгарно и очень оскорбительно для всех женщин. В передаче звучала, в частности, реплика в исполнении А. Гордона (в соответствии с отведенной ему по сценарию незавидной ролью вульгарного биодетерминиста, которую он и исполнил): „… у женщин доминирует правое полушарие, которое гораздо древнее и основательнее левого, но, к сожалению, не позволяет заниматься теми видами деятельности, которые приводят к созданию шедевров". Я не берусь комментировать содержательно это грубое упрощение и искажение гипотезы, сошлюсь на вышедший в этом году Словарь гендерных терминов - на словарную статью доктора филологических наук психолингвиста Е. И. Горошко, в которой дается профессиональное описание гипотезы. Этот пример и есть проявление идеологии сексизма в его классическом исполнении. Надо отметить, что общий контекст передачи был задан уже ее названием: „Шедевр создать может только мужчина": не создавал, не создает, а именно может создать, речь идет о принципиальной возможности. Знаете ли, господа, мир это уже слышал - о только-арийцах, лет 60 назад. Широко также обсуждался гормональный фон женского организма, который якобы не позволяет женщинам адекватно воспринимать действительность и соответствующим образом себя вести. Вообще, надо сказать, что биологический детерминизм - прочная основа дискриминации по признаку пола, и часто выступает как идеологическая подоплека языка вражды.

Анализируя некоторые другие материалы в СМИ, я пришла к мысли, что есть некая избыточность в резкости отторжения феминистской тематики в СМИ. То есть среди причин, лежащих в основе этого, есть еще что-то, что не удается „вычислить", но что играет очень важную роль и не исчерпывается историческими факторами или же пресловутыми патриархатными стереотипами. В соответствии с глубокими философскими традициями, женщина - это атрибут частной сферы, а мужчина - субъект сферы публичной. И это рассматривается как само собой разумеющееся. Психолингвистические ассоциативные эксперименты предоставляют в этом смысле весьма интересные данные. Позиции мужчины и женщины по отношению друг к другу, место в мире мужчины и женщины и их ценность достаточно жестко фиксированы в наивно-языковой картине мира в нашем сознании. По данным ассоциативного эксперимента, проведенного А. В. Кирилиной в 1998 г., все информанты, независимо от пола, ассоциируют образ русской женщины с терпением, добротой, трудолюбием, красотой, любовью (в первую очередь материнской) и самоотверженностью. Информанты „ценят" в русской женщине активность, решительность, энергию и целеустремленность, а также хозяйственность и материнство, высокие нравственные качества: верность, отзывчивость, способность к сочувствию, эмоциональную теплоту . Данные свидетельствуют также, что в ассоциативной картине мира русская женщина - это прежде всего мать, затем идут другие наиболее частотные реакции: красивая, выносливая, духовно сильная, терпеливая. Сведения, полученные нелингвистическими способами, это подтверждают. Большинство перечисленных качеств, если мы попытаемся их отнести к одной из двух сфер - частное или публичное, будут отнесены нами к сфере частной - это во-первых. И во вторых, они имеют явный, почти прототипический ценностный характер. Феминизм же всегда пытался вывести женщин из частной, семейной сферы в сферу публичную, что воспринимается, очевидно, как угроза потери или вырождения этих качеств, имеющих высокую ценность в нашей ассоциативной картине мира. Приведенные данные психолингвистического эксперимента интересно перекликаются с психоаналитическим откровением А. Никонова: „Да, бывают женщины целеустремленные, пробивные, карьерные, жесткие, с мужскими чертами (обратите внимание, эти качества ассоциативно не ценны, не входят в ядро ассоциативного семантического поля в описанном выше эксперименте - А. Д.). Но их, по статистике, меньше, чем обычных - мягких и уступчивых дам, самой природой созданных для воспитания потомства. Самец может сожрать своего детеныша. Самка млекопитающего - никогда. Мягче она, добрее. Теперь женщины требуют равноправия. Вы тоже хотите жрать детенышей?" Вот грубая гипербола, вот апелляция к милому авторскому сердцу миру животных, и вот почему опасен феминизм. Он покушается на почти подсознательную протипическую систему ценностей, и если уж совсем доводить до абсурда - на сохранение биологического вида.

Показательна в этом плане также оценка Виктории Авербух (статья „Феминизм умер. Да здравствует равенство полов!" в „Российской газете, N 152, 15 августа 2002 г."): „Феминизм потерпел полный крах… Литературная феминистка нашего времени, Бриджет Джонс, успокоилась, найдя хорошую работу и прекрасного принца. Так было и так будет, потому что так устроен мир (курсив мой - А. Д.). Работать надо хорошо, независимо от пола. А „гендерные" отношения оставить для постели".

В прессе в ответ на феминистские лозунги о равенстве полов или просто попытки обозначить свои позиции, среднестатистическая реакция такая (снова А. Никонов): „Тетки! Не мучьтесь вы своим феминизмом и нас не мучьте. Спокойно рожайте, растите детей, пеките пирожки". В языке это настроение выражается в резкой смене оценки женщин. Красочные эпитеты заканчиваются - их перестают называть „слабой половиной человечества", „прекрасной половиной русской нации" или подобным же образом. Социально активные женщины вообще и, конечно же, феминистки получают иные наименования - нейтральное женщины, стилистически сниженное тетки, грубое бабы, депутатши, пренебрежительное девушки (по отношению к женщинам среднего возраста) (А. Никонов), „лютые тетки…, которые терпеть не могут писателей и вообще женщин" , другие подобные наименования. Слово депутатша - стоит в ряду разговорной или же стилистически сниженной лексики. Автор намеренно прибегает к этой форме, а не к нейтральному обозначению для обоих полов - депутат . Традиционно именование профессии в женском роде воспринимается как синоним второстепенности, второсортности. Например, Ирада Зейналова в статье „Белла Ахмадулина. Юбилей поэта „оттепели"" („Вести", РТР, 10.04.2002) особо настаивала на том, что Ахмадуллина (категорически) не поэтесса, а поэт. То же относится и к традиционной оценке понятия женская литература. Изобретаются также новые аббревиатуры для обозначения женского движения: Движение женщин России - ДЖР превращается в Защитниц женских прав - с аббревиатурой ЗаЖП (думаю, комментарии излишни, и это снова А. Никонов).

Показательно в плане мотивации языка вражды описание в историческом контексте „русских амазонок" (в передаче А. Гордона на телеканале НТВ „Страх перед женским телом. Почему с давних времен разные культуры сохранили страх мужчины перед женщиной?", тема N 104, эфир 29.04.2002). Филологи Андрей Топорков и Александр Строев, анализируя художественное преломление этого страха во французской художественной литературе и публицистике XVII-XVIII в., упоминают об характеристике женских образов посредством сравнения с амазонками. Отметим, что популярность такого сравнения не исчезает и сегодня - деятельность одной из женских организаций описывалась в местной прессе в статье, которая называлась „Мурманские амазонки". Сравнение русских женщин с древними амазонками проводится в „Секретных записках о России" Шарля Филибера Массона (1800 г.): „Существование амазонок не кажется мне более басней с тех пор, как я повидал русских женщин. Еще несколько самодержавных императриц, и мы увидели бы, как племя воинственных женщин возродилось в тех же краях, в том же климате, где они существовали в древности". Причем если во Франции в этот период образ амазонок использовался как романтическо-утопический (или комический) образ активных женщин для шутливого обоснования необходимости политического равноправия женщин, то русские женщины рисуются как завоевательницы, как воплощение женского деспотизма и садизма - метафоризируются совсем иные качества воинственного мифического племени (дикость, садизм, коварство, необузданность и др.). Такая трактовка русских амазонок становится практически общим местом французской публицистики конца XVIII в. В чем же дело? В последние годы столетия, когда Франция увидела в России серьезную военную угрозу, изменилось изображение царствования Екатерины Второй, представляемого как непрерывная цепь распутств и злодеяний. То есть язык вражды в его гендерном аспекте в публицистике имеет свою давнюю историю, предоставляет нам возможность проследить, как один и тот же эпитет получает разные трактовки, актуализируются противоположные черты в зависимости от политической конъюнктуры. С другой стороны, материалы этой передачи позволяют увидеть, как глубоки внелингвистические - мифологические, философские, фольклорные корни существования языка вражды в отношении женщин, когда в его основе лежит (психоаналитический, сказали бы мы сейчас) страх перед женщиной, и как могут влиять на него конкретные политические мотивы.

Как ни странно, демонизация женщин (вспомним средневековые сюжеты о том, что жестоким чудовищем-оборотнем оказывалась жена или мать) продолжает жить и в современной публицистике и занимает чуть ли не ведущие позиции - хотя приобрела современные формы и сюжеты и может носить намеренный или же ненамеренный характер. Я обнаружила это при анализе тематики материалов в СМИ, в процессе мониторинга (2001-2002 гг.), проводимого мной как редактором раздела „СМИ о женщинах" на портале „Женщина и общество" (проект проходил при содействии Женской сетевой программы Института „Открытое общество"). Предполагалось, что результаты мониторинга позволят сделать выводы об особенностях отражения в СМИ женской тематики (круг тем, характеристики типов и образов женщин, акценты в формулировке проблем и т. д.).

Для анализа отбирались широко известные средства массовой информации, имеющие сайты в Интернете, по следующим критериям: индекс цитируемости в Интернете, а также степень массовости читателей того или иного издания, показатель наибольшей посещаемости отдельных страниц. По сумме этих критериев были отобраны издания: Lenta.ru - новостная лента, Газета.ru - сетевая газета, „Русский журнал", „Утро" - ежедневная электронная газета, Национальная служба новостей, радиостанция „Эхо Москвы", Вести.RU - национальная информационная служба, Страна.RU - национальная информационная служба, Zhurnal.ru - вестник сетевой культуры и другие СМИ. Были отобраны также сайты центральных телевизионных каналов: так как проанализировать тенденции в представлении женских образов и „женской" тематики в реальном эфире в рамках нашего проекта не представлялось возможным. Намеренно не рассматривались сайты радио- и телепередач, изданий, специально посвященных „женской" проблематике, как, например программа „Я сама". Или же имеющие более широкую тематику, включающие указанную как одну из постоянно повторяющихся тем (например, „Моя семья"). Каждая из этих передач может, на мой взгляд, претендовать на то, чтобы быть объектом самостоятельного исследования.

Сегодня я могу в качестве промежуточных итогов представить результаты анализа женских образов в Газете.RU - электронном издании, имеющим в Интернете достаточно высокий рейтинг (по посетителям и хитам - второе место по оценке поисковой системы Рамблер в разные периоды). Так называемая сплошная выборка материалов производилась по всем разделам с 8 по 13 апреля 2002 г. Надо сказать, что при первом общем ознакомлении со страницами этой газеты не появлялось ощущения сексистской направленности - проявления языка вражды как такового на лексическом либо фразеологическом уровне не отмечалось. Но по мере того, как „женские" материалы собирались в единое целое - картина менялась. Женщины предстают в газете (в исследуемый период) либо как чрезвычайно жестокие преступницы или же психически больные (Петракова Ирина. Из-за Пугачевой мужчина лишился гениталий; Она же. Жена отомстила мужу, убив троих детей; Морозов Павел. 69-летнюю террористку обезвредил спецназ; несколько похожих материалов). Либо как субъекты „забавных" случаев (Скворцова Анна. Крыса разлучила женщину с унитазом). Либо как носительницы явных „отклонений" (Арсенина Лера. Бабушка засыпает, только поев окурков). В статье Василия Сергеева „Солдаты насилуют чеченок анонимно" делается акцент на ложности сообщаемой ими информации: „Ни один европейский суд не принял бы эти заявления к рассмотрению, так как в них нет конкретных обвиняемых". Статья Васи Бага „Аллах - женщина" в разделе „Культура" об инсталляции Айдан Салаховой „Кааба" стоит особняком: допущение, что Аллах является женщиной по крайней мере наполовину, не кажется автору таким уж диким (хотя дальше он пишет: „не след мирянину лезть в сокровенные глубины восточной мистики и современного арт-процесса. Поминает авангардистка Аллаха - и хорошо"). Есть также статья Василия Сергеева „С королевой-матерью будут прощаться до утра", в которой говорится об умершей как о женщине-легенде, отмечается ее „такт, грацию, сильный характер". Прочие женщины сайта в этот период - это топ-модели, замеченные в „порочащих связях", или же те, которым в этот период случилось выйти замуж или же развестись, женщины, которые там-то и настолько-то разделись, 16-летняя девушка, на которую напал лев, и невеста принца Чарльза, морщины которой ему не нравятся (об этом сообщается в названии заметки). Примечателен факт - других женщин на сайте в эти дни просто нет. Принимая некоторые сомнения относительно полной научной корректности следующего действия, я все-таки попыталась представить обобщенный образ, который назвала „Женщина Газеты. RU: 8-13 апреля, 2002 г.". Характеристики образа описывались мной в последовательности, которая соответствует количеству материалов, где актуализируются именно эти черты женщин.

Женщины - главным образом преступницы, возможно, с психическими отклонениями, в частности, на сексуальной почве; они агрессивны в отношении мужей и детей; подвержены другим анормальностям и наделены способностью „влипать" в забавные истории, а также раздеваться публично; они выходят замуж и разводятся; их, вероятно, насилуют, но они, вероятно, врут; они могут пытаться опровергать „общепринятые" культурные или религиозные истины - но это они зря; они могут отличаться тактом, грацией и сильным характером - это почившие королевы.

Поразительно, что такой обобщенный образ женщин создают коллективными усилиями, в большинстве, журналистки. И дело не в дискриминационной направленности каждого отдельного материала, а в тематической тенденциозности (либо тематической небрежности). В рамках криминальной темы, являющейся постоянным поставщиком информационных поводов, отбираются материалы, которые либо демонизируют, либо виктимизируют (изображают как жертву) женщин. При этом нельзя не заметить следующее: есть аналогичные материалы и о мужчинах, но, во-первых, их меньше, и, во-вторых, они „тонут" в потоках другой, позитивной информации о мужчинах в политике, в экономике, в культуре. И поэтому не складывается мужского единого обобщенного криминального-виктимного-забавного образа, как это происходит в случае с женщинами.

Резкие оценки возникают иногда в прессе при попытках адаптации в общественном сознании, и, соответственно, в языке СМИ некоторых терминов, которые широко известны, например, носителям английского языка. Они пришли в русский язык с началом деятельности по гендерному просвещению нашего общества. Например, сексуальные домогательства на рабочем месте. В США объем понятия сформулирован юридически, и оно стало ключом некоторых широко освещаемых в СМИ судебных процессов. Юристы, в конце концов, устав от разбирательства подобных дел, разработали документ для сотрудников и сотрудниц, который настойчиво напоминает, что это такое и чего не следует делать и говорить. Не могу не привести реакцию на этот документ одного из участников передачи студии „Радар" радиостанции „Маяк" (06.10.2000), который, в своей гендерной неграмотности, осчастливил американских секретарш: „Вся Америка щиплет своих секретарш, и те счастливы, и при этом они друг друга еще не пересажали. Существует категория людей, которые впадают в маразм…".

Есть другой распространенный прием языка вражды - когда через указание на женственность происходит приписывание инфантилизма, а вместе с ним - несамостоятельности, потребности в опеке, некой несамодостаточности: обращение „милые, дорогие наши женщины", „любимые наши женщины", даже на женских конференциях - „милые дамы", непременное указание на то, что „в зале столько красивых женщин". Остается ожидать гоголевское: „дамы, приятные во всех отношениях". Обратим особое внимание на слово наши - оно вносит оттенок интимности, притягивает весь контекст - снова - к частной сфере. Не случайны на женских конференциях обязательные рассказы политиков и чиновников о своей жене и о разделении ролей в их семьях.

Через публичное указание на женственность может реализовываться стремление вернуть, жестко закрепить женщину за сферой частной жизни: когда В. Жириновский в Думе возмущенно говорил о том, что Галине Старовойтовой пора рожать - за этим стоял смысл „Что делает в Думе та, которая наделена способностью рожать, то есть женщина!?" И в качестве эпилога - привожу отрывок из стенограммы заседания Госдумы, на котором была отвергнута поправка о квотировании предельного количества мест для лиц одного пола: „Жириновский В. В. Есть еще и технический вопрос. Представьте ситуацию: роспуск парламента, внезапный роспуск парламента, и у вас на выборы две недели или три. Где вы возьмете 90 женщин? Что, вы будете их звать: давайте, давайте? В чем здесь проблема? Это же техническая проблема еще. Вы же выборы остановите, выборы остановите! (Шум в зале.) Да, вы найдете, это будет молчащий парламент, это будет пролетарский парламент, безумный парламент, необразованный парламент. И последнее. Женщины России не власти хотят, а нормального мужа и хорошей зарплаты. Вот о чем беспокойтесь!" (http://umnyi.narod.ru/STENOGR-02/020426/020426-8.htm).

Таким образом, парламент, в котором (всего лишь!) треть депутатов - женщины, представляется лидеру партии как „пролетарский парламент, безумный парламент, необразованный парламент". Скорее всего, депутат получил за такое определение замечание. А все мы - и в результате подобных обсуждений в Государственной думе, и благодаря языку вражды в отношении женщин, заполонившему телеэкраны и печатные СМИ - получили снова мужской парламент, который никак не верит, что может собрать со всей России 90 женщин, достойных представлять своих избирателей.

1 Мониторинг проявлений расизма и ксенофобии в российских СМИ / Сайт информационно-экспертной группы „Панорама":
2 Среди видов языка вражды названы, в частности, прямые и непосредственные (или же в виде общих лозунгов) призывы к насилию; призывы к дискриминации; создание негативного образа этнической или религиозной группы; оправдание исторических случаев насилия или дискриминации; утверждение моральных недостатков той или иной этнической или религиозной группы, упоминание названия той или иной этнической или религиозной группы в уничижительном контексте и т. д.
3 СЛОВАРЬ ГЕНДЕРНЫХ ТЕРМИНОВ / Под ред. А. А. Денисовой / Региональная общественная организация „Восток-Запад: Женские Инновационные Проекты". М.: Информация XXI век, 2002. 256 с.
4 Образы мужчины и женщины в языковом сознании / Словарь гендерных терминов / Под ред. А. А. Денисовой / Региональная общественная организация „Восток-Запад: Женские Инновационные Проекты". М.: Информация XXI век, 2002. 256 с. - C.164-165.
5 Боссарт Алла. Коллективного Достоевского в начале XXI века пишут женщины. Когда не слышно Орфея, песни начинает слагать Эвридика / Новая газета, 10.06.2002:

Говоря о коммуникативных практиках, по сути дела, мы имеем в виду некоторое речевое взаимодействие двух субъектов. В этом смысле это один из вариантов социального взаимодействия. Если вспомнить теорию Макса Вебера, то социальное взаимодействие - это всегда действия вокруг, рядом, в присутствии другого. Другой - это тот, кто нам неравен, но тот, кого мы считаем способным к действию, чувствованию, проявлению эмоций.

Существуют некоторые идеальные теории (или теории идеального коммуникативного действия), и одна из них принадлежит Юргену Хабермасу. Разбор ее должен осуществляться не только с точки зрения лингвистики, но и с точки зрения политической философии. Хабермас настаивал на том, что коммуникация - публичная она или приватная - всегда должна строиться по принципу диалога. Диалог - это ситуация, в которую вступают два свободных субъекта, признающих друг друга равными. Два агента, которые уверены в том, что они свободно вступают в коммуникацию и что они не будут воздействовать друг на друга силовыми методами или с помощью административного ресурса. Они вступают в коммуникацию, чтобы достичь какой-то цели, а не породить истину в процессе агрессивного спора. Они надеются не на компромисс в чистом виде, но на совместное содействие, сотворчество в производстве каких-то культурных и социальных норм. Хабермас настаивал на том, что такая коммуникация должна быть характерна для любой публичной и общественной деятельности. По сути, любую политику как проявление голосов граждан, как конструирование гражданского свободного общества или сообщества нужно составлять на основании диалога. Это поможет решить проблемы конфликта, противостояния, создаст предпосылки для формирования настоящего сообщества свободных граждан, объединяющихся абсолютно на добровольных основаниях в сообщества, которые взаимодействуют друг с другом по принципам, комфортным для всех участников.

Если бы эта прекрасная идеальная теория работала в действительности, в ней не существовало бы понятия hate speech . Поэтому в целом можно рассматривать подобные теории коммуникации как желание достичь консенсуса, как конструкцию, к которой имеет смысл стремиться. Hate speech - это понятие, которое на русский язык переводится двумя способами: либо «язык вражды», либо «риторика ненависти». Специфика этих переводов в том, что их произвели лингвисты. Например, «риторика вражды» - это термин именно лингвистический по своим основаниям, и лингвисты, занимающиеся этой проблематикой, ищут те риторические фигуры, тропы, элементы художественного языка или языка агрессии, которые превращают любое высказывание в hate speech . Когда мы говорим о переводе «язык вражды», мы вспоминаем о тех комментариях, которые оставляют современные специалисты в области медиакоммуникаций. В российском контексте очень часто звучат слова о том, что «язык вражды» - это те высказывания, которые основаны на религиозной или национальной нетерпимости и провоцируют как минимум неприязнь.

На мой взгляд, все эти определения недостаточны во многом потому, что они не согласуются с международным опытом взаимодействия с hate speech . Международный опыт, разумеется, различен: есть европейский тип реагирования на такое явление, есть американский, но все они основаны на очень важном явлении. Hate speech - это проявление дискриминации на вербальном или дискурсивном уровне, на уровне общения по отношению к какому-то человеку, которого мы считаем принадлежащим к группе, недостойной нашего качественного и равноправного отношения. В этом смысле hate speech - это вариант дискриминации любого миноритария, любой группы, которую мы называем меньшинством, того самого «другого», о котором говорил Вебер.

Проблема заключается в том, что до сих пор не существует ни качественной теории, объясняющей, что такое hate speech , ни легитимных способов регулировать проявления hate speech в реальности. Например, в Европе комитет министров сформировал некоторые предписания, которые предполагаются к использованию на уровне прецедентного права, правовой культуры. Эти предписания выглядят довольно «беззубыми» или слишком гуманными потому, что постоянно дополняются новыми группами «других», по отношению к которым возможно проявление hate speech . Если сначала это были национальные группы, мигранты, религиозные группы, то теперь туда включаются группы, формируемые по гендерному признаку, связанные с разнообразной социальной или даже возрастной принадлежностью. Например, эйджизм становится вполне явным и открытым проявлением hate speech . Получается, что если мы воспользуемся европейским опытом, то будем постоянно включены в круговорот судов и судопроизводств по принципам прецедента, которые никогда не закончатся. Это будет порочный круг.

В американской правовой культуре ситуация обстоит еще сложнее, потому что в Америке существует первая поправка, которая защищает свободу слова. Любые попытки регуляции, особенно жесткой, проявлений hate speech могут вызывать критику со стороны тех, кто защищает первую поправку. Очень часто это в том числе журналисты или любые другие публичные люди, которые в постоянном режиме производят какие-то смыслы, разделяемые другими. Поэтому в Америке преимущественно занимаются не hate speech , а hate crime , то есть преступлениями на почве ненависти. Этим занимается ФБР, где существует специальное подразделение, где активно работают с жертвами, с пострадавшими. В данном случае речь о том, что очень сложно задержать человека, который производит высказывания, основанные на ненависти, имеющей основанием (источником) нетолерантность или нетерпимость. Зато можно преследовать человека, который совершает физическое насилие или реальное преступление, которое основано на той самой ненависти и той самой нетолерантности. Здесь существует серьезное судопроизводство, которое довольно успешно реализуется. Это опыт тоже не очень подходящий для российской системы координат, потому что здесь, во-первых, не настолько сильны голоса тех, кто защищает свободу слова, существует довольно много конфликтов этического свойства (например, в самом пространстве журналистики), а во-вторых, довольно сложно выстроить доказательную базу, которая приведет от идеи преступления к идее того, что оно совершено именно на почве ненависти, имеющей основания нетолерантности.

Во всем мире существует два ключевых подхода к тому, как можно защищать людей от проявления hate speech . Первый подход, минимально работающий и минимально успешный, связан с попытками регулировать общественный порядок, задать такие рамки коммуникации и публичного поведения, которые будут запрещать людям проявлять даже не оскорбительные интенции, а ненависть. Это очень плохо работает, потому что очень сложно доказать, что какое-то конкретное высказывание повлияло на колоссальное количество людей. То есть в данном случае об отдельном высказывании судить сложно, оно не так сильно влияет на публичный, политический характер всего происходящего. С другой стороны, есть попытки регулировать не все публичное пространство, а защищать определенное количество людей через защиту их от оскорблений, различных преступлений, которые унижают их честь и достоинство. Российский опыт согласуется с этой практикой, потому что в правовой культуре России существует запрет на оскорбление и унижение чести и достоинства.

Как мы видим, исследования hate speech ждут своих специалистов. На мой взгляд, это должны быть специалисты двух уровней или двух типов. Первый тип - люди, которые будут создавать архив проявлений hate speech , которые будут их фиксировать и документировать. Второй тип исследователей - те, кто будет создавать пусть, может быть, и упрощенные схемы понимания этого феномена, но тем не менее позволят увидеть, каким образом возникает hate speech , как из конкретных скандалов, агрессий, нарушений приватного пространства другого человека возникает идея нетолерантности, и смогут, в свою очередь, переступить дисциплинарные ограничения, например, лингвистики и конфликтологии, увидеть картинку в целом.

Мой интерес к hate speech родился из социолингвистического проекта, который порядка трех лет назад начал Максим Кронгауз. Наша идея заключалась в том, чтобы собирать большие скандалы, которые происходят в социальных медиа. В первую очередь мы ориентировались, конечно, на русскоязычный Facebook , смотрели, как эти скандалы развиваются, каков их сценарий, кто в них участвует, как в них работают сообщества, какой язык они используют и так далее. Каждый скандал, который я наблюдала (а у меня собран порядочный архив из нескольких десятков подобных конфликтов), так или иначе приводил к ощущению, что там очевидным образом осуществляется риторика hate speech , там происходит оскорбление на почве выделения групп миноритариев, меньшинств «других», которых можно оскорблять, можно бить, можно уничтожать. И все это выходит далеко за пределы привычного, например, троллинга, моббинга или чего-то подобного.

Моя проблематика внутри hate speech , мой подход в этом исследовании базируется на двух основных методологических предпосылках. В первую очередь изучать hate speech можно только с помощью методологии, связанной с media studies, new media studies или digital studies , то есть с исследованием медиа, новых медиа и цифровой среды. Я пытаюсь понять, каким образом коммуникация в Сети, ее типы и особенности влияют на то, как люди коммуницируют в реальных ситуациях, на то, как люди говорят. Есть ли какая-то связь между тем, как люди осознают интернет: как свободное пространство, где допустимо все, или как пространство, которое, наоборот, контролируется кем-то? Есть ли взаимосвязь между тем, как быстро они переходят к hate speech , и этим пониманием интернета?

Здесь, с одной стороны, есть такая уловка: можно воспользоваться существующими теориями и сказать, что на самом деле все это очень легко объяснимо. У прекрасного исследователя медиа Яна ван Дейка есть книга Network Society , где он говорит очень простую вещь: в Сети становится интенсивным все то, что существует офлайн. Соответственно, мы можем сделать вывод, что если российское общество, например, в большой степени агрессивно, или становится агрессивно, или теряет комфорт, оно становится еще более агрессивным, страшным и злобным в Сети. Но это слишком просто. Это слишком простое объяснение, которое можно использовать в качестве популярного высказывания, но оно не подходит для исследователя. Это во-первых. Во-вторых, не очень понятно, как можно сравнивать какое-нибудь бытовое столкновение, бытовую агрессию с тем, что происходит в социальных медиа.

Вторая очень важная предпосылка, которой я руководствуюсь, - это методологии или логики, которые выстраивает политическая философия. За время наблюдения за разными конфликтами я увидела, что в Сети они работают и реализуются по-разному. Есть какие-то конфликты, которые реализуются только в цифровой среде, только внутри социальных медиа. Это конфликты внутри профессиональных сообществ, реализующих свою деятельность онлайн. Есть конфликты, которые начинаются в совершенно другой среде, например в городе, в повседневности, и они активно обсуждаются в Сети. Соответственно, мы видим ситуацию, когда сталкиваются разные представления о публичности и приватности, когда люди транслируют из повседневного опыта офлайн в повседневный опыт онлайн свои идентификационные основания, то, во что они верят, что они представляют. Это очень интересно обсуждать потому, что использование норм и основ политической философии выводит нас на очень важные рассуждения о том, можно ли вообще, изучая hate speech , прийти к каким-то конкретным рекомендациям, которые помогут на практике политикам, юристам, политологам. Дело в том, что любые разговоры о том, что hate speech надо ограничивать или что это явление патологично, его надо запрещать, приводят к такой практике запрета и юридической регуляции, которая инфантилизирует пользователя. Если объяснить людям, что одно можно, а другое нельзя, то они никогда не научатся сами контролировать процесс выбора того, что корректно и некорректно. Фактически это приведет к тому, что у нас будет один большой «господин Знание», который знает, как и что нужно делать, а все остальные будут играть по его правилам. Это не очень согласуется с логикой построения гражданского общества, которое в состоянии само выбирать, во что ему верить, а во что не верить. Второе, что очень важно: любая практика hate speech позволяет людям наращивать потенциал сопротивления оскорблениям и патологическим явлениям, с которыми они встречаются. Если человек не будет знать, как ему защищаться от агрессивной социальной среды, он не сможет быть самостоятелен. Поэтому, обсуждая проблематику hate speech , нужно быть очень аккуратным не только в выборе методологии, но и в формулировании тех рецептов, которые могут быть использованы в реальной повседневной профессионально ориентированной жизни.

В какой-то момент я стал осознавать, что всё чаще в современных дискуссиях меня раздражают сразу ОБЕ стороны. Одна сторона что-то отстаивает, другая опровергает, но обе в итоге омерзительны. Странно, не правда ли? Кажется, из двух враждующих сторон какая-то одна должна быть симпатичной – хотя бы из-за антипатии к противоположной… Покопавшись, я понял причину: отстаивая разные позиции, современные спорщики в равной степени говорят на языке ненависти и в логике вражды. В какой-то момент из этих игр с нулевой суммой (и с одним вопросом – кто кого закопает?) вообще ушло представление о хотя бы теоретической возможности ВЗАИМОВЫГОДНЫХ решений, даже условно предполагаемом мирном сосуществовании…

В чём же причина всеобщего перехода на «язык ненависти», в годы юности моей так активно осуждавшийся мировой общественностью? Откуда эта логика непримиримой вражды и упорно навязываемый, всегда карикатурно-плоский «образ врага», неумолимо пахнущий поделками Геббельса, причём с обеих сторон конфликтов?

Что, просто все озверели ни с того, ни с сего, и «исключительно из жестокости, по чистой злобе» стремятся друг друга угробить? Если мы присмотримся к ситуации, то поймём, что конечно же, нет. Это система мировой экономики устроена сегодня так, что не оставляет пространства для взаимного уважения и взаимной выгоды с компромиссами.

Кто-то сошёл с ума, но не все. Большинство сошедших – сошли не с ума, а с торной дороги цивилизации. Известно куда: в кювет и тернии зоологического, доисторического эгоизма, в «войну всех со всеми».

А на такой войне, когда окружён каннибалами – сойти с ума означает как раз, наоборот, щебетать про «общечеловеческие ценности», «международное право» и делать врагу авансы односторонних уступок…

Нам хорошо, с детских лет известно, что такое «РАБОТА НАД ОШИБКАМИ». Это стандартный школьный и житейский (наставнический) приём. Человеку свойственно ошибаться. Оттого свойственно и возвращаться к содеянному в поисках ошибок, исправлять их в диктантах, математических уравнениях, экономических реформах или образовательной стратегии.

Меньше мы думаем над тем, что РАБОТА НАД ОШИБКАМИ неразрывно связана с ЦЕЛЕПОЛАГАНИЕМ.

Без единства целей у разных людей не может быть никакой работы над ошибками.

Если школьник искренне стремился к знаниям, и искренне ошибся в слове диктанта – тогда есть смысл подчеркнуть ошибку и заставить переписать. Но если, например, ученик преследовал совсем иные цели, позлить педагога нарочитыми, специально сделанными ошибками – то какой смысл в работе над такими ошибками?

Ошибочное вычисляется от исходного, точно так же как непотребство – от потребностей.

Мы можем говорить об ошибках реформаторов, если они действительно имели цель облагодетельствовать страну и нацию, исходя из опровергнутых потом жизнью, но искренних убеждений.

Если так, то наши действия просты, понятны: раз «русского экономического чуда» не случилось, то просто начинаем работу над ошибками, ищем неправильно расставленные в законах акценты и запятые…

Ну, а если (что очевидно) цель «реформаторов» изначально была грабительской и мародёрской? Если «благо для всех и каждого» (основное требование цивилизованных отношений) никогда не было их задачей? Они сделали то «экономическое чудо», которое изначально хотели – лично для себя (стали миллиардерами). Поэтому они в содеянном не видят никаких ошибок, и сама мысль о «работе над ошибками» им смешна…

Цивилизованные отношения строятся на широкой обобщающей идее справедливости – то есть недопустимости личного блага за чужой счёт.

Если бы это было бы не так, то цивилизация не преследовала бы инструментарием законодательств воров и убийц. А напротив – отнеслась бы «с уважением к реализации их личного шанса на обогащение» теми методами, которые в их ситуации оказались наиболее эффективными для личного обогащения.

Так возникла сложная комбинация ЦОЖ - стремление к материальному изобилию человека с блокировкой самого простого и очевидного, самого короткого и лёгкого пути к этому самому благу – разбою. То есть, с одной стороны, человек должен жить хорошо, вся система воспитания настаивает с детского сада на культуре быта. А с другой стороны – жить так, чтобы не делать плохо другому человеку.

Это очень сложная психологическая задача, которую религия решала, разделив действие на труд и грех .

Конечно же, у животного, в рамках зоопсихологии, такого разделения нет, да и быть не может. Действие оценивается животным только по результату – получено в итоге благо или не получено? У язычников «добром» именуется добыча от разбойного набега . То есть пошёл на соседей, всё там сжёг, «добра» себе награбил – и с добром домой вернулся…

Если социопсихика деградирует (люди духовно одичали) – то разделение дела на труд и грех «снимается». Дело разделяют только на успешное и убыточное. А в этом случае даже те, кто изначально не настроен творить зла – втягиваются во зло действиями «смежников»…

+++
Пытаясь выдать фашизм за патологию отдельного маньяка (видя в Гитлере или Муссолини лишь прорвавшегося к власти Чикатило) – у нас недопустимо упрощают вопрос.

Дело в том, что маньяк убивает из садизма, для собственного удовольствия, не видя иной цели. Что касается фашизма – то он наиболее полное и законченное выражение капитализма с его конкуренцией и социал-дарвинизма с его борьбой за существование (якобы двигающей прогресс и улучшающей биологический вид).

Скажу крамольную вещь, но Гитлер не являлся лично-жестоким человеком с личными садистскими наклонностями. Его частная жизнь свидетельствует, скорее, об обратном . То есть он не Чикатило, наслаждающийся процессом убийства. Он – законченное воплощение капиталистической конкуренции, духа вражды и ненависти, по принципу «ничего личного – только бизнес».

Именно поэтому фашизм не канул в лету, как людоедство центрально-африканского Бокассы. Он чёрной, но неотделимой тенью повсюду следует за капитализмом и обостряющейся конкуренцией в условиях произвольного распределения благ общества .

Если неизвестно даже приблизительно, сколько общество должно тебе платить – то тебе могут заплатить или очень много, или вообще ничего. Первое тренирует азарт, второе – страх, гнетущую «фобию обнищания». Соединившись вместе, два этих чувства формируют жестокого и во многом иррационального зверя, ненасытного и жестокого.

И тот, кто стремится списать весь фашизм лично на Муссолини или Гитлера – на самом деле пытается выгородить капитализм с его «имманентной» борьбой за ресурсы, конкуренцией и социал-дарвинизмом. У капитализма много масок, но свастика вытатуирована у него на лбу несмываемым способом, как отражение самой его сущности.

Никакой геноцид, никакие концлагеря сами по себе, ни с того, ни с сего – не случаются. Им всегда предшествуют язык ненависти и образ врага . Люди вначале продумывают и проговаривают свою ненависть, и лишь потом реализуют её в действиях. А как иначе? Как совершить поступок – не приняв предварительно решения его совершить?

Поэтому там, где появился язык ненависти – вскоре появятся и убийцы, каратели, палачи и садисты. Они – носители, но главным образом – слушатели этого языка.

Так, например, современный украинизм (удел дегенератов) – прямо и открыто ставит вопрос не о размежевании украинцев с русскими, а об истреблении русских. Он не оставляет никакой возможности мирного сосуществования этнических общин, выстраивая себя на «завоевании жизненного пространства у русских».

У русских общин отбираются не только политические права голоса и собственного мнения, но и бытовые права на язык общения, заработок, любые деловые операции с выгодными (а не навязанными) партнёрами, самые простые, житейские традиции и семейного формата праздники, дни поминовения, детали личного костюма. Запрещаемы вместе с родным языком и родные, впитанные с молоком матери, верования: советского периода или православия московского патриархата. Русский человек запланирован к полной физической и духовной ликвидации, в самом лучшем для него случае – к безвозвратному изгнанию за пределы «украинского жизненного пространства».

Фашизм ли это? Безусловно, да, но не только. За политической формой кроются экономические процессы зарождения и становления хищника т.н. «национальной буржуазии».

Выражение «национальная буржуазия» - оксюморон, ведь хищники всегда работают только на себя, а не на какую-то абстракцию «нации», своей или не своей. Если человек действительно националист - то он раздаст богатства страдающим соплеменникам, а не себе их ненасытно пригребать будет...

«Национальна» буржуазия только в том смысле, что активно спекулирует национальными лозунгами для своего обогащения и сбивается в хищные стаи по принципу этнической орг-преступности.

Тем не менее – главный вопрос любого хищника – охотничьи угодья, лимитрофы. Всякий хищник в природе защищает территорию своей охоты. Всякий хищник хочет забрать себе всё, а забрать «всё» можно только у кого-то. Важно, чтобы пастыри не мешали резать овец, и чтобы другие волки раньше тебя их не сожрали. Это и задаёт программу т.н. «национальной буржуазии», то сочетание внутреннего террора и внешней агрессии, которое в просторечии называется «фашизмом».

«Работать над ошибками» с человеком, в голове у которого «готтентотская мораль» - бесполезно да и попросту опасно.

У него принципиально, несовместимо с духом цивилизации, иная модель целеполагания и мотивации.

В частности, современный украинский фашизм (если отделить от него многочисленных примкнувших к нему Чикатил) – это модель захвата власти с целью личного обогащения без моральных ограничений, на костях и трупах как своих земляков, так и кого угодно, до кого получится у бандита дотянуться кистенём.

А какова цель – таковы и «реформы» . Анализировать их «ошибки» бессмысленно, потому что никаких ошибок там нет: организаторы хотели дворцов на Мальдивах, особняков в Лондоне или в Испании, и в итоге своей спецоперации всё это обрели.

Какие при этом были «сопутствующие жертвы», что рухнуло, что сгорело, кто вымер, сколько в странах-лимитрофах потрачено расходного человеческого материала – для них сугубо второстепенный вопрос.

Когда аналитическая общественность начинает ныть, что пост-советские «реформы не удались», и даже привели к фашизму – что она имеет в виду?

Какие реформы не удались?

Раздать всем и каждому сладких пряников? Да, такие реформы не удались очевидным образом, но были ли они хотя бы в планах у реформаторов?

А может всё проще, и «реформы», повторившие разбой конкистадоров в Южной Америке, как раз удались в полной мере?

Ведь невозможно говорить об ошибке деятеля, если мы не знаем его цели !

Язык ненависти и образ врага – неизбежная часть процесса конкуренции. Представьте, что есть вы – и есть ваш конкурент. Обществу наплевать и на вас, и на него - как пел Высоцкий «кругом пятьсот, и кто кого переживёт – тот и докажет, кто был прав, когда припрут ».

Допустим, вы цивилизованные люди и ВНАЧАЛЕ конкурируете между собой сдержанно. Но неизбежно кто-то из вас (кто будет проигрывать, или у кого нервы сдадут) – применит запрещённый приём. Другому что делать? Погибать – или отплатить той же монетой? Что не выберешь – всё равно язык ненависти и образ врага…

Это не гримаса отдельного маньяка, который сам по себе никогда не удержится у власти. Это не личное преступление отдельного негодяя, который сам по себе будет отторгнут чужеродным ему обществом. Это система. Она строится на определённом формате массовой социопсихики, на массовых мотивациях и массовых настроениях – при которых вышеописанное считается правильным .

Это внутренний, осознанный или не осознанный до конца, но массовый отказ от идеи общего блага в пользу личного шанса. Именно своей массовостью он делает невозможным мирное сосуществование людей и наций …

Гений есть гений. То, что мне пришлось бы нудно описывать на многих страницах, он умудряется сказать одной фразой. Я же обращаю внимание, что Стивен Кинг не просто «Достоевский нашего времени», величайший из современных исследователей зла, но и патриот США. Много раз он подчеркивал, что гордится своими «американскими предками», как и тем, что он сам – американец.

И что же говорит этот великий ум, склонный делать всё только на благо североамериканского отечества?

Описывая некий посёлок Коулвич, Кинг как бы походя бросает фразу:

«…Его можно было бы причислить к небольшим городкам, некогда – во времена ткацких фабрик – процветавшим в Новой Англии и продолжавшим кое-как бороться за свое существование в нынешнюю эпоху свободной торговли, когда американские брюки с пиджаками шьются где-нибудь в Азии или в Центральной Америке и, как правило, некими детишками, не умеющими ни читать, ни писать ».

Ну что же, поистине «краткость сестра таланта», как говорил А.П.Чехов. В той же самой книге с умопомрачительным приключенческим сюжетом никто иной, как дьявол (сразу вспоминается Великий Инквизитор Ф.М. Достоевского) тоже как бы походя рекламирует себя:

- продлеваю сроки кредита тем, кто ограничен в средствах, - а таких клиентов при нынешнем состоянии экономики сколько угодно.

Конечно, может показаться странным ссылаться на беллетристику при таком обилии документальных источников (которые наперебой кричат об экономической и социальной катастрофе Запада XXI века), но в том-то и дело, что документальные источники и статистика выступают почти всегда орудиями пропаганды или контрпропаганды.

А о реальности говорит то, что без лишних разъяснений, с ходу понятно её современникам – то, в чём они бегло узнают собственную реальность.

Стивен Кинг щёлкнул фотоаппаратом социальной наблюдательности – и пошёл себе дальше рассказывать аллегорические, с глубоким смыслом, сказки. А мы остаёмся с думами о нашем, научном…

Понимаете, если говорят о плохом состоянии экономики страны, которая побеждена, повержена, расчленена и под оккупацией (как Россия после 1991 г.) то в этом нет ничего удивительного.

Ибо три тысячи лет известно: «горе побеждённым!». Удивляет другое.

Американская Империя всех победила, и весь мир под себя подмяла. Всё, что есть в мире по настоящему ценного – сволачивается туда, как в столицу Золотой Орды… Как же так получилось, что обладая мировым доминированием, империя в то же время имеет ВНУТРИ «сколько угодно граждан», «жёстко ограниченных в средствах»?

То что у нас плохо – мы знаем, почему. А у них-то почему?!

Кинг в одной фразе, небрежно, на периферии сюжета раскрыл всю систему взаимной ненависти и неизбежного в западного типа экономике «языка вражды».

Давайте задумаемся: как должны относиться к швейникам «в Азии или в Центральной Америке» жители разорённого ими городка в Новой Англии? Вам не кажется, что ненависть к этим «детишкам, не умеющим ни читать, ни писать» - гарантирована в едва выживающем (а когда-то процветавшем) городке текстильщиков?

Но я задам и другой вопрос, который тоже напрашивается: а как, по-вашему, «детишки, не умеющие ни читать, ни писать» будут относиться к США? Поблагодарят, что их с раннего детства, лишив судьбы и счастья, загнали на каторгу в душные швейные бараки, пошивать там с утра до вечера «американские брюки с пиджаками», слишком дорогие для тех, кто их шьёт?

Мы видим (Кинг одним как бы небрежным мазком нарисовал это) – что система выстроена людоедской на самом базовом, самом фундаментальном её уровне. Она рождает ксенофобию в американских городках (явление Трампа показывает, насколько сильную и массовую), и она же рождает в «Азии или в Центральной Америке» у людей, доведённых чудовищным бытом до дикости, зоологическую, страшную ненависть к метрополии-мучительнице.

Принцип экономности, снижения издержек, пресловутой «буржуазной бережливости» - делает так, что там, где есть нормальная человеческая жизнь – нет работы; а там где есть работа – там нет нормальной полноценной человеческой жизни. Только стоны и скрежет зубовный…

И какой выход? Улучшая жизнь, вы спугнёте работодателей, а ухудшая – угробите работников…

Стремясь забрать себе всё – торжествующий хищник не оставляет ничего всем, кто не он или не его фаворит.

Об этом криком кричит вся современная статистика и публицистика Запада, какой бы лакированной и приглаженной она не была.

Общая структура жизни деградирует ПОВСЮДУ (даже в столицах колониальных метрополий), жизнь в целом становится и беднее, и опаснее. Повсюду происходит разрушение инфраструктуры, не только технической, но и организационно-коммуникативной.

Война всех со всеми создаёт узкий круг победителей, широкие круги побеждённых (которым – горе, как всегда бывает с побеждёнными) и непредсказуемость вражды : смертным врагом вдруг объявляется тот, с кем вчера чуть не целовались в экстазе союзничества… Банды распадаются при дележе награбленного, всякий бандит рискует стать жертвой другого бандита (грань между грабителями и ограбленными всё больше стирается, становится ситуативной).

Это процесс мировой, и именно он сегодня – главное содержание новейшей истории. И главный вызов нам – тем, кто всё понимает…

ЦОЖ – Цивилизованный Образ Жизни, по аналогии с ЗОЖ – Здоровым Образом Жизни.

Толковый словарь Ожегова: ДОБРО́, -а, ср. 1. Нечто положительное, хорошее, полезное, противоположное злу; добрый поступок…. 2. Имущество, вещи (разг.). «Чужое добро».

Он занимался пропагандой вегетарианства, при нём были приняты строгие законы по охране прав животных. Так, уже в середине 1930-х вышли законы о гуманном забое скота, были запрещены все опыты с животными (их перенесли на людей истребляемых рас).

Выражение выведено во времена колонизации Южной Африки из общения христианских проповедников с местным населением. Формула такова: "Я украл - хорошо. Дух, помогший мне украсть - хороший дух и наоборот. Дух, мешающий мне украсть – злой дух, помогающий украсть у меня – тоже злой дух" и т.п.

Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Алла Денисова кандидат филологических наук

Меньше мы думаем над тем, что РАБОТА НАД ОШИБКАМИ неразрывно связана с ЦЕЛЕПОЛАГАНИЕМ.

У него принципиально, несовместимо с духом цивилизации, иная модель целеполагания и мотивации.

Об этом криком кричит вся современная статистика и публицистика Запада, какой бы лакированной и приглаженной она не была.

Алла Денисова
кандидат филологических наук