Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Милан: итальянские тезисы После этого в Милане состоялось главное мероприятие итальянского турне - «Евразийская конференция», приуроченная к выходу номера журнала «Эуразия», посвященного России. Показательны участники конференции. В ней приняли участие главный

Воюют ли на стороне ДНР уголовники, бандиты и фашисты? Вопрос этот не так прост, как в случае с батальонами Коломойского и Ляшко. В интернете мы можем найти сколько угодно утверждений сторонников киевской власти, что это так. Но этим утверждениям цена не больше, чем

Итальянские уроки: как нас обуть Цивилизованный мир завален модными товарами. У тех, кто привык покупать качественные дорогие ботинки, их запасено на десять лет вперед. Вот он, страшный призрак кризиса перепроизводства, каким нас пугал покойный путаник Маркс! Плохо это

Брега любимые Итальянские хроники Стоит ли убиваться из-за телевидения? Дебаты на эту тему носят сезонный характер, но в последние несколько недель, похоже, они усилились. Тема – политическая роль телевидения: означает ли «занимать телевизионные экраны» то же

23 марта 1919 года Муссолини основал движение, которому спустя два года предстояло стать фашистской партией. Слово «фашист» к тому времени уже использовалось несколькими группами, но через свою газету ему постепенно ужалось установить на него исключительное право. 23 марта в зале на Пьяцца Сан Сеполькро, предоставленном миланскими бизнесменами, состоялся митинг. Все присутствовавшие на нем впоследствии стали называться «сансеполькристами». По словам Муссолини, там было всего около пятидесяти человек. Но в последующие годы, когда титул «сансеполькриста» автоматически стал обозначать человека с более высокой зарплатой, в этот список умудрились втиснуться сотни людей, не имевших к тем событиям ни малейшего отношения.

Муссолини надеялся на более внушительное собрание, чтобы положить начало движению, которое, как он надеялся, поставит своей целью вытеснить парламентарный режим. Но этот митинг лишь вскользь был отмечен национальной прессой, да и в самом деле, трудно было отнестись серьезно к разношерстному сборищу футуристов, анархистов, коммунистов, синдикалистов, республиканцев, католиков, националистов и либералов всех мастей. Лишь немногие из присутствовавших имели какое-то представление о том, каковы цели этого движения. «Пополо д"Италия» предсказывала, что программа будет принята единодушно, но, явившись в Сан-Сеполькро, Муссолини заявил, что у него нет никакой программы. Страстно желая организовать общее движение, он в то же время хотел оставить открытыми пути для альтернативного развития. Однако между мартом и июнем постепенно выявились некоторые политические контуры, которые наводили на мысль, что футуристы, окружавшие Маринетти, составляли преобладающее большинство в миланском «фашио».

Выдвинутые миланской группой идеи имели весьма отдаленное отношение к политической философии Муссолини. Эти ранние фашисты были решительными антиклерикалами и требовали конфискации церковной собственности; они также склонялись к отмене монархии; выступали против любого вида диктатуры или деспотической власти и требовали независимости суда. «Мы, кроме всего прочего, сторонники доктрины свободы воли, – писал Муссолини, – для всех, даже для наших врагов». Он говорил, что сделает все возможное, чтобы предотвратить установление цензуры и сохранить свободу мысли и слова, потому что это и есть «высшее выражение человеческой цивилизации».

Доктрина свободной воли, по мнению Муссолини, была чертой, отличавшей фашизм от социализма, хотя в остальном первая фашистская программа намечала почти такое же радикальное изменение общества, как и то, что предлагали социалисты. Она призывала отдать «крестьянам – землю, рабочим – представительство в управлении промышленностью», установить прогрессивный налог на капитал, провести экспроприацию земли и фабрик, повысить налоги на наследование и конфисковать чрезмерные доходы, полученные от войны. К тому же она провозглашала национализацию военной промышленности, фиксированную законом минимальную зарплату, ликвидацию сената, право голоса для женщин и обширную децентрализацию управления. Как только Муссолини понял, что надежда на завоевание власти лежит в совершенно иной области, эти пункты были потихоньку отброшены.

Если футуристы в основном сыграли свою роль при формировании первоначальной фашистской программы, то первый успех активных действий был делом рук «ардити» – распущенной организации бывших военнослужащих, определявшей лицо фашистского движения на протяжении нескольких месяцев. Их бандитская деятельность была очень похожа на действия «Добровольческих корпусов» в послевоенной Германии, а их достижения дали Муссолини бесценный урок. Он понял, что группы вооруженных людей могут оказаться весьма полезны для устрашения оппозиции.

15 апреля 1919 года на редакцию и печатные цеха социалистической газеты «Аванти!» было совершено нападение, причем погибло линотипное оборудование и списки подписчиков. Руководили этим нападением лидер футуристов Маринетти и лидер «ардити» Ферручо Векки. Сам Муссолини предпочел держаться в стороне, рассудив, что у него маловато сил для уличного боя, но зато оказался скор на оправдание того, что случилось, и представил это нападение в Милане, как первый существенный шаг фашистской революции. Он сделал особый акцент на том, что полиция практически не стала вмешиваться, а социалисты, несмотря на все их разговоры о революции, оказались по существу пацифистами, которых легко смогла подмять ничтожная группка людей, готовых убивать и быть убитыми. Муссолини тут же взялся вербовать личную армию из нескольких сотен «ардити». Офисы «Пополо д"Италия» заполнило краденое военное снаряжение, которое приберегали на случай контратаки других «ардити», примкнувших к социалистам.

Когда в июне 1919 года Франческе Нитти стал премьер-министром, фашисты заявили о своей оппозиции по отношению к нему. Нитти не хотел войны в 1914–1918 годах, он был представителем парламентской системы, которую они намеревались заменить. Для них парламент был пошлым жульничеством. Так как ни одна партия, входящая в парламент, не составляла большинства, то правящие кабинеты имели тенденцию превратиться в союзы фракций, из которых каждая старалась вредить всем остальным. Муссолини убеждал, что необходимы новые конституционные формы – например, небольшие, чисто технические законодательные органы, которые ведали бы разными аспектами жизни нации. И хотя он уже с прежней страстью не стремился к насильственной революции, он все еще поговаривал о возможной «кровавой бане». Все лето с его именем связывались слухи а предстоящем государственном перевороте.

В области иностранной политики Муссолини поддерживал популярный мотив отстаивания прав Италии на господство в Адриатическом море. Он отрекся от своих прежних взглядов и теперь доказывал, что все побережье Далматии должно стать итальянским, утверждая, что такое естественное требование даже не нуждается в представлении его на парижскую мирную конференцию. Новое югославское королевство он считал нелепостью; «так называемые югославы» должны быть разделены на небольшие государства хорватов, сербов и словенцев, чтобы облегчить проникновение Италии на Балканы. Он известил общественность, что его фашисты готовы начать пиратскую экспедицию для захвата Фиуме: захват этого порта был бы прекрасным примером сопротивления «англо-саксонской тирании», которую навязывали Европе в Париже. Это был бы благородный акт национального самоутверждения и вызов правительству Нитти и парламенту.

Однако Фиуме при поддержке мятежных элементов итальянской армии захватил отнюдь не Муссолини, а поэт Габриэле Д"Аннунцио. Муссолини уже раньше говорил с Д"Аннунцио о возможности такого нападения, но его непосредственной реакцией на эту новость был страх оказаться or-тесненным на задний план более яркой и дерзкой личностью. Тем не менее, так как событие уже произошло и ни итальянское, ни какое-либо другое правительство не вмешалось, чтобы его предотвратить, Муссолини, благодаря своей политической интуиции, счел необходимым поддержать Д"Аннунцио. Теперь ему было необходимо быстро сделать какой-нибудь очередной шаг, чтобы уравновесить пошатнувшуюся популярность. Но в то же время Муссолини не желал и рисковать. Д"Аннунцио написал ему письмо, называя трусом за то, что тот не явился лично сражаться в Фиуме. Но при публикации письма в «Пополо д"Италия» эти оскорбительные слова исчезли. Для Муссолини было важно, чтобы у читателей не возникло даже мысли о том, что Д"Аннунцио более революционен и отважен, чем он сам.

Габриэле д"Аннунцио

«Марш на Рим», с помощью которого фашисты пришли к власти в 1922 году, был разработан по образцу нападения на Фиуме в 1919 году. Д"Аннунцио заявлял, что именно он первым задумал использовать Фиуме как базу для такого марша. Его предложение было поддержано футуристами и некоторыми националистами, отдельными социалистами и анархистами.

В печати Муссолини касался этой деликатной темы очень осторожно. Несмотря на свои тщательно скрываемые колебания, Муссолини считал, что именно он должен руководить революцией. Он был уверен (возможно, справедливо), что Д"Аннунцио наверняка испортит все дело. В личных письмах обрисовал план по захвату различных итальянских городов и провозглашению Д"Аннунцио почетным президентом итальянской республики. Публично указывал на возможность восстания, которое получит поддержку от вооруженных сил страны. Но в кулуарах советовал Д"Аннунцио не рисковать и лучше положиться на парламентские выборы, намеченные на ноябрь. Эти выборы покажут полное поражение правительства и дадут революции более надежный шанс. Тем временем некоторая часть денег, собранных газетой «Пополо д"Италия» для фиумской кампании (большая часть которых пришла из Соединенных Штатов), была оставлена Муссолини для использования в его собственной предвыборной кампании.

Выборы в ноябре 1919 года проходили по новым правилам пропорционального представительства при отсутствии одномандатных избирательных округов. Муссолини считал эти новые правила очень выгодными, так как они наверняка вызовут еще большие трудности при создании эффективно действующего правительства из-за будущей мешанины маленьких партий в парламенте. Однако фашисты подошли к выборам в некотором беспорядке. Каждая локальная группа приняла свою собственную предвыборную программу, причем иные резко перешли при этом на сторону правых. Сам Муссолини в Милане решительно примкнул к левой антиклерикальной программе, снова требуя высокого обложения капиталов, повышения налогов на наследство и созыва конституционной ассамблеи для того, чтобы покончить с монархией. Он предлагал также союз с социалистами и другими левыми партиями, но они соглашались на это при условии, если сам он не будет баллотироваться, так как считали, что его имя может оттолкнуть избирателей. Правильность их анализа подтвердилась: невзирая на всю уверенность в успехе, Муссолини позорно провалился. В родной деревне Муссолини Предаппио вообще не оказалось ни одного сторонника фашизма. По всей стране ни один фашистский кандидат не попал в парламент – их первый депутат был избран годом позже и при совсем других обстоятельствах.

Муссолини собирал на своих митингах банды оплачиваемых и одетых в форму бойцов, хвастаясь, что предпочитает применять против оппонентов бомбы и ружья вместо избирательных бюллетеней.

Незаконное ношение оружия привело к тому, что после выборов полиция арестовала его вместе с Векки, Маринетти и сотней других фашистов. На следующий день по приказу правительства он был освобожден. Это был зловещий сигнал: он показывал, что государственные деятели, как и в случае с Д"Аннунцио, умышленно потворствовали беззаконию. Их поразительное нежелание преследовать нелегальную фашистскую деятельность в течение последующих лет явилось основным фактором, приведшим Муссолини к власти. Раздосадованная поражением группа фашистов (включавшая мелкого уголовника Альбино Вольпи, который был особенно близок с Муссолини и которого впоследствии использовали в предательском убийстве социалистического лидера Маттеотти) бросила бомбу в процессию по случаю какого-то праздника, проводимого социалистами. Кроме того, несколько маленьких бомб, завернутых в пакеты, были посланы кардиналу, архиепископу Милана и мэру-социалисту. Арнольдо Муссолини, давая объяснения по поводу этих актов насилия, сказал, что в глубине характера его брата всегда билась прискорбная жилка рецидивиста.

Результатом катастрофы фашистов на выборах был отход от них многих членов. В конце 1919 года, согласно подсчету, у этого движения по всей Италии осталось менее 4000 преданных сторонников. Казалось, что и их лидеру пришел конец. Так как его газета оказалась в долгах, а семья – без денег, Бенито решил опять эмигрировать. Он жаловался, что устал от журналистики, и в качестве альтернативы планировал написать несколько книг – намеренно пошлых книг об убийствах, венерических болезнях, безумии и кровосмешении. Но уже через несколько дней Муссолини обрел обычную самоуверенность и выказал настоящий талант, выискивая и находя положительные моменты в самых безнадежных ситуациях. К счастью для него, новый парламент действительно оказался еще более неуправляемым, чем прежний. Из 500 депутатов 300 были новичками, избранными от большого числа маленьких группировок, так что в любой комбинации они вряд ли могли составить эффективную правительственную коалицию. Депутаты от социалистов представляли самую большую группу, и это тоже оказалось благоприятным фактором, так как встревожило консерваторов, побудив некоторых из них обратиться за поддержкой к фашистским сквадрам. Поскольку Муссолини не удалось убедить избирателей поддержать его на свободных выборах, то он решил использовать грубую силу, как это с успехом сделал Д"Аннунцио; фашисты провалились как левое движение, но союз с правыми, возможно, оказался бы более удачным.

У Муссолини было ценное подспорье в виде «Пополо д"Италия», которое, подобно газете Гитлера «Фелькишер Беобахтер», могло содействовать мобилизации преданных ему последователей. В последующие годы он всегда беспокоился о том, чтобы не дать другим подобную возможность контакта с массовой аудиторией. Неожиданная удача пришла к Муссолини также в виде нового источника финансирования – «денежных мешков», которые поняли, что газета, влияющая на политический курс, вполне стоит поддержки. В этот период некоторые основные помощники Муссолини отказались от своих должностей; их возмущало, что Муссолини продолжал нанимать головорезов в целях устрашения, а также то, что газета без их ведома принимала все более консервативный курс.

Как издатель Муссолини привык сосредотачивать внимание на собственных передовицах, которые писал на ходу за двадцать минут, не редактируя. Остальные страницы газеты его мало занимали, и сотрудники обычно оставались в недоумении относительно общей политической линии, пока не прочитывали передовицу, часто непосредственно перед выходом номера. Иногда Муссолини даже не узнавал своих сотрудников, хотя некоторые работали у него уже по нескольку месяцев. Так как оклады были очень низкие, то оседали здесь самые бесталанные журналисты. Только его личное участие придавало газете ее агрессивный политический облик. Муссолини разработал очень эффектный стиль, энергичный и язвительный, способный прикрыть слабость любого аргумента. Стиль, который он рекомендовал, должен быть всегда «волнующим» и «взрывным». Он гордился своей способностью писать на любую тему в простой, но всегда убедительной манере. Аргументами он не пользовался, целью было сбить читателя с ног, а не обеспечить его материалом для размышлений.

1920

Выборы показали, что преобладание в стране было у левых, и Муссолини, учитывая этот факт, еще в 1920 году называл себя социалистом, хотя и инакомыслящим. Он продолжал кампанию за национализацию земли, участие рабочих в управлении фабриками и частичную экспроприацию капитала. Но при этом заботился о том, чтобы создать путаницу в мыслях, подчеркивая, что внутри его движения есть место для всех политических убеждений и даже для тех, кто не имел их вообще. Фашизм, в зависимости от обстоятельств, мог быть либо «реакционным», либо «революционным» и мог принять как необходимость и классовую войну и классовое сотрудничество. Некоторые наблюдатели при этом вспоминали о волшебном зеркале, в котором каждый мог увидеть исполнение своих желаний.

Контролировать такое разношерстное сборище людей и идей было нелегкой задачей. В некоторых областях люди из местных «фашио» мало знали о Муссолини и предпочитали следовать за своими собственными лидерами. Таких местных лидеров называли «рас» – модным словечком, обозначавшим полунезависимых вождей Абиссинии. Некоторые из них были не только независимыми, но и достаточно сильными, с собственными одетыми в униформу телохранителями из сквадристов или членов фашистских команд, нанятых для усиления местных органов правопорядка и иногда используемых для междоусобной борьбы за территорию. Один «рас» мог быть политически «левым», а его сосед – «правым»; один – республиканцем, а другой – монархистом; одни были антиклерикалами, другие – оппозиционерами; одни недалеко ушли от мафиози, другие были идеалистами, искренне желавшими обновить политическую жизнь страны. Великим искусством Муссолини было сохранять такую разношерстную коалицию вместе и в итоге убедить всех ее членов в том, что он один может привести в действие систему рычагов для введения фашизма в национальном масштабе. Он понимал, что центр тяжести этого движения постепенно перемещается вправо, желание Муссолини получить читателей и солидную финансовую базу вынуждало его опираться на правых. Поэтому в 1920 году он отошел от своего прежнего антиклерикализма и даже начал допускать, что получил бы больше преимуществ, если бы назвался реакционером и империалистом.

Согласно выдуманному впоследствии мифу, Муссолини спас Италию не только от германского милитаризма в 1915 году, но также и от большевистской революции в 1920–1922 гг. Оба эти утверждения ложны. В своих письмах того времени он сам признавал, что опасность большевизма в Италии была не большей, чем в Англии, Франции или любой другой стране, хотя стачки и инфляция были там такой же серьезной проблемой, как и повсюду. Он прекрасно знал, что итальянским социалистам не хватает человека, способного сформулировать их собственный тип революции. Таким лидером мог бы быть – наподобие Ленина и Троцкого – сам Муссолини.

Ленин был политическим современником будущего диктатора, которым он втайне более всего восхищался. Муссолини тщательно изучал русскую революцию, чтобы извлечь из нее уроки для себя. Ленин казался ему «самим отрицанием социализма», потому что он создал не диктатуру пролетариата или социалистической партии, а орган нескольких интеллигентов, которым открылся секрет завоевания власти. По правде говоря, Муссолини просто завидовал Ленину. Он подвергал критике отсутствие в России свободы слова, запрет стачек и оппозиционных газет, но больше всего порицал жестокость, царящую в России. Заявляя, что потрясен этой, как он называл, тиранией, гораздо более жестокой, чем та, которая была при царях, Муссолини все-таки был готов учиться на примерах успехов и неудач Ленина. В то же время он тщательно распространял легенду о коммунистической опасности в Италии.

В сентябре 1920 года рабочие захватили ряд заводов в Северной Италии. Впоследствии Муссолини представил этот захват симптомом и символом надвигающейся на Италию лавины коммунистического варварства. Но в то время его отношение к рабочим не было враждебным. Он даже организовал тайную встречу с их представителями и прикинулся перед ними человеком, который готов повести их к победе. Несомненно, он выжидал, чтобы посмотреть, последуют ли они за ним. Но очень скоро это движение выдохлось – еще одно свидетельство, что итальянские профсоюзные деятели и социалисты никогда не смогли бы завладеть аппаратом государственного управления. Бумажные революционеры оказывались беззащитными, как только против них выступали вооруженные фашистские отряды.

К осени 1920 года умелая поддержка, оказанная Муссолини нападению Д"Аннунцио на Фиуме, обеспечила ему последователей среди тех, кто хотел более сильного итальянского присутствия на Балканах. В Триесте, приграничном городе где итальянцы соседствовали со славянами, одна из фашистских групп доказала, что можно найти поддержку среди местных энтузиастов, избивая на улицах словенцев. Myccoлини с наслаждением подстрекал их к дальнейшим кровопролитиям и актам вандализма. Во время короткого визита в Триест его окружала толпа энтузиастов и солдат в форме. Их аплодисменты были первым настоящим успехом Муссолини у широкой публики.

Далее к югу, на Адриатике, Муссолини нашел другой объект для подъема патриотических чувств. Когда либерально настроенный пацифист Джолитти, опять ставший премьер-министром, отозвал итальянские войска из Албании, где они находились с 1914 года, Муссолини в своем обычном риторическом стиле назвал это ударом по престижу Италии, худшим, чем Капоретто. Это была «омерзительная демонстрация национальной трусости», особенно потому, что она могла внушить югославам мысль о слабости Италии и ее неспособности в данный момент вести войну. Людей, ответственных за это, следовало расстрелять. Италии, наоборот, необходимо было иметь в руках «увесистую дубинку» против «славяно-варваров», чтобы открыть себе путь на Ближний Восток. Муссолини мечтал о том времени, когда Италия будет господствовать на всем Средиземноморье и «ось» европейской власти повернется от Лондона и Парижа к Риму – естественному центру, лежащему между западом и востоком.

Премьер Италии Джованни Джолитти

Отказ Джолитти пустить в ход «увесистую дубинку» в Албании и Далматии стал поводом, чтобы поднять демобилизованных офицеров, оказавшихся без работы. Муссолини опять связывается с Д"Аннунцио относительно возможности начать поход на Рим, чтобы сбросить бесхребетное правительство. Они могли бы получить поддержку консерваторов и Ватикана, а также студентов, школьников и молодых безработных; могли также подкупить небольшие части вооруженных сил, чтобы поднять мятеж. Однако Муссолини опасался, что Франция и Британия попытаются остановить любую революцию, которая будет угрожать существующему равновесию сил на Средиземном море. В этом случае он собирался обратиться за помощью к недавно потерпевшим поражение немцам, которые будут только рады восстановить свое положение. Расчет Муссолини опирался на то, что старый режим в Италии уже изжил себя и хорошо подготовленный толчок может устранить его в один момент. Не считая Джолитти, который был слишком стар, в стране не было ни одного парламентского лидера, обладавшего достаточной политической сноровкой и силой характера, чтобы настаивать на решительном сопротивлении восстанию.

1921

В январе 1921 года социалистическая партия была численно ослаблена отходом ее крайне левого крыла в новообразованную коммунистическую партию. Это создавало угрозу фашизму, так как оставшиеся социалисты – а они все еще представляли наиболее многочисленную группу в парламенте – придерживались по большей части умеренных взглядов, и их можно было уговорить присоединиться к коалиции Джолитти. Такой альянс между либералами и социалистами обеспечил бы парламентское большинство, что сделало бы возможным создание действенного правительства. Чтобы воспрепятствовать этому, Муссолини стал доказывать Джолитти, что фашисты готовы стать для него альтернативными политическими союзниками, и это предложение было принято. Правительство могло легко раздавить необузданные фашистские толпы таким же образом, как оно в декабре 1920 года расправилось с Д"Аннунцио за его бунт в Фиуме, но Джолитти неправильно истолковал ситуацию. Он намеревался приручить фашистов, введя их в свою коалицию и используя на общих выборах в мае 1921 года для ослабления некоторых других оппозиционных партий. Но этим Джолитти только доказал, что обладал куда меньшей, чем у них, сноровкой.

Когда Муссолини согласился присоединиться к либералам и националистам в общей избирательной коалиции, он разочаровал многих своих последователей. Еще хуже было то, что, выступая в привычной роли экстремиста, он заявил, что представляет крайне правое крыло консервативной группы. Муссолини доказывал, что для фашистов было бы огромным тактическим преимуществом выступать на выборах с полицейской властью и стоящей за ней префектурой. Перекинувшись к крайне правым, он продолжал требовать от англичан, чтобы они выметались со Средиземного моря, и заявлял, что только итальянцы, гордые представители арийской расы, имеют право считать его «нашим морем». Вся фашистская иностранная политика, повторял он, заключена в словах «империализм» и «национальная экспансия».

Выборы проходили в условиях невероятно ожесточенных схваток: не менее ста человек были убиты. Атмосфера официально допущенного разгула существенно повлияла на результаты – некоторые области Италии оказались, по существу, под фашистским контролем, социалисты даже не смогли провести там предвыборные собрания.

Полиция предоставляла фашистским отрядам грузовики; некоторые армейские части снабжали их оружием; члены городских магистратов старались выносить решения при судебных разбирательствах в их пользу и, таким образом, гарантировали их безнаказанность. Джолитти сказал, что сожалеет о том размахе, который приняла бессмысленная жестокость, но предпринял лишь вялые попытки прекратить ее, а его фашистские союзники чувствовали себя достаточно сильными, чтобы угрожать расправой любой партии, которая осмелится оказать им сопротивление. В результате всего этого Муссолини, который в 1919 году не получил ни одного мандата и набрал очень мало голосов, в 1921 году смог обеспечить себе 35 мест в парламенте – приблизительно семь процентов от их общего числа. Он надеялся на большее и был очень разочарован, что 122 социалиста все еще составляли самую многочисленную группу депутатов. За ними следовала католическая партия «пополяри» из 107 членов. И все же Джолитти и либералы, оказав Муссолини помощь на выборах, обеспечили ему еще большее влияние, респектабельность и бесценную парламентскую неприкосновенность. Судебное дело против него, сформулированное как «намерение свергнуть правительство насильственным путем», осталось без последствий, так как теперь он был защищен от преследования законом о депутатском иммунитете.

Либералы поняли свою ошибку слишком поздно. Несмотря на то что имя Муссолини было включено в список поддерживаемых правительством кандидатов, он внезапно заявил, что как только парламент соберется, будет голосовать вместе с оппозицией. Он взял все, что хотел, от своего избирательного альянса с либералами, и как только понял, что Джолитти не имеет достаточной поддержки, чтобы сформировать новое правительство, предпочел предоставить себя в распоряжение других.

Едва новый парламент собрался на сессию, как фашистские депутаты, под личным руководством Муссолини, совершили физическое нападение на представителя коммунистов Мизиано и вышвырнули его из здания под тем предлогом, что во время войны он был дезертиром. В палате они стали размахивать револьверами и грозить такой же расправой другим социалистам. Удивительно, но правительство не предприняло против этого никаких действий. Различные либеральные фракции, окружавшие Нитти, Джолитти, Саландру и Орландо, по-прежнему были больше заняты междоусобными ссорами и не заинтересованы в том, чтобы без пользы для себя обижать фашистов.

Однако когда Муссолини попытался заставить других фашистских депутатов бойкотировать речь короля, он просчитался. Он хотел, чтобы фашисты приняли его программу без обсуждения; когда они отказывались, он им тоже стал угрожать физической расправой. Но в отличие от других депутатов, их нельзя было запугать. Это его поражение позволило некоторым наблюдателям понять, что Муссолини явно не хватает тонкости, которой обладают опытные парламентские лидеры.

Но он быстро научился изворотливости, которой требует политика оппортунизма. Одним из неоценимых уроков для него как журналиста было то, что общественность можно легко ввести в заблуждение и что издатель может менять свои взгляды, ничуть не отпугивая этим читателей, и даже делать это совершенно для них незаметно. Например, за несколько месяцев до того он поносил христианство, называя его «отвратительным» и призывая Папу покинуть Рим, но как только понял, что союз с Церковью обеспечит ему кое-какие преимущества, мгновенно изменил тактику. Он начал советовать правительству субсидировать церкви и религиозные школы, надеясь, что в ответ Ватикан, который уже проклял либерализм и социализм, откажет в поддержке католическим «пополяри» за их слишком левые взгляды. Это ослабило бы его оппонентов и помогло дальше подрывать деятельность парламента.

В июле Муссолини сделал очередной радикальный шаг в политике, неожиданно предложив создать коалицию между фашистами, социалистами и «пополяри». Этот знаменательный поворот на 180 градусов был хорошо спланированной и рассчитанной исподтишка заявкой на власть. По крайней мере он надеялся, что консерваторы испугаются и откупятся от него. Возможно, это делалось, чтобы отвлечь внимание людей от события, случившегося несколькими днями раньше. В небольшом городке Сарцане двенадцать полицейских открыли огонь, обратив в бегство огромное сборище разбушевавшихся фашистов. Это доказывало, что при желании власти легко могут прекратить наводящие ужас эксцессы «сквадризма», которые в тот период каждый выходной вспыхивали по всей стране.

Дино Гранди, один из основоположников итальянского фашизма (1925)
Фото из Федерального архива Германии

Самому Муссолини, представителю «городского фашизма» в Милане, не мог нравиться более жестокий «аграрный фашизм», поддерживаемый богатыми землевладельцами Эмилии и долины По. Он боялся «аграрных фашистов» как соперников в борьбе за лидерство в движении. После катастрофы в Сарцане продолжение жестоких вылазок сквадристов могло привести к еще более крутым мерам со стороны полиции. Поэтому в начале августа Муссолини бросил вызов этим потенциальным соперникам, подписав формальный пакт о примирении с социалистами и взяв на себя обязательство положить конец бандитским набегам. Три руководящих провинциальных босса – Дино Гранди, Итало Бальбо и Роберто Фаринацци – отказались принять слишком уж неожиданное соглашение с врагом, так как они справедливо опасались, что конец «сквадризма» будет означать конец их неограниченной власти на местах. Попытка неподчинения подтолкнула Муссолини на ответное заявление, что фашизм – его детище: оно должно ему повиноваться или он его уничтожит. Он писал, что «аграрный фашизм» представляет «частные интересы» самых грязных и презренных классов. Муссолини переоценил собственные силы и спустя несколько дней, опять оказавшись в меньшинстве, сложил с себя обязанности дуче – вождя или лидера фашизма, заявив, что ему никогда особенно не нравился этот титул.

Заявление об отставке явилось признанием того, что его соглашение с социалистами было тактической ошибкой. Но Муссолини вновь смог быстро отступить от своих позиций. Как он заявлял в частных беседах, фашизм был не системой веры, а путем к политической власти. О перемене его курса общественность узнала в ноябре, во время третьего национального конгресса фашистов в Риме. В течение первых двух дней конгресса казалось, что «городские фашисты» были в меньшинстве, благодаря чему основные аплодисменты достались Гранди, но потом Муссолини одержал победу, признав свою ошибку относительно союза с социалистами и убедив фашистские колонны в том, что он – единственный человек, который может привести их к победе. Конгресс, полностью одобрив антисоциалистическую и пропредпринимательскую политику, согласился также с заявлением Муссолини, что движение должно стать дисциплинированной партией, такой, как миланская организация.

Пока шел этот конгресс, тысячи вооруженных фашистов устраивали в Риме беспорядки, не встречавшие со стороны правящих кругов никакого противодействия. Муссолини даже намекнули, что этот момент можно было бы использовать, чтобы с помощью вооруженных сквадристов силой захватить власть. Но он решил, что это слишком рискованно. Нужно выждать еще год.

Оглядываясь назад, в 1921 год, Муссолини признавал, что наиболее прочным и многообещающим достижением его движения была организация полувоенных фашистских отрядов. Наиболее реальная надежда возлагалась на крайнюю нерешительность полиции. Если партию разделяли политические взгляды и борьба личностей, то ее объединяла тактика насилия, которая показала себя как мощное вспомогательное средство вербовки. Жестокость всегда привлекала молодежь: например, студенты получали особое удовольствие от «актов правосудия», выражавшихся в накачивании их жертв касторовым маслом. В сентябре группа фашиствующих студентов убила депутата-социалиста от Бари Ди Вагно. Во время «марша сквадр Бальбо на Равенну» молодые фашисты стали носить черные рубашки военного образца как обязательную боевую форму. От Д"Аннунцио в Фиуме они переняли приветствие поднятием руки и песню Сальваторе Готта «Джиовинецца».

В ноябре все местные фашистские группы по приказу Муссолини были объединены в его личную армию. К концу 1921 года он заявлял, как всегда сильно преувеличивая, что под его командой находится 400 000 вооруженных и дисциплинированных бойцов.

1922

После полудюжины недолговечных правительств, следовавших одно за другим после окончания войны, в феврале 1922 года премьер-министром страны стал Луиджи Факта, последний либеральный премьер перед приходом к власти Муссолини. Факта, незначительный политик, избранный исключительно потому, что другие либеральные лидеры слишком завидовали друг другу, видел свою задачу в той, чтобы формировать сильный союз против антидемократических сил, как левых, так и правых. Его назначение особенно устраивало фашистов именно потому, что демонстрировало бессилие парламентарного режима, который не мог сформировать стабильного правительства для защиты закона и порядка. Несколько дней спустя фашисты проверили новое правительство путем еще одного провокационного восстания в Фиуме, где под дулом пистолета были отправлены в отставку городские власти и назначено новое управление.

Так как этот эксперимент оказался успешным, Муссолини приказал начать атаку на другие стратегические города Италии. Бальбо, который, как и Гранди, присоединился к фашистскому движению в последний момент, оказался как раз тем человеком, которого можно было использовать для терроризирования правительственных чиновников на местах. Муссолини и другие фашисты восхищались Бальбо – циничным, отважным, честолюбивым и безжалостным наемным убийцей, который, не обладая богатым воображением, не брезговал никакими средствами при совершении политических акций. Этот 25-летний партийный лидер повел свои вооруженные колонны через провинциальные центры Феррару и Равенну, оставляя за собой следы разрушения и смерти. Так как его основными целями были социалистическая администрация и собственность профсоюзов, то некоторые общественные деятели активно способствовали этому чудовищному попранию закона. Бальбо снабдили огромными денежными суммами для приобретения взрывчатки и пулеметов.

Итало Бальбо, один из основоположников итальянского фашизма (1929)

В начале августа социалисты сделали слабый жест, призвав к общей стачке в качестве протеста против попрания законности и порядка. Но и это оказалось на руку Муссолини. Фашисты сразу же сконцентрировались на провале забастовки, таким образом повысив свою значимость для консерваторов. Неожиданно Муссолини из ярого врага закона превратился в его защитника. Прикрываясь демагогическими лозунгами, он получил возможность разгромить типографии социалистических газет.

Почти ничего не говоря своим коллегам, Муссолини продолжал вести двойную игру, демонстрируя готовность искать власть внутри парламентской системы, но также намекая, что готов и к насильственному перевороту, ибо кабинет никогда не согласится на действия, необходимые, чтобы его предотвратить. Социалисты были неспособны воодушевить своих многочисленных последователей противостоять угрозе. Особенной удачей для Муссолини было то, что его оппоненты не принимали его всерьез: одни видели в нем лишь журналиста, шарлатана, которого можно проигнорировать, другие – фигуру, которую следует использовать в своих интересах.

Весь сентябрь и часть октября Муссолини подогревал надежду на то, что фашисты, если они будут приняты в правительственную коалицию, не только заставят парламент работать, но оттеснят республиканцев, снизят налоги и сбалансируют бюджет, обеспечат присоединение Далматии, превратив Италию в основную силу на Средиземном море. С другой стороны, он позволил своим фашистским бандам начать атаку на города Больцано и Триест, бросив прямой вызов правительству. Когда, вопреки его ожиданиям, атака удалась, Муссолини понял, что кабинет так разобщен, что он может еще усилить давление, ничем особенно не рискуя.

Для многих людей в Италии это было время депрессии, безнадежности и страха, подобное тому, что последовало после поражения при Капоретто. Многие боялись речей социалистов не меньше, чем революции, и были готовы смотреть на Муссолини с надеждой. Они были напуганы отсутствием общественного порядка. Железнодорожное и почтовое ведомства подвергались разгрому, возрастало число ограблений и убийств. Назревала гражданская война.

Многое играло на руку Муссолини, но и его собственная политическая гибкость и чувство времени тоже были на высоте. Временами казалось, что у него нет определенного плана, но на самом деле он все держал под контролем. Вероятно, он все еще продолжал надеяться на парламентскую победу легальными методами, хотя одновременно вел усиленную подготовку к вооруженному захвату власти.

Параллельно Муссолини разрабатывал тактику борьбы с возможными противниками. Ему было желательно нейтрализовать как Ватикан, так и короля. Нужна была также помощь Д"Аннунцио, который мог быть очень опасен в качестве врага. Основной же удачей для Муссолини было то, что либералы, неспособные договориться между собой, больше всего были озабочены личной карьерой и тем, как бы навредить друг другу, и не обращали внимания на готовящийся фашистский переворот. Орландо и Амендола считали, что лучшим решением было бы создание коалиции, в которую вошли бы и фашисты; Нитти, вновь лелеявший надежды стать премьером, пришел к мысли, что союз с Муссолини будет самым лучшим средством обойти его врага Джолитти. Даже некоторые министры из правительства Факты вошли в контакт с фашистами, и через них Муссолини имел возможность узнавать, что о нем говорят в кабинете.

По словам Муссолини, лишь один человек мог бы помешать маршу на Рим – Джолитти. Он уже показал, что готов пустить в ход армию, когда подавил мятеж в Фиуме. Но этот величественный старик, самый старый из итальянских политиков, чье восьмидесятилетие приходилось на 27 октября этого года, не хотел пускаться в утомительное для него путешествие на юг, в Рим, пока не будет абсолютно уверен в том, что король назначит его сформировать правительство. Факта два раза просил его выступить, но он продолжал выжидать, пока не стало слишком поздно – ошибка, о которой Джолитти впоследствии горько сожалел.

16 октября на закрытом собрании фашистских лидеров был согласован план революционного выступления. Бальбо, писавший протокол, был уверен, что на это решение Муссолини подтолкнули другие, но тот утверждал обратное, напирая на то, что даже был вынужден пригрозить продолжать борьбу в одиночку, если никто за ним не пойдет. Вероятно, он боялся, что движение потерпит крах или, по меньшей мере, выйдет из-под его контроля, если он не станет действовать быстро. На следующий день Муссолини сказал избранным журналистам, что совет решил отвергнуть идею коалиционного правительства, так как это оставило бы фашистов в меньшинстве и, следовательно, в бездействии. Но перед широкой аудиторией почти в то же самое время он утверждал в точности противоположное, заставляя политиков теряться в догадках, и тем самым ослабляя возможное сопротивление. Во всеуслышание Муссолини говорил, что не желает никакого государственного поста, а в частном кругу, наоборот, твердил, что фашизм был создан как средство достижения власти – в случае, если бы движение отклонилось от этой линии, он бы сам ликвидировал его.

24 октября на массовом митинге фашистов в Неаполе выкристаллизовался наконец план восстания. Муссолини выступил с речью, обращенной к населению и властям города. На сцене театра Сан Карло, на фоне декораций для оперы «Мадам Баттерфляй», он разъяснял преимущества фашистской политики финансовой экономии и эффективно управляемого законодательства. Еще одну речь он произнес перед боевиками, стянувшимися в Неаполь из всех уголков Южной Италии. Здесь его тон был уже другим: «Либо нас добровольно допустят к управлению, либо мы захватим власть, совершив поход на Рим», чтобы «схватить за горло жалкий класс, все еще пытающийся управлять нами». В этой речи не было никакой маскировки. Прежде чем покинуть город, фашисты разгромили редакции оппозиционных газет. Но даже и после этого правительство – несомненно, из-за нежелания некоторых министров быть исключенными из новой коалиции, в которую должны были войти фашисты, – упустило возможность объявить государство в опасности.