Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

«Сердцем веруется в правду».
Жизнь и книги митрополита Вениамина (Федченкова)

Акция устрашения.
Из воспоминаний участника событий октября 1993 года

О романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Часть 3

«Когда помутилось сердце человеческое».
О романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Часть 2

«Когда помутилось сердце человеческое».
О романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Часть 1

On the Rehabilitation of Tsar Nicholas II and His Family

Становление русского мировоззрения (до XVI века). Часть 5

Становление русского мировоззрения (до XVI века). Часть 4

Становление русского мировоззрения (до XVI века). Часть 3

Становление русского мировоззрения (до XVI века). Часть 2

Становление русского мировоззрения (до XVI века). Часть 1

О реабилитации императора Николая II и его семьи

Из воспоминаний о Солженицыне: Первое издание «Архипелага ГУЛАГ» в России

Горизонты Александра Солженицына

День рождения 00 1949

христианский философ, богослов, публицист, российский политик, народный депутат РСФСР, религиозный деятель

Биография

Родился в 1949 году в Западной Белоруссии. Учился в Рижском мореходном училище, служил в ВМФ, офицер запаса. В юности как моряк торгового и рыболовецкого флота побывал во многих странах.

В 1978 году окончил философский факультет МГУ. Самостоятельно изучал русскую религиозную философию. В 1979 г. стал аспиpантом кафедpы заpубежной философии МГУ, тема дисеpтации - совpеменное заpубежное пpотестанство.

Вступил в КПСС в 1972 году во время срочной службы в ВМФ СССР; вышел из партии в 1979 году по религиозным убеждениям.

Занимался религиозным и политическим самиздатом, за что подвергался репрессиям КГБ: исключение из аспирантуры МГУ, обыски, допросы, изъятие библиотеки, негласный запрет на работу по профессии. Около десяти лет вынужден был работать бригадиром сезонных строительных рабочих в различных регионах страны.

С середины 1980-х годов публиковался в эмигрантских и западноевропейских изданиях. С 1987 года с Глебом Анищенко издавал литературно-философский журнал русской христианской культуры «Выбор» в самиздате, затем переиздававшийся в Париже , с 1991 года издававшийся официально в России.

В 1986-1990 годах работал в кооперативе "Перспектива" и совместном предприятии "Бьюика".

В 1990-1993 годах - народный депутат РСФСР и РФ, создал и возглавлял депутатскую группу «Российское единство». Инициатор и соавтор закона 1990 года «О религиозных верованиях».

В 1990-1997 годах лидер Российского христианского демократического движения, на начальном этапе входившего в Движение «Демократическая Россия». Выступал против распада СССР и экономических реформ в России. В 1992 году был организатором Конгресса гражданских и патриотических сил России, возглавил созданное Конгрессом Российское народное собрание. Член Национального комитета «Социал-патриотического движения «Держава»». В 1995 года был кандидатом в депутаты на выборах в Государственную Думу РФ от «Блока Станислава Говорухина».

В 1997-1998 годах был советником первого вице-премьера Правительства России Бориса Немцова. Государственный советник 1 класса. Курировал работу правительственной Комиссии по идентификации и захоронению останков российского императора Николая II и членов его семьи.

Преподаватель философии, доцент Государственной Академии славянской культуры. С 2009 года президент фонда «Русские университеты».

По своим убеждениям является конституционным монархистом.

Женат, пятеро детей.

Творчество

Сферы творческих интересов: богословие, христианская философия, историософия, история России, культурология и политология.

Эволюцию своих философских взглядов Аксючиц характеризует как «типичный для русской интеллигенции путь от марксизма к идеализму и православию». Тематически и концептуально его работы в сфере традиции русской христианской философии ХХ века, которую он характеризует как «неопатристику», синтезирующую учение Отцов Церкви и современную философию в ответах на вызовы эпохи. В творчестве Аксючица сходятся традиции онтологизма Вл. С. Соловьева, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, С. Л. Франка и христианского персонализма и экзистенциализма Ф. М. Достоевского, Н. А. Бердяева, Л. Шестова. Эту позицию можно характеризовать как персоналистический онтологизм.

«Под сенью Креста» - главный богословско-философский труд Аксючица, основная тема которого: Богочеловеческий диалог в процессе миротворения. Крест и Голгофа Бога и человека - начало и конец сущего, мировая история - кровоточение ран Распинаемого Бога, назначение человека - крестонесение бытия - сотворчество Богу, а жизнь - непрекращающееся распятие. Под сенью Креста открываются глубины миротворения и бытия, подлинный смысл назначения человека и человечества. Углубление в новозаветное откровения Креста, Голгофы и Воскресения Богочеловека позволяет обнаружить новый и вместе с тем укоренённый в христианской традиции смысл основных богословско-философских проблем: триипостасности Божества, софиологии, творения и грехопадения, богочеловеческого крестонесения, воплощения вечной души, бытия, теодицеи, свободы, богоподобной личности как «малого творца» бытия, христианской космогонии и космологии, происхождения и природы зла, апокалипсиса и эсхатологии.

Виктор Владимирович Аксючиц (род. 1949, БССР) - христианский философ, богослов, публицист, российский политик, народный депутат РФ, религиозный деятель.

Родился в 1949 году в Западной Белоруссии. Учился в Рижском мореходном училище, служил в ВМФ, офицер запаса. В юности как моряк торгового и рыболовецкого флота побывал во многих странах.

В 1978 году Виктор Аксючиц окончил философский факультет МГУ. Самостоятельно изучал русскую религиозную философию. Вступил в КПСС в 1972 году в Военно-морском флоте; вышел из партии в 1979 году по религиозным убеждениям. Занимался религиозным и политическим самиздатом, за что подвергался репрессиям КГБ: исключение из аспирантуры МГУ, обыски, допросы, изъятие библиотеки, негласный запрет на работу по профессии. Около десяти лет вынужден был работать бригадиром сезонных строительных рабочих в различных регионах страны.

С середины 1980-х годов публиковался в эмигрантских и западноевропейских изданиях. С 1987 года с Глебом Анищенко издавал литературно-философский журнал русской христианской культуры «Выбор» в самиздате, затем переиздававшийся в Париже, с 1991 года издававшийся официально в России.

В 1990-1993 годах - народный депутат РФ, создал и возглавлял депутатскую группу «Российское единство». Инициатор и соавтор закона Верховного Совета РСФСР 1990 года «О религиозных верованиях», по которому были отменены ленинские и сталинские декреты о религии, распущен Совет по делам религий - орган режима государственного атеизма, предоставлены свободы религиозной деятельности, утвержден в качестве выходного дня день Рождества Христова, религиозная деятельность была освобождена от налогов.

В 1990-1997 годах лидер Российского христианского демократического движения, на начальном этапе входившего в Движение «Демократическая Россия». Выступал против развала Союзного государства и политики реформ Гайдара-Чубайса. В 1992 году организатор Конгресса гражданских и патриотических сил России, возглавил созданное Конгрессом Российское народное собрание. Член Национального комитета «Социал-патриотического движения „Держава“». В 1995 года кандидат в Государственную Думу РФ от «Блока Станислава Говорухина».

В 1997-1998 годах советник первого вице-премьера правительства России Бориса Немцова. Государственный советник 1 класса. Курировал работу правительственной Комиссии по идентификации и захоронению останков российского императора Николая II и членов его семьи.

Преподаватель философии, доцент Государственной Академии славянской культуры. С 2009 года президент фонда «Русские университеты». По своим убеждениям является конституционным монархистом. Женат, пятеро детей.

Творчество

Сферы творческих интересов: богословие, христианская философия, историософия, история России, культурология и политология.

Эволюцию своих философских взглядов Аксючиц характеризует как «типичный для русской интеллигенции путь от марксизма к идеализму и православию». Тематически и концептуально его работы в сфере традиции русской христианской философии ХХ века, которую он характеризует как «неопатристику», синтезирующую учение Отцов Церкви и современную философию в ответах на вызовы эпохи. В творчестве Аксючица сходятся традиции онтологизма Вл. С. Соловьева, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, С. Л. Франка и христианского персонализма и экзистенциализма Ф. М. Достоевского, Н. А. Бердяева, Л. Шестова. Эту позицию можно характеризовать как персоналистический онтологизм.

«Под сенью Креста» - главный богословско-философский труд Аксючица, основная тема которого: Богочеловеческий диалог в процессе миротворения. Крест и Голгофа Бога и человека - начало и конец сущего, мировая история - кровоточение ран Распинаемого Бога, назначение человека - крестонесение бытия - сотворчество Богу, а жизнь - непрекращающееся распятие. Под сенью Креста открываются глубины миротворения и бытия, подлинный смысл назначения человека и человечества. Углубление в новозаветное откровения Креста, Голгофы и Воскресения Богочеловека позволяет обнаружить новый и вместе с тем укоренённый в христианской традиции смысл основных богословско-философских проблем: триипостасности Божества, софиологии, творения и грехопадения, богочеловеческого крестонесения, воплощения вечной души, бытия, теодицеи, свободы, богоподобной личности как «малого творца» бытия, христианской космогонии и космологии, происхождения и природы зла, апокалипсиса и эсхатологии.

В концепции историософии России утверждается, что народ - это соборный организм, имеющий вечную соборную душу, которая отражает творческий замысел Бога о народе и ответный помысел народа о себе - о своей творческой миссии в бытии. Судьбу русского народа определяют: духовный генотип - вечная душа и историческое предназначение, которым Творец наделил народ; этнический генотип - природные свойства народа, вобравшего множество этносов; духовный архетип - воспитание народа Православием; Исторический архетип - влияние экстремальных природных и геополитических условий выживания на просторах Евразии. Кажущаяся архаичной формула «Православие. Самодержавие. Народность» - указывает на жизнесозидающие константы в судьбе народа: духовный и исторический архетипы, а также этнический генотип.

Аксючиц исследует феномены историософии России: русская идея, русский характер, становление русского мировоззрения, первый раскол в душе народа - результаты спора монашеских движений «нестяжателей» (последователей преп. Нила Сорского) и иосифлян, «стяжателей» (сторонников преп. Иосифа Волоцкого), тирания Ивана Грозного, второй - церковный раскол XVII века, революция Петра I, «первородный грех» русского дворянства, «орден русской интеллигенции» - ориентированный на иллюзию «русского Запада», духовная революция в России XIX века, историософские причины русских катастроф и идеократии ХХ века - тотальной власти радикальной идеологии. Невероятные исторические испытания, воздействие ряда фатальных, роковых и инфернальных факторов, а также заболевание национальной элиты - идеомания (идеологическая мания), соблазнённость богоборческими идеологиями - ввергли русский государствообразующий народ в ХХ веке в череду глобальных катастроф. Обновление пережившего смертельную (прежде всего духовную) болезнь народа возможно при обращениик к духовным истокам русской православной цивилизации. Поиск современных форм общественно-политического возрождения России складывается в концепцию «просвещённого патриотизма» или «просвещённого национализма».
[править] Труды
[править] Книги

В 1979 году вышел из КПСС по религиозным убеждениям.

Занимался религиозным и политическим самиздатом , за что подвергался репрессиям со стороны КГБ: исключение из аспирантуры МГУ, обыски, допросы, изъятие библиотеки, негласный запрет на работу по профессии. Около десяти лет вынужден был работать бригадиром сезонных строительных рабочих в различных регионах страны.

В 1992 году организатор Конгресса гражданских и патриотических сил России, возглавил созданное Конгрессом Российское народное собрание. Член Национального комитета «Социал-патриотического движения „Держава“ ».

В 1995 года кандидат в депутаты Государственной Думы РФ от «Блока Станислава Говорухина ».

В 1997-1998 годах советник первого вице-премьера правительства России Бориса Немцова . Государственный советник 1 класса. Курировал работу правительственной Комиссии по идентификации и захоронению останков российского императора Николая II и членов его семьи.

Преподаватель философии, доцент Государственной Академии славянской культуры . С 2009 года президент фонда «Русские университеты».

По своим убеждениям является конституционным монархистом . Женат, пятеро детей, много внуков и правнуков.

Общественная и политическая деятельность

От марксизма к идеализму и православию

В школе, в Рижском мореходном училище, на службе в Военно Морском флоте, в МГУ был активным общественным деятелем, руководителем комсомольской, затем партийной организаций. В ВМФ вступил в КПСС, в мировозрении будучи тогда, по его характеристике, "чем-то вроде евро-коммуниста". Во время службы в ВМФ все свободное время занимался самообразованием, увлекся сначала политэкономией, затем философией, хотя с самого начала ощущал неадекватность маркзисма-ленинизма. Большую роль в формировании его общественного мировоззрения сыграли журналы и книги издательства "Посев" "Народно-трудового Союза" (НТС), а также книги Солженицына , с которыми он впервые столкнулся, участвуя в визите советских кораблей в Копенгаген в 1971 году. В 1971 году был принят на Подготовительное отделение ("рабфак") философского факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. К началу поступления в МГУ считал себя убежденным коммунистом, читал работы Ленина, Маркса, мечтал, закончив МГУ, бороться за пост Генерального секретаря, чтобы реформировать КПСС. Но вскоре разочаровался в марксизме-ленинизме: "Если бы я вовремя не нашёл мир других ценностей, который открывает независимая религиозная и политическая литература, я бы погиб, спился бы, либо попал в тюрьму". Спасла "свободная литература" - "там-издата" и "сам-издата". В благодарность за это спасение он впоследствии займется издательской деятельностью. К третьему курсу проделал типичный для русской интеллигенции путь "от марксизма к идеализму" и далее - к православному христианству.

Возглавляя студенческую партийную организацию, поступив в аспирантуру в 1978 году вышел из КПСС "по идейным соображениям", ибо к тому времени считал себя убежденным православным христианином. Большую роль в приходе к православию сыграл его двоюродный дядя протоирей Аркадий Станько, впоследствии строитель и настоятель Казанского собора на Красной площади. Стал одним из первых организаторов подпольного издания религиозный и политический литературы. С середины семидесятых годов участвовал во встречах неформального литературно-философского калужско-обнинского круга друзей, духовным лидером которого был выдающийся историк и философ Всеволод Катагощин. В 1978 году КГБ исключило из аспирантуры с запретом работать по профессии, затем обыски, изъятие запрещенной литературы, допросы, несколько его друзей были посажены в лагеря. Организовывал и возглавлял сезонные строительные работы ("шабашка") в колхозах и совхозах Сибири, Казахстана, Дальнего Востока, Северного Кавказа, Западной Украины, Центральной России, приобретя большой опыт познания российских реалий "по горизонтали и вертикали".

В 1987 году стал одним из инициаторов общественно-политической организации "Церковь и перестройка", которая оказалась аморфной. В 1988 участвовал в создании научно-технического кооператива «Перспектива», в 1989 был в числе создателей советско-панамского предприятия, возглавляя издательскую деятельность. Издавал массовым тиражом то, что с семидесятых годов издавал в "самиздате": религиозную и политическую литературу, в том числе Мельгунов "Красный террор". В 1988 году на первой всесоюзной конференции общества «Мемориал» добился принятия предложенной им резолюции:

«Мы считаем необходимым восстановить историческую справедливость и:

I. Официально признать выдающийся вклад писателя А. И. Солженицына в разоблачение политических репрессий и восстановление исторической правды в нашей стране.

2. Отменить обвинение Солженицына в уголовном преступлении – измене Родине.

3. Вернуть Солженицыну гражданство СССР.

4. Мы заявляем о необходимости скорейшего издания в нашей стране рукописного мемориала жертвам репрессии – книги Солженицына "Архипелаг Гулаг"».

В 1990 году впервые в СССР заключил договоры с издательствами "Книга" и "Советский писатель" на издание "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына тиражом один миллион сто тысяч экземпляров. В силу противоборства изданию ЦК КПСС и КГБ, а также позиции автора, удалось издать только около 60 тыс. экземпляров.

Против коммунистического режима в блоке «Демократическая Россия»

В 1990 году выиграл выборы в Народные депутаты РСФСР по Черемушкинскому избирательному округу Москвы. В 1990 году вместе с Михаилом Астафьевым и Олегом Румянцевым выставили трёхцветные российские флаги на своих депутатских столиках. Ведущий Съезд Народных Депутатов РСФСР председатель избирательной комиссии РСФСР огласил проект постановления Съезда: "немедленно убрать из Кремля имперские царские символы". Съезд почти единогласно проголосовал «за». После чего все депутаты (включая и тех, кто называл себя демократом) встали под собственные аплодисменты.

В 1990 году инициировал создание Российского Христианского Демократического Движения. На учредительном съезде (Соборе) 8-9 апреля 1990 года стал одним из сопредседателей Думы РХДД вместе с Глебом Анищенко и Вячеславом Полосиным . Позднее - председателем Политсовета РХДД. По мандату РХДД был членом Совета представителей и Координационного совета "Демократической России": "Нас объединило поначалу с "Демократической Россией", некоторыми её лидерами то, что тогда мы вместе провозгласили о приоритете христианских ценностей в обществе. Вместе добивались свободы совести, вероисповеданий, боролись против монополии КПСС на идеологию и власть".

На Первом Съезде Народных Депутатов РСФСР выдвигается одним из кандидатов в Председатели Верховного Совета РСФСР. В предвыборном выступлении 29 мая 1990 года впервые за годы советской власти в Кремле прозвучала антикоммунистическая речь и декларация христианской политики:

Обретение обществом высших идеалов означает религиозно-национальное возрождение... просвещённый патриотизм должен быть положен в основу всех преобразований. Прежде всего, это любовь к своему народу, его истории, культуре. Но, как всякая истинная любовь, она исключает националистическую гордыню, вражду и шовинистическую ненависть. Просвещённый патриотизм – это знание культуры и истории своего народа... Нам необходимо вернуть наше национальное достояние, ввести в политический и культурный оборот произведения русской философской, политической, экономической и социальной мысли... Будущее для нас закрыто без ответственной и полной оценки прошлого. Перед всеми нами стоит роковой вопрос: почему богатейшая страна и великий народ с тысячелетней культурой в результате семидесяти лет революций, борьбы,перековки, строительства, перестройки оказалась на задворках цивилизации?.. коммунизм есть самая радикальная во всей мировой истории антихристианская доктрина и антихристианская сила... необходимость принципиально и последовательно отказаться от коммунистической идеологии... Если вы хотите избежать взрыва агрессии, если стремитесь завтра достигнуть национального согласия, то сегодня проявите добрую волю и откажитесь от монополии на власть, экономику и культуру... От идеологии ненависти и разрушения к идеалам солидарности и созидания! .. название нашей страны – РСФСР – не совсем соответствует действительности. Предлагаю её называть – Российская Федерация .

Перед выборами заявил, что время христианской политики еще не пришло и снял свою кандидатуру.

В Верховном Совете России он и его сторонники (стремясь к демонтажу режима "государственного атеизма") инициировали создание Комитета по Свободе совести; подготовили и добились принятия закона «О свободе вероисповеданий», Постановлений Верховного Совета об отмене репрессивных ленинско-сталинских декретов о религии и Церкви (в том чис­ле дек­рет об изъ­я­тии цер­ков­ных цен­но­стей и иму­ще­ст­ва), роспуске Совета по делам религий, предоставлении религиозным организациям статуса юридического лица, освобождении религиозной деятельности от налогов, учреждении дня Рождества Христова выходным днём, религиозным организациям раз­ре­ша­лись пуб­лич­ное цер­ков­ное слу­же­ние, мис­сио­нер­ская, бла­го­тво­ри­тель­ная, про­све­ти­тель­ская дея­тель­ность. В Верховном Совете становится председателем Подкомитета по связям с зарубежными организациями Комитета Верховного Совета по свободе совести. В августе 1991 года участвует в защите "Белого Дома". Вскоре наметился раскол с ельцинским режимом и "Демократической Россией".

Мы с самого возникновения РХДД стояли на позициях просвещенного патриотизма. Мы - патриоты, мы - противники разрушения целостности СССР и России. Именно это стало причиной нашего разрыва с демороссами. "Демроссия " много преуспела в разрушении Родины... Она делает все для возрождения тоталитаризма в еще худшем виде.

За единую неделимую Россию

19 апреля 1991 года по его инициативе РХДД, Демократическая партия России (ДПР) и Конституционно-демократическая партия (Партия народной свободы) вошли в "Конституционно-демократический блок "Народное согласие". Вошедшие в блок организации поддержали Союзный договор в его "новоогаревском" виде, поддержали противопоставленную Кишиневу Приднестровскую республику, выступили против действий Звиада Гамсахурдиа в Южной Осетии и за - пересмотр границ России с Казахстаном и Украиной. В октябре 1991 года на II съезде "ДемРоссии" РХДД вместе с блоком "Народное согласие" вышло из Движения, Аксючиц выходит из депутатской группы "Демократическая Россия", создает депутатскую группу "Российский союз" и становится её координатором.

В СМИ осуждает Беловежские соглашения, "шоковую терапию" Гайдара, "народную приватизацию Чубайса: "Самый прямой путь к освобождению - не один радикальный прыжок, а "тысяча шагов" ... в одном государстве не может быть более одного суверенитета. Применительно же к территориям надо говорить о самоуправлении, к предприятиям - о независимости, к личности - о правах и свободах".

В феврале 1992 возглавил Оргкомитет по подготовке и проведению Конгресса Гражданских и патриотических сил России, на котором 8-9 февраля создано "Российское Народное Собрание" - общественно-политическая организация не коммунистической оппозиции. Избран Председателем "РНС", в июне 1992 года уступил место Илье Константинову - ответственному секретарю РХДД. Отказался присоединиться к создаваемому его соратниками "Фронту национального спасения", неоднократно заявлял о том, что объединение с "красными" недопустимо не только по принципиальным соображениям, но и потому что подобный альянс вытолкнет из РХДД большую часть активных его сторонников. Признавая необходимость совместной политической деятельности с "красными" во имя достижения тактических выгод, высказался категорически против "ассимиляции" с коммунистами под эгидой какого-то ни было блока.

В декабре 1992 года вместе с Михаилом Челноковым подал в Конституционный суд запрос о конституционности "призыва Президента РФ 10.12.92 к депутатам покинуть зал заседаний съезда в момент его работы, что было направлено на срыв работы съезда, его дискредитацию". Вскоре после этого заявил: "Мы должны, к сожалению, признать,что у нашего президента одна, но пламенная страсть. И эта страсть - не реформы (они провалились с треском), а установление президентского правления, разгон всей представительской власти". 15 января 1992 года. по его инициативе Политсовет РХДД принял обращение о Референдуме и досрочных выборах: необходимо принять "Основной Закон Российской Федерации переходного периода", после чего в течение полугода нужно провести досрочные всеобщие выборы и добиваться, чтобы "в результате выборов была сформирована сильная национальная власть, способная отстаивать государственные интересы России, защищать достоинство, права и свободы её граждан". Не признал итогов апрельского 1993 года референдума, "поскольку референдум проходил в совершенно не демократических условиях... меньшая часть общества поддержала президента. И результаты эти носят социологический характер, а никак не юридический. Конечно, следовало ожидать шизофренических заключений о том, что теперь нелигитимен Съезд, или о том, что у главы государства есть теперь некое мифическое учредительное право. Но все это - идеологическое оформление попытки узурпации власти".

Резко выступил против указа Ельцина № 1400 от 21 сентября 1993 года и участвовал в защите Дома Советов. При открытии Съезда Народных депутатов выдвинул проект постановления Съезда. В нём предлагалась чрезвычайная концепция выхода из чрезвычайной ситуации: "Назначить сроки одновременных досрочных выборов президента и народных депутатов; вступить в переговоры с президентской стороной для разработки правовых основ досрочных выборов; в случае отказа президента пойти на законные досрочные выборы квалифицировать его действия как государственный переворот, что является тягчайшим преступлением; всем силовым структурам страны приступить к задержанию участников переворота". В ответ на это предложение послышались обвинения в "легализации узурпаторов, которые находятся вне закона". 2 октября, на митинге на Смоленской площади, сказал: "Мы, депутаты, обращаясь к вам, говорим, что наше оружие - это только мирное нравственное противостояние".

После октября 1993

На выборах в Государственную Думу в декабре 1993 года список РХДД возглавлял Юрий Власов , РХДД к выборам допущена не была, так как прессинг в СМИ и со стороны власти не позволил набрать достаточного числа подписей. В декабре 1993 пытался вместе с Дмитрием Рогозиным возродить Российское народное собрание. 1995 РХДД была переименована, - в её названии слово «демократическое» было заменено на «державное» (аббревиатура РХДД осталось). Участвовал в создании Социально-патриотического Движения «Держава» А. В. Руцкого , но вскоре разошелся с Руцким.

В 1997-1998 годах в качестве заместителя руководителя секретариата, руководителя группы советников Первого Вице-Премьера Правительства России Немцова курировал работу Правительственной Комиссии по идентификации останков императора Николая II, его семью и близких, захоронение царственных останков, составление аналитических записок, формулировал концепцию "народного капитализма" и был инициатором круглого стола "Олигархия или народный капитализм". С 2002 года возглавляет фонд "Социальное служение", который осенью 2004 года провел в Храме Христа Спасителя концерт "Дети Москвы - детям Беслана", а также экскурсии по Москве, на которые были собраны бесланские дети из больниц Москвы. Выступает в СМИ, участвует в различных конференциях, публикует книги и статьи, ведет ряд ресурсов в Интернете.

Творчество

Сферы творческих интересов: богословие, христианская философия, историософия , история России, культурология, политология.

Эволюцию своих философских взглядов Аксючиц характеризует как «типичный для русской интеллигенции путь от марксизма к идеализму и православию » . На философском факультете МГУ почти все кафедры были нацелены на марксистско-ленинскую философию: кафедры диалектического материализма, исторического материализма, научного коммунизма, истории марксистско ленинской философии, марксистско ленинской этики, марксистско ленинской эстетики... Собственно философию можно было изучать только на кафедре истории зарубежной философии. Поэтому писал курсовую по "Монадологии" Лейбница, диплом "Проблема соотношения философии и теологии в неопротестантизме Пауля Тиллиха", диссертацию "Проблема человека в экзистенциализме Николая Берядева и диалектической теологии Пауля Тиллиха". Но сферой сугубых интересов была русская религиозная философия, которую приходилось изучать самостоятельно по "самиздату" и "тамиздату". Тематически и концептуально его работы в традиции русской христианской философии ХХ века, которую он характеризует как «неопатристика», синтезирующая учение Отцов Церкви и современную философию в ответах на вызовы эпохи. В творчестве Аксючица сходятся традиции онтологизма Вл. С. Соловьева , П. А. Флоренского , С. Н. Булгакова , С. Л. Франка и христианского персонализма и экзистенциализма Ф. М. Достоевского , Н. А. Бердяева , Л. Шестова . Эту позицию можно характеризовать как персоналистический онтологизм. «Под сенью Креста» - главный богословско-философский труд Аксючица, основная тема которого: Богочеловеческий диалог в процессе миротворения. Крест и Голгофа Бога и человека - начало и конец сущего, мировая история - кровоточение ран Распинаемого Бога, назначение человека - крестонесение бытия - сотворчество Богу, а жизнь - непрекращающееся распятие. Под сенью Креста открываются глубины миротворения и бытия, подлинный смысл назначения человека и человечества. Углубление в новозаветное откровения Креста, Голгофы и Воскресения Богочеловека позволяет обнаружить новый и вместе с тем укоренённый в христианской традиции смысл основных богословско-философских проблем: творения и грехопадения, воплощения вечной души, бытия, теодицеи, свободы, богоподобной личности как «малого творца» бытия, христианской космогонии и космологии, происхождения и природы зла, апокалипсиса и эсхатологии.

В концепции историософии России утверждается, что народ - это соборный организм, имеющий вечную соборную душу, которая отражает творческий замысел Бога о народе и ответный помысел народа о себе - о своей творческой миссии в бытии. Судьбу русского народа определяют: духовный генотип - вечная душа и историческое предназначение, которым Творец наделил народ; этнический генотип - природные свойства народа, вобравшего множество этносов; духовный архетип - воспитание народа Православием; Исторический архетип - влияние экстремальных природных и геополитических условий выживания на просторах Евразии. Кажущаяся архаичной формула «Православие. Самодержавие. Народность » - указывает на жизнесозидающие константы в судьбе народа: духовный и исторический архетипы, а также этнический генотип. Аксючиц исследует феномены историософии России: русская идея, русский характер, становление русского мировоззрения, первый раскол в душе народа - результаты спора монашеских движений «нестяжателей » (последователей преп. Нила Сорского) и иосифлян , «стяжателей» (сторонников преп. Иосифа Волоцкого), второй - церковный раскол XVII века, тираническая революция Петра I , «первородный грех» русского дворянства, «орден русской интеллигенции» - ориентированный на иллюзию «Русского Запада», духовная революция в России XIX века, историософские причины русских катастроф и идеократии XX века - тотальной власти радикальной идеологии. Невероятные исторические испытания, воздействие ряда фатальных, роковых и инфернальных факторов, а также заболевание национальной элиты - идеомания (идеологическая мания), соблазнённость богоборческими идеологиями - ввергли русский государствообразующий народ в XX веке в череду глобальных катастроф, обновление, пережившего смертельную (прежде всего духовную) болезнь народа возможно при обращении к духовным истокам русской православной цивилизации. Поиск современных форм общественно-политического возрождения России складывается в концепцию «просвещённого патриотизма» или «просвещённого национализма».

Труды

Книги:

• «Мироправители тьмы века сего» - 1994 г.
• «Идеократия в России» - М.: Выбор, 1995 г.
• «Под сенью Креста» - 1998 г.
• «Покаяние. Материалы правительственной Комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая II и его семьи» (составитель, автор предисловий) - 1998 г.
• «От великих потрясений к великой России» - 2002 г.
• «Миссия России» - 2009 г.
• «Русский характер» - 2011 г.
• «В тисках идеала и реальности (Коллизии русской истории)» - 2011 г.
• «Идеократия в России» - 2011 г.

Некоторые статьи:

• // Церковный вестник, № 21 (394), Ноябрь 2008.
• // Церковный вестник, № 7 (404), апрель 2009.

Напишите отзыв о статье "Аксючиц, Виктор Владимирович"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Аксючиц, Виктор Владимирович

Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.

Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.

Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.

Виктор АКСЮЧИЦ

КРИТИКА НЕКРИТИЧЕСКОЙ КРИТИКИ
дьякона Андрея Кураева

Вскоре после издания моей книги «Под сенью Креста» в 1998 году в книге дьякона Андрея Кураева «Оккультизм в православии» появилась разгромная глава «Виктор Аксючиц. Под тенью оккультизма». С молоденьким семинаристом Андреем Кураевым я познакомился в 1988 году, когда ко мне на квартиру он принёс свою работу в самиздатский (переиздавался в Париже) литературно-философский журнал русской христианской культуры «Выбор», издателями которого были Глеб Анищенко и я. Сказал, что после окончания семинарии будет откомандирован в Болгарию, поэтому, чтобы КГБ выпустило, просит опубликовать под каким-либо псевдонимом. Концепция его статьи «Грехопадение» была вполне традиционной, именно с таковым подходом я полемизировал в своей книге. Но написано было талантливо, и я предложил Глебу, сказав: «Богословская кафедра отца Сергия Булгакова занята». Мне действительно показалось, что талантливый семинарист вырастет в богослова. С годами получился яркий проповедник, миссионер и яростный полемист, с богословствованием оказалось туговато.
Так как вечные темы и отношение к ним становятся всё более актуальными, привожу уничижительную статью дьякона Андрея Кураева. Поскольку материал обширен, я буду высказываться по конкретным поводам по ходу, а принципиально – в конце.

Виктор Аксючиц – лидер Российского христианско-демократического движения. Если два слова пишутся через дефис, значит, между явлениями, обозначаемыми этими словами, довольно непростые отношения. Соединяет этот дефис или противопоставляет? Если соединяет, то сохраняются ли обе половинки в своей целостности или в чем-то уступают друг другу ради того. Чтобы быть в союзе? Если уступают, то в чём и насколько? / Кураев Андрей, диакон: Виктор Аксючиц. Под тенью оккультизма/

Дело начинается с подтасовки: наша партия называлась «Российское Христианское демократическое движение», однако отец Андрей абзац посвящает разбору значения отсутствующего дефиса, делая из этого почти богословские выводы. Последующие рассуждения о христианских демократах, демократах вообще, монархии вообще и монархии церковной не имеют никакого отношения ни к РХДД, ни ко мне, ни к разбираемой книге. Тем не менее, придётся отреагировать на некоторые актуальные сами по себе пассажи о. Андрея, с тем, чтобы затем разобраться: зачем понадобилось долго говорить об этом под грифом «Аксючиц под тенью оккультизма».

Так что разговор пойдёт о христианстве и демократии. Но сначала о православии и монархии. В сегодняшнем лексиконе прижилось ещё одно сложно-дефисное словосочетание – «православно-монархическое мировоззрение». И раз уж в нём есть дефис, то не уйти от тех же вопросов о том, в какой мере в этом синтезе избежали мутаций его составляющие. Меня мало интересуют вопросы неприкосновенности «идеалов демократии», равно как и «принципов монархии». Понятно, что христианство просто-таки не имеет права оставлять в неприкосновенности то, к чему прикасается: оно обязано всё преображать, всё наделять новым, своим смыслом. Моя боль о другом: не страдает ли христианство, когда его подпирают очередным дефисом.
Сегодня трудно не заметить, что те люди, которые громче всего заявляют о себе как о «православных монархистах», ведут себя странно как по меркам православным, так и по меркам монархическим. Весьма громкая часть людей, декларирующих своё мировоззрение как «православно-монархическое», группируется вокруг таких изданий, от которых за версту несёт банальной диссидентщиной (вроде «Руси Православной»). Я не собираюсь вступать в спор с их монархическими убеждениями. Я просто прошу их подумать: а их собственное поведение хоть как-то совместимо с этими убеждениями? Монархия есть отсечение своей воли, вверение её Промыслу Божию, который держит «сердце царево в руце Божией» (Притч.21:1). В монархию нельзя входить с демократически-изобличительными рефлексами. Надо заставить свои пальцы разжаться из фиги, в которую они срослись за годы соввласти и демократии, в распахнутую раскрытость, готовую как Промысл Божий принять всё, что будет сказано с престола.

Вот как святитель Филарет Московский ещё в прошлом веке укрощал диссидентские похоти подданных Империи: «Заповедь Господня не говорит: не восставайте противу предлежащих властей. Заповедь говорит: не прикасайтеся даже так, как прикасаются к чему-либо легкомысленно, по неосторожности. Когда подвластные видят дело власти, несогласное с их образом понятия, как стремительно исторгаются из уст их слова осуждения! Как часто не обученная послушанию мысль подчиненного нечистым прикосновением касается самых намерений власти и налагает на них собственную нечистоту! Клеврет мой, кто дал тебе власть над твоими владыками?». «Дух порицания бурно дышит в области русской письменности. Он не щадит ни лиц, ни званий, ни учреждений, ни властей, ни законов. Для чего это? Говорят: для исправления… А что в самом деле должно произойти, если всё будет обременено и все будут обременены порицаниями? Естественно, уменьшение ко всему и ко всем уважения, доверия, надежды. Итак, созидает ли дух порицания, или разрушает?». «Должно, говорят мудрецы века сего, повиноваться общественным властям на основании общественного договора, которым люди соединились в общество и для общего блага общим согласием учредили начальство и подчиненность… Никто не может спорить против того, что начальный вид общества есть общество семейное. Итак, младенец повинуется матери, а мать имеет власть над младенцем потому ли, что они договорились между собой, чтоб она кормила его грудью, а он как можно меньше кричал, когда его пеленают? Что, если бы мать предложила младенцу слишком тяжкие условия? Не прикажут ли ему изобретатели общественного договора идти к чужой матери и договариваться с нею о его воспитании?».]
Правила жизни в монархическом обществе предполагают, что надо всегда соблюдать заповедь «начальствующего в народе твоём не злословь» (Деян. 23:5). А это значит, что порой необходимо отказывать себе в удовольствии критиковать царя даже тогда, когда он очевидно неправ и когда он проповедует очевидную ересь. Напомню, что когда прп. Максима Исповедника обвиняли в том, что он верит не так, как верит император, то Максим оказался в весьма непростой ситуации. Патриций Троил спросил преподобного: «Но разве ты не анафематствовал типоса (императорского указа, содержащего ересь – А.К.)?» Старец отвечал: «Анафематствовал». – «Но если ты, сказал Троил, анафематствовал типос, то, следовательно, и царя?» – «Царя я не анафематствовал, а только хартию, ниспровергающую православную и церковную веру». Вряд ли этот ответ можно назвать логичным или искренним. И в итоге прп. Максим был всё же осужден как политический преступник, как хулитель «царского величия». И потому даже VI Вселенский Собор, приняв учение Максима, оправдав его учителей и осудив его противников, тем не менее не рискнул оправдать самого Максима лично. Его имя даже не упоминалось на этом Соборе…

Отец Андрей по ходу критики христианских демократов набрасывает учение о монархии, которое уж очень индивидуально. Требование апологета «подлинной» монархии к современным монархистам – как Промысл Божий принять всё, что будет сказано с престола – не имеет отношения ни к историческим монархиям, ни к известным учениям о монархии, ни к тому, что утверждали Отцы Церкви. Отец Андрей и цитирует прп. Максима Исповедника, который вполне анафематствовал именно то, что было сказано с престола – хартию, ниспровергающую православную и церковную веру. Надо сказать, что заповедь начальствующего в народе твоём не злословь, как и всякая заповедь дана на все времена и на все виды властей, а не только для монархической. Но из неё вовсе не следуют буквальные практические максимы: необходимо отказывать себе в удовольствии критиковать царя, а уж совершенно не следует, что нельзя критиковать даже тогда, когда он очевидно неправ и когда он проповедует очевидную ересь. Для православного человека Благовестием заповедано критиковать всякую ересь и всякого еретика, даже властительного. Из того, что отцы-соборяне не решились упомянуть прп. Максима Исповедника по соображениям политеса (вплоть до самосохранения), тоже не следуют категорически императивные выводы для нас. Но все натяжки нужны отцу Андрею с прицелом на дальнейшие орг. выводы.

Готовы ли сегодняшние монархисты к такой осторожности, к такой аскезе? Готовы ли они не указывать перстами на промахи и не кричать об ошибках (действительных или мнимых) «начальствующего в народе» хотя бы только в народе церковном? Сегодня в России нет монархии. Но это не означает, что в ней нет иерархии. Отсутствие самодержавия в России не означает, что с православного человека снята обязанность научения послушанию. Просто школа послушания теперь находится в самой Церкви. И тот, кто не смог «монархически» жить в Церкви, не сможет жить по-«монархически» и в самодержавнейшем государстве. Тот, кто дерзит Патриарху, будет дерзить и монарху. Если наши монархисты не могут наложить на себя обет воздержания от критики Патриарха, как же они смогут воздержаться от критики монарха?

Люди, имеющие потребность и воспитавшие в себе навык постоянного выискивания поводов для оппонирования властям (как светским, так и церковным) – неужели же они смогут приучить себя к воздержанию от критики после введения в России монархического правления? Свт. Филарет говорил, что дурной гражданин земного отечества неблагонадежен и для Отечества Небесного. По этой же логике мы можем сказать, что тот, кто был дурным гражданином церковного сообщества, не станет добрым подданным и сообщества граждански-монархического. В патриаршей Церкви сегодня явлен опыт монархического устроения общества. Ту малую толику послушания, которую церковная иерархия возлагает на верующих, многие наши «монархисты» не могут вынести. Неужели же они смогут безропотно жить в монархическом государстве? Вот изложение Патриархом очевидной нормы жизни в Церкви: «Решения Соборов, священного Синода, выступления Предстоятеля Церкви по церковным вопросам это официальная позиция Церкви, которая должна быть ориентиром для клириков, состоящих в её юрисдикции. Лица, имеющие иные мнения, по меньшей мере, обязаны воздерживаться от публичного оглашения их».

Но сколько же сегодня православных «фундаменталистов», которые о высшей церковной власти упоминают лишь для язвительной критики («этот Ридигер»)! Наши «традиционалисты» не замечают, что никак не в традиции Церкви перетолковывать слова и действия Патриарха в наихудшем свете. Вспомним язвительное замечание святителя Филарета об «общественном договоре» между матерью и младенцем. Разве станет оно менее справедливым, если вместо матери мы в нём помянем отца? Патриарх же – «первенствующий из отцов». Тем более странной эта ситуация выглядит ввиду того обстоятельства, что многие из тех, кто сегодня нападает на Патриарха за его якобы недостаточное православие, были духовно ещё даже не зачаты и не рождены в тот год, когда Собор избрал митрополита Алексия на Патриарший Престол. Они тогда ещё были атеистами. Но сегодня они готовы диктовать и Патриарху, и духовным академиям что считать Православием, а что ересью. Более того иерархический инстинкт у многих нынешних неофитов монархизма атрофирован настолько, что они сами готовы экзаменовать церковных пастырей! Давно уже прозвучал призыв свт. Григория Богослова: «Овцы, не пасите пастырей!». Давно уже святитель Василий Великий возмутился ситуацией, при которой "человек, недавно принявший на себя труд проникнуть в жизнь христианскую, а потом возмечтавший, что принесёт ему некоторую честь столкновение со мною, слагает, чего не слыхал и рассказывает, чего не понял"7.

Но смотрите: получает некая газета письмо от читателя. Читатель говорит, что, желая вступить в Чёрную сотню, он «пошёл за благословением в местный храм и услышал от своего духовника, что сначала-де нужно самим воцерковиться, начать вести праведный образ жизни, а потом уже спасать Россию и других к этому призывать». Очень верные слова: прежде чем воспитывать в себе ненависть к тому, кого ты сочтёшь «недругом России», надо привить себя к любви Христовой. Но даже если бы духовник сказал своему духовному сыну нечто не столь очевидное не дело газеты опровергать совет духовника. Один из принципов церковной этики состоит в том, что нельзя критиковать духовного отца и его советы в присутствии его духовного чада. Совсем иначе мыслит «Чёрная сотня». Вопрошающий получает ответ: «Наше время смутное, и среди духовенства встречаются время от времени обновленцы, экуменисты и прочие еретики. Отличить еретика от православного не всегда бывает просто, но есть своеобразный «тест», по которому можно с большой долей вероятности отличить одного от другого. Давай перечислим вопросы из этого «теста». Спроси священника как он относится: к экуменизму, католицизму, протестантизму; к событиям августа 1991 г. и октября 1993 г.; к демократическим средствам массовой информации; к демократическим выборам; к Ельцину и его режиму; к самодержавной форме правления; к обновленчеству и А. Меню; к переходу на «новый стиль»; к церковному служению на русском, а не церковнославянском языке; к иудаизму и иудеям; к патриотическому движению вообще и к Чёрной сотне в частности. Ответы на эти ключевые идеологические вопросы практически с абсолютной точностью дадут тебе ответ: еретик перед тобой или православный священник». И духовного сына подстрекают к тому, чтобы задать подобные вопросы своему духовному отцу! Хамство это, а не борьба за православие. Диссидентский модернизм, а никак не традиционализм стоит за этим «тестом».
И не надо прикрываться словами, что, мол, «молчанием предаётся Бог». Нет такой мысли у святителя Григория Богослова. Слова такие у него есть, а вот мысли – нет. Эту фразу святитель Григорий пишет в контексте полемики с ультраправославными, которые не могут стерпеть, «когда молчанием предаётся Бог и даже делаются весьма браннолюбивыми и готовы скорее ниспровергнуть чего не должно, нежели пренебречь должное». Так что это не мысль самого отца, а пересказ им боевого лозунга тогдашних «душеновцев» («некоторые из числа чрез меру у нас православных…»). Вот и сегодня крики о том, что «молчанием предаётся Бог» раздаются из среды «весьма браннолюбивых» неофитов. Понимаю, что очень легко попрекнуть меня тем же: ты, мол, сам в этой же книге выступаешь с критикой Священноначалия (председателя Синодального отдела по религиозному образованию и катехизации)! Верно, выступаю. Ну, так я и не заявляю о себе как о монархисте. И критика игумена всё же совсем не то же, что критика Патриарха. И она вовсе не похожа на "тестирование" своего духовного отца. Тот же, кто выставляет себя сторонником монархического идеала, должен примерить его на себя, и, прежде чем предлагать его другим, сам должен явить образец жизни по монархическим нормам. Итак, многие православные монархисты не замечают, что монархистами они должны быть не только в миру, но и в Церкви. Напротив, многие христианские демократы не замечают, что демократами они могут быть лишь в миру, но никак не в Церкви.

Может показаться, что отец Андрей, объявив в названии вполне определённую жёсткую тему, поддался свойственному ему многословию – порассуждать на посторонние, но милые сердцу темы. Но в данном случае перед нами слишком опытный полемист, чтобы не знать эффективный метод демагогии: приведённые даже не по теме негативные характеристики служат главной задаче текста – негативно характеризовать основной предмет (или субъект) рассмотрения. Этому призваны содействовать пассажи: демократически-изобличительными рефлексами… надо заставить свои пальцы разжаться из фиги, в которую они срослись за годы совласти и демократии… укрощал диссидентские похоти… иерархический инстинкт неофитов монархизма атрофирован…, призывы обязанности научения послушанию…жить «монархически» в Церкви, даже Чёрная сотня притянута совсем уж за уши. Так предшествующая масса критики оказывается направленной против христианских демократов и меня лично, хотя мы никогда и не стремились быть демократами в Церкви, в том числе, принципиально отказываясь от критики церковных иерархов, – в отличие от дьякона Андрея Кураева, который в 1991 году публично потребовал обнародовать ка-гэ-бэшные «клички» архиереев. Понятно, что здесь отец Андрей намекает и на «антицерковный демократизм» моих писаний, но об этом ниже.

В свете (или под тенью) данной критики напомню, что Российское христианское демократическое Движение вовсе не предлагало начать внутрицерковную или богословскую дискуссию, а добивалось раскрепощения религиозной деятельности: народные депутаты России от РХДД в 1990 году написали и добились принятия закона «О свободе вероисповеданий», по которому в России был демонтирован режим государственного атеизма, разрешены все виды религиозной деятельности, отменён ка-гэ-бэшный Совет по делам религий, отменены ленинско-сталинские декреты о религии, в том числе декрет об изъятии церковного имущества, отменены налоги на религиозную деятельность, День Рождества Христова объявлен выходным… В практической деятельности мы создавали и материально поддерживали иконописные фонды, молодёжные православные лагеря, издавали православную литературу, добивались открытия многих храмов и монастырей по всей стране, помогали их восстановлению. Два примера: в 1988 году мы с Глебом Анищенко создали общину и добились открытия храма Архангела Михаила в Тропарёво в Москве, в 1991 году я по благословению Его Святейшества создал общину и добился передачи Церкви Покровского монастыря в Москве. Затем при «демократическом» режиме Ельцина мы боролись против прозелитизма, обличали антиправославную русофобскую деятельность и пропаганду либерал-большевиков. Ко времени критики отца Андрея, РХДД уже давно перестало существовать: после кровавого расстрела Дома Советов в 1993 году нашу партию разрушили, затем лишили регистрации.
Кроме того, малопродуктивно (хотя для огульной критики может быть и очень продуктивным) оспаривать мои философские изыскания, обрушивая критику на мою же политическую деятельность. В политике основной постулат эффективности – компромисс, баланс сил, учёт реальности – своих возможностей и сил оппонентов и противников. В сферах философского творчества и политики мотивации во многом противоположны. В политику я пошёл вынужденно, на временное служение, философия же – моё пожизненное призвание. Поэтому в политике я не был свободным, ибо должен был исходить в своей деятельности не из свободного творчества, а из суровой реальности.

Входя в Церковь, человек должен научиться говорить и «да», и «нет». Да – Евангелию. Да тому, что Дух, Который вдохновил евангельских авторов, явил в жизни и в умах последующих христиан (тех, кто был вполне христианином святым). Нет – тому, что с Евангелием несовместимо. Нет – окружающим модам. Нет – даже своим собственным пристрастиям и стереотипам, если очевидно, что они вошли в противоречие с христианским учением. В уме человека не может быть никакого плюрализма. Плюрализм мнений в обществе называется демократией, но плюрализм мнений в одной голове называется просто шизофренией. Если слово «монархия» перевести из лексикона политического в лексикон аскетический, то его синонимом будет слово «целомудрие». Целомудрие это цельность (а отнюдь не просто половое воздержание). «Целомудрие есть здравый (целый) образ мысли, то есть не имеющий какой-либо недостаток, и не допускающий того, кто его имеет, уклоняться в невоздержание или окаменение» (прп. Пётр Дамаскин. Книга 2,18). По определению же свт. Филарета Московского, «жить целомудренно в точном значении этого слова значит жить под управлением целого, неповрежденного здравого мудрствования».
Каждый из нас, входя в Церковь, контрабандой протаскивает с собой груду языческих и светских предрассудков. Что-то светское мы считаем согласимым с христианством. Более того, долгое время мы почитаем за христианство то, что христианством не является, но просто казалось нам таковым в годы нашего предцерковного бытия, на первых шагах нашего восхождения к Православию. И долго ещё несём мы с собой почитание «иже во святых отца нашего Николая Бердяева». Но после раскрывается, что были в истории Церкви мыслители: а) более святые и духоносные, чем Бердяев; б) менее капризные, чем Бердяев; в) более последовательные и логичные, чем Бердяев; г) более трезвые, чем вечно чего-то пугающийся или, напротив, чему-то аплодирующий Бердяев. И, сохраняя благодарность Николаю Александровичу за то, что он первый раскрыл для него мир христианства, воцерковляющийся человек освобождает себя от присяги на верность своему первому христианскому наставнику. Он более не считает себя обязанным соглашаться со всем, что написал философ. И начинает принимать не то, что Бердяев говорил о Православии, а то, что само Православие говорит о себе.

В данном случае отец Андрей делится, скорее всего, своим опытом: как студент кафедры научного атеизма философского факультета МГУ он стал продвигаться, в том числе и с помощью Бердяева, к кафедре богословской. Но есть и другие пути. Если у Бердяева вычитать только пропедевтические религиозные назидания, то всё сказанное Кураевым, верно. Но у Николая Бердяева множество более глубоких истин, которые ещё только предстоит переварить сознанию современного православного человека, что не исключает заблуждений и ошибок философа. О том и другом я много писал в своих работах. Но продолжим цитирование нашего критика.

…Собственно, это и есть один из фронтов «духовной брани». Здесь действительно требуется осознанное целомудрие. Нельзя быть всеядным. Нельзя быть всеверящим. «Да», сказанное христианству, включает в себя «нет», как вызов брошенное всему тому, что с христианством несовместимо. Я православный. Это позитивная формула. Однако по правилам элементарной логики эта формула включает в себя ряд формул отрицательных: я православный и, значит, я не – кришнаит, не – буддист, не – католик. Более того, сказать «да» Христу на пороге именно православной Церкви, означает всем тем «Нет», которыми наша Церковь за две тысячи лет своей истории отделилась от всего несовместимого с нею, и всем тем «да», которые Она признала своими. Как верно заметил С. Булгаков: «И то, что загорелось в душе впервые с дней Кавказа, всё становилось властнее и ярче, а главное – определённее: мне нужна была не философская идея Божества, а живая вера в Бога, во Христа и Церковь. Если правда, что есть Бог, то, значит, правда всё то, что было мне дано в детстве, но что я оставил. Таков был полусознательный религиозный силлогизм, который сделала душа: ничего или… всё, всё до последней свечечки, до последнего образка…»

Рассмотрение и анализ различных проблем, в том числе и тех, которые ставились вне христианства, не означает всеядность и всеверие. Быть православным – состояние духа, которое не требует отбрасывать и клеймить всё то, что ещё не осмыслено христианским сознанием; так можно табуировать почти всё современное знание о мире и остаться, в результате, невежественным и духовно безоружным перед современными вызовами. Учителя Церкви во многом отвечали на вопросы, которые ставились внецерковным сознанием. Задача православного мыслителя дать православный ответ на вызовы эпохи, на многие проблемы, которые сформулированы нехристианским сознанием.

Мы живём в демократическом обществе. Если кто-то полагает, что он лучше понимает «Учение Христа», чем это делали евангелисты и апостолы, то он имеет право записаться в толстовцы или теософы. Если кто-то полагает, что он понимает Евангелие лучше святых, он может пойти в протестанты. Но, сознательно придя именно в Православие, надо ощутить и осознать: христианство это живой мир, а потому это мир органически-целостный. Всё в жизни Церкви связано смысловыми нитями. Нет ничего бессмысленного в её преданиях и в её жизни. И то, что кажется тебе висящим в воздухе и ничего не значащим, устаревшим или диким, противоречащим Евангелию или слишком абстрактно-отвлеченным, не связанным с важнейшими сторонами христианского учения, может на самом деле оказаться и осмысленным, и глубинно связанным со всеми другими гранями христианства и церковного Предания. Так, споры, возникшие в Византии по, казалось бы, весьма частному вопросу ритуальной практики об использовании при молитве живописных изображений, довольно скоро показали, что в умах иконоборцев и их логикой под сомнение ставился отнюдь не частный вопрос христианского учения. Их отвержение икон вело к сомнению в том, действительно ли Слово стало плотью, а само отвержение вытекало из этого сомнения.

Конечно же, в книге «Под сенью Креста» никак не корректируется «Учение Христа», но в свете христианского Благовестия рассматриваются важнейшие бытийные проблемы: творение, грехопадение, триипостасность бытия, свобода, христианский персонализм, происхождение и природа зла. Две тысячи лет философы пишут на эти темы, но это не означает, что они лучше понимают «Учение Христа», чем это делали евангелисты и апостолы. Евангелисты и апостолы дали нам богословские ключи, но только мы сами сможем с их помощью и по мере сил открыть те истины, которые требуются, чтобы человечество и далее сохранило род людской не только в физическом, но и в духовном измерении. Именно в живом и органически-целостном мире христианства находится место и охранительной позиции, требующей собирания и сохранения обретённых смыслов, но и творческой установке, позволяющей на основе этих смыслов разрешать бытийные проблемы, возникающие в каждую эпоху. Верно сказано, что именно споры позволяют проанализировать проблему, углубиться в неё и обрести новые грани смысла, вовсе не очевидные до того: отвержение икон вело к сомнению в том, действительно ли Слово стало плотью, а само отвержение вытекало из этого сомнения. Но разве был бы возможен спор и прояснение вопроса, если бы всякие попытки осмысления клеймились с помощью приводимых цитат Учителей Церкви, которые подаются как последние ответы, окончательно закрывающие вопросы, а всякая свободная дискуссия – это оккультизм.

Итак, Виктор Аксючиц сознательно и давно вошёл в православную Церковь. Если бы он был неофитом, на многое в его суждениях можно было бы закрыть глаза. Но время, проведённое им в Церкви, составляет уже больше половины его жизни. Он человек церковно достаточно взрослый, чтобы оставить юношеские грехи. Книга Виктора Аксючица вынашивалась многие годы («книга писалась около двадцати лет»). Более того, эта книга заявлена настолько серьёзно, что издательство предупреждает: «Читателю потребуется известный труд и умственное напряжение, чтобы войти в поле творческих интуиций и созерцаний автора, но неожиданные озарения, духовные обретения для тех, кто пройдёт рука об руку с автором по духовным странствиям, с лихвой восполнят труды». Как видим, книга требует, чтобы к ней отнеслись всерьёз. Следуя этому приглашению, я всерьёз и отнесся к ней – в том числе и к тем её суждениям, которые прямо расходятся и с Писанием, и с Преданием. В. Аксючиц желает, чтобы его (как в политике, так и в философии) воспринимали как человека церковного. Автор убеждён, что «своим утверждениям я нахожу свидетельства в Писании и в Предании». К сожалению, последнее остаётся всего лишь авторским пожеланием. Книга «Под сенью креста» оказалась ещё одним проявлением оккультизма в православии.

Множество цитат в моей книге показывают, что я действительно нахожу подтверждения своим выводам в Предании. Но я не говорю, что мои тексты полностью соответствуют соборным уложениям.

Читаем: «Астрология обобщает познание Мировой Энтелехии, её отдельных сфер, а также связи энтелехии мира с жизнью на земле. Различные сферы космоса по-разному генетически энтелехийно связаны с различными народами и конкретными людьми. В свою очередь, самодостаточная жизнь космических энтелехий, а также движение небесных светил воздействуют на судьбу всего мира и человечества, судьбу отдельных людей. Магическая взаимосвязь вселенной опознавалась астрологией и отразилась в идее гороскопа. Знаки Зодиака («зодиа» – животные) запечатлевают путь воплощения человеческой души в космической материи, систему созданных вечными душами космических энтелехий… Гадания или определения характера человека по знакам зодиака – это попытки вскрыть пройденные конкретной душой пути космической эволюции до её воплощения в человеческом облике, стремление определить настоящее и провидеть будущее на основе знания о застывших формах прошлого и прапрошлого, осознание воздействия на человека магического фатума и магического рока. Таковое познание сверхъестественных явлений может расширить горизонт сознания и облегчить самоопределение».
«Звёзды и созвездия являются созданиями вечных человеческих душ, приуготовляющих мировую плоть для воплощения в собственном облике на планете Земля». «Человек на пути обретения собственного телесного облика оставил позади сонм живых существ, которые, как и мир в целом, являются ступенями и следами человеческого воплощения. Души животных, как энтелехии этапов и форм человеческого воплощения, существуют далее сами по себе. Природный мир снятые плотские ризы человека». «В инобытии человеческие души переживают различные состояния, включая и перевоплощение». «Души переходят в иные сферы существования, понижаясь или повышаясь в бытии. Развоплощаясь и цепляясь за многообразные животные и растительные формы плоти, душа на пути к небытию может проходить низшие ступени жизни. Это предполагает, что при возвращении душа должна будет пройти этот же путь». «Уже возвысившаяся в собственно человеческое существование души может отпадать в низшие, животные состояния». «Могут ли быть перевоплощения в новый человеческий облик? Дух христианских истин не исключает возможность этого. Один и тот же человеческий дух способен неоднократно погрузиться в мировую плоть в облике человека. В таком случае это не различные люди, ничем не связанные в истории, а формы мирского существования единой души». «Душа, обитающая в теле животного, является осколком человеческого воплощения». «Не человек произошёл от обезьяны, а обезьяна произошла от человека».

Конечно, вырванное из сложного текста цитирование искажает смысл, подобранные цитаты выглядят «оккультными», что и требуется критику. В то время как дискуссия по этим проблемам соответствовала бы православной полемической традиции и способствовала бы их осмыслению. Понятие «энтелехия» (как животной, или низшей души) ввёл Аристотель, оно принималось не всеми христианскими мыслителями, но оно веками анализировалось в христианской, а не только в оккультной традиции. И то, как это делалось в оккультизме, теософии и антропософии, тоже интересно для исследования, вовсе не предопределяющего солидарность с нехристианским подходом, полемика с которым и представлена в моей книге. Я убеждён, что таковая полемика с нехристианской позицией полезнее для христианского сознания, нежели запрещения на «нехристианскую» терминологию. Многие мои концепции могут выглядеть чуждыми для начётнического подхода. Но именно глубокий анализ проблем, основанный на христианских основоположениях, диктует мне таковые выводы.

Здесь уже появляется любопытный материал для сравнения теософии Аксючица с теософией Блаватской и Рерихов. Роднит их признание перевоплощения душ, а также представление о том, что животные произошли от человека. Как и лидер христианских демократов, Блаватская, говорившая о себе, что она «посвятила всю жизнь … изучению древней каббалы и оккультизма», полагает, что «животные, включая млекопитающих, все эволюционировали позднее и частично из отбросов человеческих оболочек». Елена Рерих уточняет: «Согласно всем древним эзотерическим учениям, человекообразный вид обезьян произошел от совокупления человека с самками животных.

Конечно же, смысл текстов Блаватской и Рериха не имеет никакого отношения, к тому, что пишу я, – но кто же будет сравнивать и проверять авторитетного публициста. Не приходилось мне изучать ни каббалу, ни оккультизм. Никакого подобия человеческих оболочек и совокупления человека с животными у меня нет и близко. Все свои выводы я делаю на анализе христианских текстов, но об этом ни слова у оппонента.

Отличает Аксючица от теософов только то, что Рерихи всегда настаивали, что человек не может перевоплотиться в животное: душа, выйдя из животных воплощений и дойдя до человеческого уровня, всё же не может затем вновь опуститься до уровня скота. По этому поводу у Аксючица и теософов может получиться интересная дискуссия. Но она будет происходить уже за пределами Церкви. Поскольку своим учением о «вечных душах», которые существуют прежде своего воплощения в тело, равно и как и проповедью теории реинкарнаций, Виктор Аксючиц навлёк на свою демократическую голову анафемы целого ряда церковных Соборов. Цитирую: «Если кто говорит или придерживается мнения, что человеческие души предсуществуют, будучи как бы идеями или священными силами; что они отпали от Божественного созерцания, и обратились к худшему и вследствие этого лишились Божественной любви, и для наказания посланы в тела – то да будет анафема…] Если кто говорит, что небо и солнце и луна и звезды одушевлены – анафема». Так возгласил антиоригенистский Константинопольский собор 543 г. В 553 г. Пятый Вселенский Собор согласился с расширенным списком этих анафематизмов, равно как согласился он и с посланием к нему императора Юстиниана: «Итак, Пифагор, Платон, Плотин и их последователи, признавая души бессмертными, говорили, что они существуют прежде тел и что есть отдельный мир душ, что падшие из них посылаются в тела, и притом так, что души ленивых – в ослов, души грабителей – в волков, души хитрецов – в лисиц, души сластолюбцев – в коней. Церковь же, наученная Божественными Писаниями, утверждает, что душа сотворена вместе с телом, а не так, что одно прежде, а другое после, как казалось сумасбродству Оригена».

У меня, конечно же, ничего близкого не говорится.

Спустя столетие Шестой Вселенский Собор (681 г.) одобрил изложение веры, посланное ему бывшим иерусалимским патриархом свт. Софронием: «Мы не будем предполагать, что души существовали прежде тел, и не будем думать, будто они до появления и до основания этого видимого мира жили какой-то вечной жизнью, не будем говорить, что они обладали жизнью небесной, живя жизнью бестелесной и бесплотной и вечной на небе, некогда не существовавшем, как желал этого заблуждавшийся Ориген, и сообщники и единомышленники его Дидим и Евагрий, и остальное полчище их, выдумывающее басни… Не только в этом они обманываются и сбиваются с прямого пути, но и многое другое говорят противно апостольскому и отеческому Преданию… не допускают, чтобы таким образом Богом установлено было стройное распределение небесных тел, а фантазируют, будто оно произошло вследствие первоначального осуждения и превращения». Проходит ещё 10 лет – и 1 правилом Трулльского Собора (691 г.), излагающим нормы православной веры, анафема возглашена учащим о «прехождении и превращении некоторых тел и душ». На VII Вселенском Соборе цитируется (и одобряется) выдержка из творений свт. Антипатра, епископа Бострского (аравийского подвижника V века): «Покажите мне кого-либо из знаменитых учителей Церкви, который бы ясно и не колеблясь учил, что души человеческие существуют прежде своих тел». В 1082 г. в Константинополе на Соборе против Иоанна Итала прозвучало соборное осуждение тех, кто «предпочитает глупую внешних философов так называемую мудрость и принимает перевоплощение человеческих душ».

Вряд ли стоит православную полемику сводить к одному методу: привёл цитату автора, сравнил с цитатой из соборных решений, – и пригвоздил. Мыслительная работа не ограничивается начётничеством, а мои высказывания не сводятся к этим цитатам. Я сознаю, что две (из множества) проблем, которые я формулирую, противоречат определениям Вселенских Соборов. Но я не претендую на выражение официальной позиции Церкви, а высказываю частное богословское и философское мнение. Именно таково философское призвание – в анализе, в том числе и общепринятых истин, найти противоречия и соответствия Истине. Понятно, что философские изыскания (как и все прочие) не могут обходиться без ошибок. Но и без последовательной и ответственной мыслительной работы, не останавливающейся перед авторитетными предупреждениями и угрозами, не будет никаких результатов. На то и соборный православный разум, чтобы отбрасывать индивидуальные плевелы и отбирать общезначимые зёрна. Многое из писаний авторитетных учителей Церкви не общепризнано, некоторые настаивали на заблуждениях, иногда предавались ересям, но соборный церковный разум вычленил истинное в их трудах и признал авторитетным. Наверное, критика отца Андрея какой-то своей частью послужит формированию подлинно соборного мнения, но никак она не может выражать полноту церковного суждения. Кстати, анафемствованый на Соборе Ориген является автором массива общепринятых категорий и понятий православного богословия, объём которого превосходит совокупный результат трудов большинства святоотеческих авторов. Такова жизнь: одно не исключает другого. Возможные заблуждения не исключают возможности обретать истину, а официальное непризнание Оригена в качестве учителя Церкви (за две «ошибки»: утверждение переселения душ и всеобщего спасения) не исключает его выдающегося вклада в церковное предание. Заблуждением будет считать, что святые отцы и учителя Церкви дали все ответы на все случаи жизни; они учат нас не только тем, что написали, но и тем, как они это делали: давали ответы на вызовы эпохи. И мы призваны дать православный ответ на вызовы своего времени.

Наконец, в Чине Торжества Православия анафема возглашается тем, которые «исповедуя Православие, дерзко или скорее нечестиво вводят в православную и кафолическую Церковь безбожные догматы язычников о человеческих душах, небе, земле и прочих творениях… допускают метемпсихоз человеческих душ, их гибель и возвращение в ничто, отрицая тем самым воскрешение, Суд и конечное воздаяние… учат вечности материи и идей или же совечности их Богу, Творцу вселенной… допускают платоновские идеи как истинные, утверждая, что материя существует сама по себе и облекается в формы согласно идеям, отрицая тем самым свободу воли Творца… говорят, что люди воскреснут с другими телами, нежели те, которые они имеют здесь, в этой жизни».

Вновь большая часть приведённых анафем к моим текстам не имеет никакого отношения.

Так что – действительно утверждения В. Аксючица находят поддержку «в Писании и в Предании»? Не слишком ли комплиментарно сказано в редакционном предисловии, что «остроумный и глубокий аналитик, автор творчески преобразует ортодоксальную богословскую традицию вкупе со светскими философскими поисками русских мыслителей XIX-XX веков, соединяя всё это в новый умосозерцательный синтез»? Ведь для синтеза как минимум надо было отдать себе отчёт в том, что именно говорит «ортодоксальная богословская традиция» хотя бы по вопросу о переселении душ. От любого церковного автора естественно было бы ожидать хотя бы предуведомления читателя о том, что церковная позиция по этому вопросу выглядит вот так-то. А от «глубокого аналитика» требовалось бы об этом сказать гораздо подробнее, пояснить, какие аргументы приводит традиция в обоснование своих тезисов, а затем уже сказать: «Такой-то аргумент мне кажется неубедительным по этой причине; вот этот по этой, а потому я считаю, что этот вопрос всё-таки не был церковной традицией продуман всерьез, и я предлагаю своё, новое решение…»

В моей книге достаточно примеров именно такого подхода, например в критической части главы «Творение. Грехопадение», в том числе в разделе «Нехристианское в христианстве». Вместе с тем, это не научная монография, которая призвана описать различные рассмотрения вопроса, а философский труд, анализирующий проблемы по существу.

И если бы это решение было действительно новым! Ново в рассуждениях Аксючица разве то, что никто из околоцерковных русских религиозных мыслителей не решался столь далеко заходить в принятии оккультно-каббалистических идей. Верно: то у Соловьева, то у Флоренского, то у Бердяева порой проскакивали отдельные каббалистические сюжеты (в основном про «Адама Кадмона»). Но столь радикальной операции по переряживанию оккультизма в Православие всё же никто до Аксючица не проводил. Столь безрассудный синтез оккультизма и христианства встречался доселе лишь у открытых оккультистов и антихристиан- теософов. С ними-то и оказывается Аксючиц поразительно единомышленным. Сравним ещё раз слова В. Аксючица и Е. Блаватской. «Грехопадение акт вкушения плодов от древа познания добра и зла и свободного принятия вселенского человеческого предназначения. Человек принимает на себя бремя мировой истории, но не как грех, а как творческую задачу и долг исполнения замысла Божия… Весть о свободном творческом низвержении человека с Неба на землю… Какая-то часть вечных душ отказалась принять Божественное Предустановление к миротворению и тем самым положила формирование сонма противников Творца духов зла». Именно в этом тезисе Блаватская услышала бы «основную ноту Эзотеризма». Вот в какой симфонии она звучит: когда «ангелам было приказано творить», «группа "огненные Ангелы" восстала и отказалась присоединиться к своим товарищам Дэвам. Экзотеризм индусов изображает их в виде йогов, благочестие которых внушило им отказаться от "творения", ибо они хотели вечно оставаться кумарами, "девственными юношами", чтобы, если возможно, опередить своих товарищей в своём продвижении к Нирване. Но по эзотерическому толкованию, это было самопожертвованием во благо человечества». Эти восставшие духи, что «пренебрегли трудом творения», есть «те высокие небесные Существа, кого Оккультное Учение называет Манасвин, Мудрейшими, первейшими среди всех, и кто всех людей сделали бы самосознательными духовно разумными существами, если бы не были "прокляты" и осуждены к падению». Аксючиц: «Отпадение в хаотическую стихию необходимое условие преображения её в гармоническое бытие. Ибо путь к высшему бытию лежит через отпадение в низшее». Теософы: «Без инволюции нет эволюции – истина, без усвоения которой трудно или просто невозможно осмыслить суть энергетики эволюции». Аксючиц: «Сложный образ змея невозможно свести к злому началу, так как в мире небесных первообразов нет разделения на добро и зло». Е. Рерих: «Высокая мысль Востока давно разрешила проблему существования зла. Единое Божественное Начало, или Абсолют, вмещающий потенциал всего сущего, следовательно, и все противоположения, несёт в себе и вечный процесс раскрытия или совершенствования. Эволюция создаёт относительность всех понятий».

Отдельные слова схожи, но сущность того, что излагается у цитируемых «оккультистов» совершенно противоположна тому, что в книге «Под сенью Креста». У меня и речи нет о противоположении эволюции и инволюции. Фраза Рериха вообще не имеет отношения к моей предыдущей цитате об образе змея.

Вот ещё одно интересное совпадение. Согласно Виктору Аксючицу, «Люцифер дух астрального света». Так же полагает и Елена Блаватская: «Великий Посредник Магии, Mysterium Magnum, Астральный Свет есть именно то, что церковь называет Люцифером». И карма не чужда В. Аксючицу: «Рок проявление в настоящем стихий и сил, которые разбужены и приведены в действие человеком или народом в их прошлом… Роковая карма есть связь людей в несвободе, магическое рабство человечества. Всё совершённое душой, запечатлевается в мировой материи, в различных планах космоса природно-материальном, энтелехийно-магическом – оккультном». И магия, и гадания находят оправдание в его системе: «Белая магия знание о методах использования энтелехийных связей доброй волей во имя благих целей». «Каждая человеческая душа проходила индивидуальный путь воплощения и на космической плоти запечатлены его этапы. Охваченные или задетые душой сферы космоса становятся родственными и близкими душе. Поэтому линию судьбы можно увидеть и на ладони, и на срезе дерева, и в полете птиц, и в мерцании звезд разглядеть цепочку следов, которые оставила душа на мировой плоти. Для этого требуется специальное знание и искусство гаданий, предсказаний (астрология, магия, хиромантия)». «Арсенал магических средств позволяет человеку принуждать таинственные силы приносить какую-либо выгоду, пользу. Магическая реальность представляет собой связь энтелехий предметов, существ, космоса. Живые существа обладают животной душой – энтелехией, формой тела, которая содержит формальную структуру тела (астральное тело), а также функциональную систему и программу деятельности всех органов тела (астральная душа)».

Не говорится только, что цитаты приводятся из главы моей книги, называемой «Источник и природа зла», то есть многие оккультные понятия, которые отец Андрей представляет в моём изложении позитивными, описываются мною как негатив. Такой вот полемический приём – небольшая подтасовочка. Мои выводы о недуховных и антидуховных реальностях, которые я описываю, высказаны в книге предельно чётко:

«Титаническая натура, подобно Фаусту, стремится к утилитарным благам через натуральное, магическое либо инфернальное “познание” и господство, через насильственное воздействие на бездуховные или антидуховные связи. В этом случае человек вступает в контакт с духами космоса, стремясь от них получить силы властвования. Но он не может быть равноправным партнёром тому, что противоположно его природе, рано или поздно попадает в рабство, действует не как свободная личность, а по “правилам игры” заключённой сделки. В результате человек превращается в игрушку тёмных сил. Так своевольная попытка самоутвердиться вне духовных основ “продаёт” душу злым силам, разрушает личность. Титаническое лжетворчество (противоестественные для природы личности взаимодействия со сверхъестественными силами) порождает духов зла. К этому зовёт восточная антиперсоналистическая мудрость, теософия, антропософия, оккультизм, парапсихология и другие виды религиозного синкретизма – неорганического смешения религиозных представлений. Новейшие формы синкретической мистики представляют собой искажённую реакцию на засилье научно-технической цивилизации. Рационалистический и атеистический дух современности болезненно обостряет неискоренимую жажду таинственного, мистического. Отсюда расцвет оккультизма всех оттенков. Оккультизм (тайный, сокровенный, тёмный) представляет собой смешение разного рода традиций некритического, слепого общения с неприродными силами. Вненатуралистическое оккультное познание, тем не менее, имманентно миру сему, не направлено на божественные сферы и духовные основы реальности. Это различного рода попытки добиться потребительских результатов ненатуралистическими методами, своего рода духовный натурализм (характеристика Николая Бердяева теософии Блаватской). По сути критерий оккультного заключается в попытках манипулировать физическими явлениями, используя “тайные силы природы”, то есть любую методологию, отличную от научно-технической. Поэтому оккультизм крайне синкретичен… Вне измерений натурального космоса находятся совершенно различные реальности: духовные, магические, инфернальные. Все традиции оккультного знания единодушны в том, что пытаются проникнуть в сферу “таинственного”, игнорируя либо отрицая богопознание, особенно духовный опыт христианства. Когда же человек сегодняшнего мира вырывается за пределы натурального мира без духовных ориентиров и религиозного опыта, он не осознаёт реалий и не ведает, что творит… Некоторые мистически настроенные экстрасенсы утверждают, что они совершают то же, что и священник: при лечении молятся Богу и воздействием на душу человека пытаются облегчить физическое состояние. По существу же происходит нечто противоположное. Прежде всего, священник обращается только к Богу. Священнослужитель совершает таинства, ниспосылающие человеку благодать, помогает человеку обрести собственную связь с Богом – источником врачующих духовных сил – через молитву, исповедь, причастие, через богатейший мистический опыт Церкви. Цель – душевное здоровье и духовное совершенствование, результатом чего может быть и телесное оздоровление. Христианские святые совершали чудодейственные исцеления только молитвой. Экстрасенсы и при молитве (неизвестно кому) лечат магическим воздействием… Экстрасенсы, считающие себя верующими, так же, как некогда учёные христиане, оставляют свою веру за пределами собственной методологии. На вопрос: “Дают ли они себе отчёт, какие силы впускают в мир?”, – они единодушно отвечают: “Я проводник (“труба”) космической энергии, моё дело – не задумываясь о происходящем, раскрепощать силы, которые излечивают человека”. При этом вытесняется христианское представление о человеке, как свободном, ответственном, совестливом существе, обладающем вечной душой… Всякого рода магия, чародейство, шаманство, парапсихология и прочие виды оккультных действий сопровождаются, как правило, опустошением, угнетением душевного состояния “целителя”. И те, на кого направлено магическое воздействие, тоже ощущают некое душевное томление, боль. Физическое излечение нередко сопровождается общим смятением, потерей духовных ориентиров, душевной неуравновешенностью. Напротив, христианский святой после благодатной помощи нуждающемуся сам просветлялся и духовно возвышался, ощущал прилив духовных сил. При воздействии благодатной святости физическое выздоровление неотрывно от общего духовного просветления и душевного возрождения. Яркий пример этого – излечение Мотовилова преподобным Серафимом Саровским» («Под сенью Креста»)

Давно настала пора при ответе на современные исторические вызовы не отделываться заклятиями и проклятиями в сторону некоторых областей знаний (в том числе и инорелигиозных), но осмыслить их, что и означает не подчиниться им, а обрести подлинную свободу от натуралистического, магического, оккультного или инфернального влияния.

Что ж, В. Аксючиц, кажется, так и не понял, где кончается демократия, а где начинается христианство. Демократ имеет право быть помощником Б. Немцова. Но христианин не имеет права на то, чтобы быть единомышленником теософов .

Демонстрируемые приём и аналогии к православному подходу вряд ли имеют отношение.

И мне более чем досадно, что этот очевидный тезис приходится напоминать именно в связи с книгой Виктора Аксючица. Именно он был публикатором моей первой богословской работы. Это было в 1988 г. Я заканчивал семинарию. И Виктор опубликовал мою работу «Грехопадение» в своём тогда ещё самиздатском журнале «Выбор». Его жена придумала мне псевдоним («Андрей Пригорин» с намёком на моё обучение в Загорске).

Мелочь, конечно, но я предложил в качестве псевдонима фамилию бабушки моей жены.

Жаль, что Виктор Аксючиц, борясь с коммунизмом и материализмом, не смог вовремя разглядеть, что христианство не совместимо ещё и с оккультизмом. Там, где кончается коммунизм, не обязательно сразу же начинается христианство! Есть много лжи и за пределами комидеологии. Но столь чуткий ко лжи коммунистического официоза, Аксючиц не воспитал в себе вкус, различающий истину от суррогата уже в собственно религиозной сфере. Уходя от слежки за своей душой со стороны КГБ, он забыл поставить свой ум под надзор евангельской и церковной дисциплины. В книге «Под сенью креста» есть фраза: «Мы обязаны обнажить и разоблачить ереси сегодняшние». Это я и делаю. К сожалению, в связи с той самой книгой, в которой находится это пожелание. Я не собираюсь советовать Виктору Аксючицу, что ему нужно сделать для того, чтобы выйти из-под анафем Соборов и воссоединиться с православной Церковью. Да и читателю совсем ни к чему запоминать тезисы критикуемой книги или мои суждения по поводу неё. Из этой печальной истории вывод я предложил бы сделать и простой, и запоминающийся: подходя к Церкви, надо быть готовым к тому, что христианство окажется не во всём согласным с тобой. Христианство может оказаться непохожим на тот миф о нём, который ты заранее сконструировал для себя.

С течением времени после выхода книги «Оккультизм в православии» всё больше назидания отца Андрея относятся к тому, что он делает и говорит сам. Услышит ли?

Чем раньше человек заметит эту непохожесть своего представления о христианстве на реальное христианство, тем лучше. Заметив эту разницу, кто-то убежит подальше от Церкви. Это было бы выбором страшным, но, по крайней мере, честным. В Церкви же остаются те, кто умеет отказываться от своих философических и идеологических игрушек, если понимает, что Евангелие и отцы об этом мыслили иначе. Помните знаменитую фразу, вобравшую в себя историю не одного неофита: «В начале я критиковал Библию. А затем Библия начала критиковать меня»? Христианин – это тот, кто радуется такой перемене ролей. Но у человека есть право не согласиться на неё. У человека есть право отказаться от Причастия. У человека есть право оставаться под церковным отлучением. На то она и демократия. Но только уже не христианская.

Отец Андрей Кураев полагает, что православие должно быть таким, каким утверждает он и каким есть сам он, я же убеждён, что во вселенском православии есть место и таким как он, и таким как я: и его охранительному (в философии и богословии) подходу, и моему – творческому. Таковой подход на то и творческий, что отвергается многими устоявшимися мнениями, многие из которых впоследствии осознаются как предрассудки. Архетипическим является феномен Сократа, впервые явившего крестонесение философии и философа. Его философия совершенно не соответствовала здравому смыслу современников, тогдашним нравственным нормам, казалась большинству опасной для общественного установления, за что «по закону» он и был приговорён к смерти. Но только этот подход безмерно расширил горизонты философии, богословия и мировоззрения. В том числе, явлением ученика Сократа – божественного Платона, христианина до Христа (по словам Святых Отцов), чьи категории легли в основу христианского эллинизма.

В большой статье не нашлось места для рассмотрения проблем и полемики по существу, хотя полемика – позитивна, а «злословие» как говорит сам отец Андрей, – негативно. Критика отца Андрея отдаёт марксисткой университетской пропедевтикой и разнузданным тоном современной публицистики, она мало похожа на традицию подлинно православной – братской полемики. У него мы видим диагноз: «годен – не годен», выведенный не из ключевых утверждений моей книги, а из полемических глав. Само название статьи – навешивание ярлыка. Известно, что цитату, вырванную из контекста проблемы, можно трактовать вплоть до противоположного смысла. Даже в современной не газетной, а серьёзной литературе и публицистике цитаты принято давать только как иллюстрацию, подтверждение мысли, поскольку они не самоценны, или цитировать целыми страницами. Но критика о. Андрея сводится к сопоставлению отдельных цитат из моей книги, святоотеческих трудов и теософской литературы. Из этого сравнения делается вывод о схожести первого и третьего, и несовместимости первого со вторым.

Как известно, между чем угодно можно усмотреть «похожесть», если того захотеть. Огромное количество эзотерической литературы эксплуатирует именно этот приём. Современный виртуоз подобного подхода – Фоменко. Ветхий Завет и Танах схожи максимально, но христианство и иудаизм отличаются сущностно. Конечно же, я не являюсь никаким теософом, что очевидно сразу: теософия не видит принципиальной разницы между религиями (все религии – пути к одной цели). Для меня же существует только один путь подлинного богопостижения – Православие. У большинства русских философов (как и у многих святых отцов) можно найти тезисы, далёкие от соборных уложений. Но это не значит, что их труды следует объявлять «оккультными» и предостерегать от чтения. Более того, такой – творческий и проблемный подход – актуален. Сегодня в среде православной общественности больше споров ведётся о земном (что можно есть в пост), распространён натуралистически-магический подход (как свечку поставить), а о духовной сфере, метафизике христианства говорится мало. Актуальна опасность обмирщения православия, его ритуализация.
Далее, наличие соборных уложений не означает, что истины, проблемы не надо осознавать. Есть разница между знанием, что дважды два – четыре и пониманием, что означает дважды два – четыре. Я стремлюсь понять. Притом стремлюсь открыто и ни в коем случае не пытаюсь выдать свои поиски и своё понимание за христианскую истину в последней инстанции.
Чтобы продемонстрировать моё «нехристианство», не было нужды притягивать за уши «дефисы» и политику, тем более скатываться до подмен. Достаточно было указать на два расхождения с определениями Вселенских Соборов: о переселении душ, о всеобщем воскресении. Но, во-первых, эти «нехристианские» представления не исключают того, что в книге рассматриваются многие проблемы вполне в духе общепринятой традиции, многое достаточно актуально. Об этом ни слова, а заблаговременный вывод: Аксючиц под сенью оккультизма.
Хотя, мне пришлось встретиться и со случаем «анонимного» признания моих текстов: распространены магнитофонные записи лекций о. Андрея Кураева, где он дословно излагает от своего имени мою работу «Орден русской интеллигенции». Под этим же названием, – ну кто знает самиздатовские тексты (опубликованные в литературно-философском журнале русской христианской культуры «Выбор»), то ли дело их озвучивает человек известный. Во-вторых, сами эти проблемы в книге рассматриваются по существу, они достаточно сложны, там есть что прояснить и о чём поспорить, что не табуируется даже анафемой Собора. Например, я анализирую различные традиции рассмотрения проблемы перевоплощения душ и прихожу к выводам:

«Во всех этих традициях концепция переселения душ оказывается самодовлеющей, она захватывает представления о бытии в целом и диктует подход к другим проблемам. В индуизме, буддизме, пифагореизме этот вопрос связан с учением о вечном повторении мировой жизни (колесо бытия или вечное возвращение). В данном случае отсутствует представление о финальной цели бытия. Для индуиста жизнь является только мукой и страданием, которые не устраняются и смертью, но увековечиваются новыми рождениями. В буддизме человеческая душа как самодостаточное единство объявляется иллюзией. Душа – ни что иное, как совокупность, пучок желаний, жизненных страстей и слепой похоти к жизни. Спасение и заключается в том, чтобы избавиться от иллюзии единства и субстанциальности души, распылить её в слиянии с Атманом или выходом в нирвану.
По существу, разрушается единство личности, отрицается её свобода и в теософии, и в антропософии, где человек представляется временным сочленением разнообразных космических стихий. Во всех этих учениях отрицается субстанциальность индивидуальных душ, а также высшая ценность их воплощенного бытия. Нет здесь и места Единому Богу Творцу, или же образ Его замутнён и умалён. Поэтому в христианской теологии и возобладало принципиальное отрицание идеи перевоплощения душ. С точки зрения креационизма во время зачатия человеческого тела особым актом Божественной воли творится из ничего соответствующая ему душа. Но такой подход по существу является отказом решать проблему.

Креационизм (от лат. creare – создавать, учение о сотворении) – в патристике и схоластике – точка зрения, согласно которой в результате зачатия возникает только тело, душа же создается Богом из ничего в момент зачатия и соединяется с телом.

Идея перевоплощения отрицалась в христианстве во имя сохранения образа Личного Бога Творца, во имя утверждения субстанциальности, единства, неповторимости и свободы личности вопреки расщепляющему потоку космических и исторических стихий, во имя утверждения безусловной ценности земной жизни, как арены спасения души. Эта защитная реакция заставляла отвергать саму проблему перевоплощения, так как известные формы её решения были связаны с враждебными христианству представлениями… Всякое мировоззрение на ранних этапах стремится укрепить свои основы, остерегаясь всего, что грозит их размыть… Исторически такой подход был оправдан, но здесь христианская мысль не избежала крайностей и ошибок.
Таким образом, все известные попытки решения этой проблемы сводились к двум крайностям: либо утверждалась всеобщность и неотвратимость перевоплощения, либо возможность перевоплощения полностью отрицалась. Но эта актуальная проблема требует целостного рассмотрения, которое возможно только в христианском мировоззрении…
Христианское благовестие в принципе не отрицает возможности таких форм существования души, которые не умаляют её субстанциальности и неповторимости, не разрушают связи с Единым Богом Творцом, не отрицают ценности земной жизни. Дух Евангелия несовместим с неизбежностью перевоплощений, и карма, как непреодолимый рок, несовместима с искуплением – освобождением от греха и зла. Но евангельская истина не исключает возможности неоднократных попыток воплощения. Судьба души в каждом воплощении определяется не роковым итогом предшествующих жизней, а милующей благодатью Божией и самотворчеством личности.

С этой позиции невозможен метемпсихоз, то есть переселение душ из одного тела в другие и чередование различных душ в одном теле. Но допустимы перевоплощения, как метаморфозы души, странствующей в мировой материи. Душа, сохраняя своё тождество, может менять свой телесный облик, который отражает степень и характер погружения её в материю мира. Плоть “протекает” через человеческое существо и в течение одной жизни. Субстанциальный облик личности, единый для всех возрастов человека, определяет форму его тела. Само воплощение сущностно не связано с конкретной плотью в пределах одной жизни, что не исключает со стороны плоти новых воплощений души» (Под сенью Креста).

Задача философа ставить вопросы и анализировать смыслы, а соборный церковный разум со временем отсеет зерна от плевел. Для того и нужна совместная философская и богословская работа по анализу актуализированных вопросов. Но вместо рассмотрения проблем и смыслов по существу, вместо интеллектуально корректной полемики наш богослов предпочитает навешивание ярлыков.
Я не оспариваю догматы, но пытаюсь осмыслить их, в их свете рассмотреть проблемы бытия и жизни человека. В своей книге я предлагаю учение о человеке и космосе, основанное на основных христианских истинах: Божественной Триипостасности, явлении Богочеловека, жизненном пути и учении Спасителя, крестонесении, крестной смерти, воскресении и вознесении Иисуса Христа в полноте преображенной плоти. При этом во имя истины приходится посягать на очень авторитетные предрассудки, о чём можно было бы дискуссировать. Что, например, оппонент может ответить на такую постановку проблемы: «Противоречия традиционного толкования книги «Бытия»», в котором много нехристианского в христианстве, ибо устоявшееся веками толкование во многом не соответствует тому, что явлено в христианском Благовестии? Почему смысл текстов Старого Завета (канонический и для иудаизма) полностью переосмыслен в христианской традиции в соответствии с Благовестием Спасителя, – за исключением первых трёх глав книги «Бытия». О чём говорит тот факт, что статьи «Грехопадение» в православной энциклопедии и еврейской энциклопедии оказались практически тождественными? Как минимум, это проблема для христианского сознания.

Охранительный подход необходим, пока он не приводит к начётническому застою, который разоружает христианское сознание не только перед лицом современных вызовов (от чего можно отмахнуться, сославшись на неактуальность их для спасения души), но и перед долгом отстаивать вечную истину. Цитатами из соборных документов не объяснишь множество проблем – не только современных, но и вековых богословско-философских. Безусловно, определения Вселенских Соборов являются высшим авторитетом из всего содеянного человеком в богопознании, но всё же – не самим Благовестием. Непревзойдённых высот святоотеческая мысль достигла в троическом богословии, в христологии и в эклезиологии, но в антропологической и космологической тематике ещё много недосказанного, что веками было и остаётся задачей для христианского сознания. Церковное Предание, в том числе и богословское, в отличие от Священного Писания, подлежит не только толкованию, оно открыто переосмыслению некоторых проблем самим фактом представленности в нём более человеческого аспекта, в отличие от Самого Благовестия, в котором явлена полнота Божественного, доступная природе человека. Если в Священном Писании неизменны сами тексты, глубину которых человечеству предстоит постигать во все времена, то в Церковном Предании незыблемыми являются основополагающие истины, некоторые из которых зафиксированы только пунктирно, и потому их ещё предстоит прояснить и понять христианской мысли. Поэтому христианское богословствование и философствование есть не незыблемая норма, а задача и долг христианской мысли. Предание не мертво, а живёт и развивается – как, например, в ярчайшей вспышке паламизма. При том что в богочеловеческом пути соборного христианского познания человеческий аспект вполне человечен: некоторые соборные определения достаточно произвольны и нередко конъюнктурны, ибо навязывались императорской волей или отражали не только вечную истину, но и неизбежные страсти в борьбе за неё. Не случайно некоторые тексты соборов замалчиваются, ибо не могут служить должным авторитетом. В некотором из привычно сакрального достаточно много исторического, а не изначально сакрального. И это – нормально, в том смысле, что является нормой земного, а не небесного существования и познания. Посему – есть о чём поразмыслить. Даже в христианском Символе Веры, из-за небольших разночтений которого раскололись Западная и Восточная Церкви, можно обнаружить не только раз и навсегда зафиксированную вечную истину, но и следы исторических коллизий. Судя по всему, в результате полной сосредоточенности христианской мысли на основной проблеме предникейской полемики – христологической – в Символ Веры не вошло положение о Божественной Троице, что компенсируется в православной богослужении сугубым исповеданием Троицы перед соборным песнопением Символа Веры. Но это нисколько не умаляет сакральной значимости Символа Веры, а таубирование попыток осмысления основополагающих текстов Священного Предания не имеет к христианству никакого отношения.

На мой взгляд, является дерзостью считать, что православный человек окончательно постиг основы природы и человека. Нам ещё многое предстоит узнать, и множество новых фактов и истин предстоит объяснить с позиций христианского мировоззрения. В средние века церковные авторитеты проклинали и анафеманствовали (даже сжигали) врачевателей, впервые препарирующих человеческие тела. Только с течением долгого времени общеизвестным стал тот факт, что никакого оккультизма в тех деяниях не было, а были попытки расширить знание, приведшие к выдающимся успехам. Не в духовной, а в материальной сфере, – но телесное здоровье тоже благо. Попытки познать неведомое и объяснить непонятое не являются сами по себе злом. В них есть, конечно же, и заблуждения и ошибки (а где и когда без них), но есть и истины, которые могут сложиться в целостную истину только в переплавке и выжигании лишнего соборным церковным разумом. Я и претендую только на частное богословское и философское мнение, которое подлежит и оппонированию. Но вряд ли плодотворно во всех отношениях (и духовных, и нравственных, и познавательных) демонизировать всякую попытку расширить наше знание, в том числе выходом в ранее запрещённые сферы.

Отец Андрей вещает так, будто развелось у нас множество философствующих и богословствующих, и настала пора проредить. Но не время предавать друг друга анафеме. К концу девяностых (когда написана критика) православное философское творчество только зарождалось и нуждалось скорее в поддержке собратьев по вере. Но отец Андрей отказывает в православии всем известным тогда философствующим православным авторам: в той же книге уничижаются труды отца Александра Меня, отца Иоанна Экономцева, Валентина Никитина. Вещая с позиций я есмь православие, отец Андрей обличает направо и налево, противопоставляет себя всё большему числу православных, всё чаще срывается на полемический радикализм. Необузданная гордыня может вытолкнуть за грань, разделяющую яростного обличителя еретических мыслей и ересиарха.