Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Язык и межэтнический конфликт

Лекция №1. Причины Языка Вражды.

Язык нередко становился ареной политической и социальной борьбы, выступая не только как фактор культурной дистанции, но и как инструмент социального и концептуального конструирования.

Язык вражды

Проблема использования средств массовой информации для возбуждения национальной, религиозной и иной вражды далеко не нова. Чаще всего она обсуждается применительно к изданиям национал-радикального толка («Завтра»). Но она актуальна и для любых других изданий. И присуща эта проблема не только российским СМИ. В англоязычных странах для ее обозначения используется устойчивый термин hate speech.

Этот термин родился в странах с практически неограниченной свободой слова, так что речь там шла и идет не о запретах для СМИ и тем более не об уголовном преследовании. В России же (как и в большинстве европейских стран) существуют довольно жесткие (пусть и редко применяемые) административные и уголовные запреты на возбуждение расовой, национальной и религиозной розни, так что нам важно как-то различать разные степени hate speech. Даже сам термин не следует переводить буквально - как «речь ненависти», т.е. возбуждение ненависти (по национальному и т.п. признакам), так как это как раз и будет тождественно запретительным формулировкам нашего права. Между тем, зачастую речь идет явно не о преступлении, а о небрежности и некоторой личной некорректности, о том, что в тех же англоязычных странах называется нарушением «политической корректности». В России совокупность текстов (а также заголовков, фотографий и иных элементов) СМИ, прямо или косвенно способствующих возбуждению национальной или религиозной вражды или хотя бы неприязни называется «Язык вражды».

Причины укоренения Языка Вражды в сознании россиян. Среди них – широкое распространение расистских настроений в обществе и отсутствие толерантности по отношению к «иным» культурам и религиям, усугубляемые трудным социальным и экономическим положением основной части населения. Отсутствие осознания журналистами и редакторами того, что проблема языка Вражды существует и актуальна для России, слабая реакция со стороны общественности в целом и неправительственных организаций в частности усугубляют ситуацию. К сожалению, в нашем обществе отсутствуют традиции морального осуждения Языка Вражды. Он воспринимается как норма политической и социальной жизни, хотя и не совсем приятная норма.

Государство заигрывает с националистически ориентированными политиками и идеологами. Ведущие государственные деятели, влиятельные политики почти не апеллируют к общественности с призывом бороться с проявлениями нетерпимости и неприятия людей другой национальности, расы или вероисповедания. Более того, высшие государственные лица отказываются комментировать даже весьма грубые инциденты. Важно не только само по себе игнорирование юридических и административных норм, но и «сигнал», который подается таким образом обществу.

Более или менее точным эквивалентом чересчур метафорического понятия - «Язык Вражды» - является термин «речевая агрессия». Речевая агрессия – это специфическая форма речевого поведения, которая мотивирована агрессивным состоянием говорящего. Обычно выделяют два варианта речевой агрессии в текстах. Во-первых, прямой призыв адресата к агрессивным действиям («Время беспечности и празднования прошло. Настало время действия»). Во-вторых, это формирования или поддержание у адресата агрессивного состояния («Кубанцам не привыкать к высказываниям центральных средств массовой информации, в которых происходящие у нас события преподносятся в искаженном, извращенном виде»).

Можно выделить три комплекса причин существования и развития речевой агрессии: социально-психологические, общекультурные и личностные.

Социально-психологичесике причины. Здесь речь идет о том, что одной из главных целей любой религиозной, этнической или культурной группы является воспроизводство и развитие собственной материальной и духовной жизни и необходимых условий для такой жизни. В ситуации, когда на необходимые для жизни условия, а самое главное – на сами правила жизни посягают другие группы, которым тоже нужно социальное пространство, возникают растерянность, страх, формируется враждебность. Нынешняя жизнь представляет каждому большой выбор таких ситуаций. Следующий шаг – поиск виновного в возникновении такой ситуации. Понятно, что таким виновным может быть только кто-то «иной». На этого «иного» и направляется агрессия. Если она не может быть выражена в простой физической форме, она приобретает форму языковой агрессии.

Простейший анализ дает основание для выделения четырех «главных врагов» большинства притесняемых россиян (а большинством, по статистике, являются люди, идентифицирующие себя с русским народом).

Первый враг – это власть, чиновники, бюрократы, начальники и прочие, имеющие некие льготы в плане получения жизненных ресурсов. Поскольку самые богатые чиновники живут в Москве, то Москва становится тоже врагом (врагом номер два) – городом жирных, сытых, наглых людей, одним словом, не россиян.

Третий враг – этнические чужаки: чернокожие, жиды, «чурки» и.т.д.

Четвертый враг - Запад, конкретно американцы, которые почему-то живут лучше нас да еще имеют наглость нам помогать.

Понятно, что иерархия врагов у разных параноиков разная, но это уже детали.

К общекультурным причинам речевой агрессии можно причислить следующие наиболее общие характеристики сложного явления, обозначенного понятием «современная бытовая культура межличностных отношений».

Отказ от личности, индивидуальности, самостоятельности в сфере производственной и общественно значимой деятельности и сознательное «растворение» себя в каком-нибудь «Мы» - реальном или вымышленном.

Но там, где есть «мы», обязательно есть и «они». Многие до сих пор искренне верят в то, что для российской культуры нехарактерны расизм и ксенофобия. Однако это не так. Большинство россиян четко делит представителей групп на «наших» и не «наших».

Подозрительность и агрессия по отношению ко всем, кто не «Мы».

Вынесение врага за рамки социума, его демонизация в контексте мирового заговора – очень характерные приемы и, более того, основы мышления значительной части наших современников, которые в принципе не способны к признанию собственных ошибок. Ведь раскаяться значит перестать требовать что-либо от кого-либо, перестать завидовать и искать виновных. А в нашей природе – постоянное перекладывание вины на кого-то, на те или иные внешние причины и силы. Вся наша история – поиск и озлобленная война с виноватыми, если их удавалось найти.

Недоверие к материальному благополучию, зависть к богатым.

Из всего богатства христианского вероучения российская (а в последствии советская культура) восприняла в качестве одного из своих краеугольных камней положение о том, что «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в царствие небесное». Проникновение в Россию во второй половине XIX в. Социалистических учений лишь помогло артикуляции народного неприятия богатства, частной собственности (а заодно и прав личности, противопоставляющей себя большинству) и многих других, естественных для западной цивилизации ценностей.

И сегодня многие полагают, что бедным быть, в принципе, «нормально». Самое неприятное для этих людей заключается не в том, чтобы влачить жалкое существование, а в том, чтобы быть хуже людей: «Ну и что ж, что бедны, - живем, как все». «Как все» можно жить на любом, сколько угодно низком уровне. Т.е. речь снова идет о постоянном стремлении быть среди «своих», но в качестве своих предпочтительнее «бедные», ибо пребывание в бедности позволяет, во-первых, не очень напрягаться, во-вторых, чувствовать себя более духовным и близким к Богу.

Эта точка зрения: нищета есть духовность, благополучие есть бездуховность – достаточно популярна в среде российских публицистов определенного толка. Отсюда – новый виток изоляционизма и мессианства. Отсюда – фантастическая модель будущей России как оплота нравственности в мире бездуховного чистогана. Отсюда – «русский» ответ на вопрос «Что делать?»: стать духовниками, нравственными путеводами человечества, направив все сердце на стоическое неприятие тотальной власти денег.

Но с другой стороны, изнанкой такого похода является чрезвычайная популярность различных лотерей, игральных автоматов, мультфильмов про некоего Емелю, который сидит на печке (в то время как его братья работают в поле) и ждет удачи (и непременно дожидается, поскольку именно ему как раз и улыбается счастье). И если внимательно всмотреться в это противоречие, становится понятным, что богатство само по себе не предосудительно; предосудительно бороться ради материального благополучия, проявлять инициативу, экономить, копить. И это тоже – характерный штрих в общей картине нашей культуры. «В России все хотят разбогатеть, но не любят разбогатевших. Причем не только запредельно и вызывающе богатых, не только очевидно живущих на неправедные средства, но любого, кто у всех на глазах тяжко трудясь на незавидной работе, накопил себе денежек и покупает, ест или строит… Деньги в сознании русского человека – это зло, но зло вожделенное; сознавая, что мы вожделеем дурного, мы стыдимся, убеждаем себя и других, что вовсе мы этих денег не хотим, что это просто так, деваться некуда, а так мы ни-ни» 1 .

Неуважение к праву, правовым институтам общества.

Очень многие убеждены в правомерности насилия и вообще криминального поведения (если есть возможность его как-то оправдать).

Такое положение, разумеется сложилось не вчера. Разница между западной культурой, опирающейся на католическую традицию, и византийско-русской культурой, выросшей из православия, отчетливо выражается в отношении к закону. Западная культура опиралась на представление о том, что все индивиды находятся в некотором пространстве внеличного закона, который и регулирует отношения между ними, а для русской культуры характерно требование, чтобы все отношения между людьми регулировались чистыми чувствами, без всякой опосредованной роли закона.

Запад рассудочнее, рациональнее, опытнее; боясь греховной человеческой души, он пытается ограничить человека рамками условностей. Не доверяя человеческой природе, Запад дает возможность каждому человеку установить необходимую дистанцию, своеобразный «санитарный кордон», препятствующий излишней близости, охраняющий человека от фамильярности, предпочитая жизнь достойную, без опасного раскрепощения, приводящего к непредвиденным последствиям. Россия всегда верила в естественного человека и пыталась его раскрыть, раскрепостить, развязывая вместе с другими узлами и самые дурные инстинкты, страдая от этого, мучаясь, но в этом страдании, мучении живя страстно и безоглядно 2 .

Отечественная журналистика демонстрирует множество примеров того, к чему приводит эта ориентация не на правовые, а на страстно-личностные способы разрешения конфликтов.

Постоянная неуверенность, растерянность.

Эта особенность советского (а ныне российского) человека хорошо известна каждому, кому приходилось сревнивать наших соотечественников с представителями западной культуры. Разница в поведении определяется тем, что частная жизнь правопослушного гражданина в США неприкосновенна. Более того, все правительственные учреждения в том числе и правоохранительные, обязаны всесторонне информировать население о своей деятельности. У нас же, несмотря на то, что задача правоохранительных органов формально состоит в том, чтобы охранять права граждан, именно эти органы вызывали и вызывают у людей наибольший страх. Причиной тому не только история страны, но и правовая безграмотность: незнание прав и обязанностей граждан по отношению к правоохранительным органам и, наоборот – прав и обязанностей органов по отношению к гражданам.

Фатализм, переходящий в нигилизм.

Еще одной особенностью российской культуры является глубокий фатализм. Фаталист – это человек, полагающий, что существует некий самодействующий механизм (будь то механизм счастья, судьбы и т.д.), который так или иначе, но обязательно «вмешивается» в его жизнь. Человек, думающий о своем месте в мире и личном достоинстве, напротив, исходит из того, что всегда есть возможность самореализации, что она зависит только от него, от его собственного труда и духовного усилия, направленных на освобождение и развитие его личности. Это фатализм проявляется в ставших нарицательными русской безответственности и непрактичности.

Что меняется.

Есть основания полагать, наметились некие тенденции к изменению ситуации. На смену русскому коллективизму идет другой духовный инструментарий, основой которого явится скорее всего, эгоцентричная культура.

Безусловно, у определенный социальных групп эгоцентрическая культура начинает доминировать. Однако носители других типов культурных кодов тоже не сдают позиций. Они всячески противятся формированию и развитию культуры, центрированной вокруг идеи человеческой, индивидуальной суверенности. Более того, можно наблюдать совершенно невероятный импульс к тому, что можно назвать новой коллективизацией сознания. Причем если в советские времена коллективизация была насильственной, то сейчас речь идет о коллективизации такой добровольной, что в какой-то степени ставит вопрос о том, действительно ли прежняя коллективизация была такой уж насильственной. Под лозунгом «Создадим в России гражданское общество» люди объединяются в самые экзотические структуры. В прессе уже отмечалось, что вместо великого и могущественного «Мы» тоталитарной империи теперь заняло место «Мы» религии, национализма, демократизма, антикоммунизма. Каждое из этих «Мы», заряженное энергиями собственной правды и нетерпимости, как и прежде, манипулирует языком абсолютных категорий и всеобъемлющих идеологий. Изменились лишь священные пароли: теперь ими стали «духовность», «традиции», «права человека».

Повышение агрессивности и переход к жестким формам насилия, в том числе и в языковой форме, не в последнюю очередь связано с распадом монополии государства на насилие. (Если общество и граждане привыкли к насилию как средству разрешения конфликтных ситуаций, а один из субъектов общественной жизни, в данном случае государство, стал реже пользоваться насильственными технологиями, то кто-то другой перехватит инициативу). Идею насилия перехватывают организованные группы людей, а иногда и отдельные граждане.

Эта борьба за право на насилие опирается на разветвленную систему представлений и ценностей, которую можно обозначить общим понятием «культура агрессии» или «культура войны».

Поскольку жизнь по законам «культуры войны» для многих затруднительна, коллективный разум человечества выработал иные версии:

культура пацифизма и ненасилия;

культура мира и солидарности.

Культура пацифизма и ненасилия, будучи весьма привлекательной, не предполагает никаких мер для устранения несправедливости, неравенства и угнетения. В связи с этим возникла и поначалу активно разрабатывалась новая парадигма человеческого взаимодействия, обозначенная как культура мира.

Наконец, не стоит сбрасывать со счетов еще и сугубо профессиональные, точнее личностно-профессиональные, причины речевой агрессии.

Во-первых, это низкая интеллектуальная и, соответственно, низкая речевая культура, когда журналист не умеет мыслить, не умеет выражать свои рыхлые расползающиеся мысли и замещает точность высказывания эмоциональностью речи.

Во-вторых, журналист, обуянный идеей (а в прессе, особенно провинциальной, много журналистов «с идеей»), стремится использовать все возможные речевые ресурсы, для того, чтобы та идея, которой он болен, стала всеобщей болезнью. Стремление навязать аудитории свой взгляд, свое видение – давняя особенность российской журналистики.

Что же делать?

Если есть Язык Вражды, следовательно, есть (или должен быть) Язык Мира.

Язык Мира – это лингвистическая реализация особого, мирного сознания, сознания, ориентированного на использование в процессе разрешения возникающих конфликтов не конфронтационных, силовых технологий, а договорных, компромиссных технологий. Следовательно, должна быть прежде всего поставлена и решена задача анализа позитивной сущности «мирного сознания» и возникающих на его основе Языков Мира. (Сейчас никаких разработок в этой сфере не существует. Есть лишь перечни «плохих слов» и заклинания на тему недопустимости разжигания всяческой розни). А это вносит в повестку дня вопрос об изменении коммуникативной стратегии в целом, т.е. создании публичной политики, открытого общества, одним словом, выращивании фундаментальных ценностей европейской политической и коммуникативной культуры. Только в том случае, если произойдут эти глубинные трансформации, можно будет всерьез требовать от СМИ – государственных, общественных или частных, - чтобы они заменили конфронтационные модели освещения событий на аналитические и обеспечивали аудиторию справедливой и взвешенной информацией.

Кроме того, должны быть решены еще несколько задач:

необходимо обеспечить подлинную, а не фальшивую прозрачность социальных процессов;

необходимо противодействовать любым попыткам манипулирования общественным сознанием;

необходимо раскрывать враждебную культуре мира суть любой националистической, культурно-изоляционистской мифологии, выдающей себя за сущность национальной культуры;

необходимо показывать реальную эффективность договорных технологий человеческого взаимодействия и принципиальную ущербность конфронтационных технологий.

Определенную роль в этом процессе могут сыграть и средства массовой информации. При условии, что сами журналисты будут овладевать новой профессиональной культурой, которая отвечала бы нынешнему этапу развития России. Вероятно, можно воспользоваться американской концепцией гражданской журналистики, которая хорошо ложится на российские традиции, связанные с журналистикой народничества, качественной журналистикой эпохи Анатолия Аграновского и т.п. Нынешняя же журналистика, не имеющая отчетливого представления о новых смыслах профессии – плохой помощник в деле формирования толерантности.

Лекция №2. Примеры Языка Вражды.

«Задумаемся над элементарным посылом: национальное угнетение проявляется в этническом разделении труда, при котором угнетающая нация или псевдоэтническая группа создает условия для своего более высокого образовательного уровня и захватывает сферы управления, науки, искусства, образования, информации – вытесняя угнетаемых в сферу материального производства, на тяжелые и вредные для здоровья работы.

Если бы в России действительно существовал антимеситизм, то евреи трудились бы к примеру, в шахтах или плавили металл, и их дети не пробились бы в вузы. Но в стане шахтеров и стане плавильщиков их нет, зато среди управленцев и собственников угольных, металлургических и других предприятий вредного производства евреев немало.

Конфликтность национальных отношений не определена свыше, не взята из природы. Конфликтность порождена сатанинским замыслом жизнеустройства – разделяй и властвуй, - который исповедует негосударственная еврейская мафия» 3 .

Этот отрывок – фрагмент телепередачи «Антидеза», часть текста, объединенного стилевым приемом «голос за кадром». Поскольку во всех эпизодах своего появления в пятнадцатиминутной передаче этот голос был неотличим – в идеологии подхода, в логике подбора фактов и аргументов и т.д. – от голосов ведущего (автора журналиста) и эксперта (правоведа), фрагмент позволяет достаточно уверено судить о нем.

После выхода в многомиллионный утренний воскресный эфир «3 канала» передачи «Антидеза» в Большое Жюри Союза журналистов России обратилась президент Межрегионального фонда «Холокост» Алла Гербер.

Эксперт-этнолог, чье заключение заслушалю жюри, выразила мнение: на полосы и в эфир, в силу крайней чувствительности сферы межэтнических отношений, журналисту следует выносить далеко не все – просто потому, что читатель и зритель не всегда подготовлен к адекватному восприятию негативной «этнической» информации.

Эта позиция получила жесткую отповедь «виновников торжества». И правовед, делившийся в кадре «экспертными» откровениями определенного свойства 4 , и политик-генерал, чей текст в одной из газет фрагментами текстуально, до запятой совпадал, как выяснилось по ходу заседания, с текстом «от автора» рассматривающейся передачи 5 , оказались ярыми поборниками свободы слова. Таким был смысл ответа эксперту, который во главу угла при решении таких вопросов поставил известное «Не навреди!».

« Терпимость к нетерпимости» - сильная формула. Заметим, однако, что сама она явилась продуктом долгого развития именно правовых государств, с высокой степенью консолидации мнений их граждан по вопросам прав человека, включая право на свободу слова. Что, далее, сама граница терпимости подвижна – и не всегда движение происходит в сторону общечеловеческих идеалов, увы. Что, наконец, существует целый ряд международных соглашений (ратифицированных ССР и Россией), предусматривающих ограничения свободы слова в части пропаганды национальной, расовой или религиозной нетерпимости во всех ее формах.

Во-первых, после Второй мировой войны человечество внимательно следит за любыми выбросами ксенофобии, расовой нетерпимости, шовинизма, но отдельно и специально наблюдает – в силу уже имевшей место попытки истребить, свести под корень два этноса, за проявлениями антисемитизма и за преследованиями цыган. Один из примеров недопустимого нигде в цивилизованном мире – обсуждение тезиса о том, что гитлеровский режим не ставил целью истребление евреев именно по национальному признаку. Попытки поднять тему, предложить «свежее видение» время от времени предпринимаются, на конец всегда имеют один – судебное решение. Это способ защиты жертв, но и способ защиты будущего.

Во-вторых, невозможно всерьез оценивать «Антидезу», исходя из буквы духа профессионально-моральной журналистской нормы потому, что перед нами – не исследовательская и не просветительская журналистика. Продемонстрировав возможности, таящиеся в манипулятивном использовании видео- и музыкального рядов, сочетания авторского текста с закадровым и с текстом – мнением эксперта, смешав достоверную информацию с недостоверной, отказавшись от представления альтернативной или просто критической точки зрения, «Антидеза» по совокупности черт и приемов должна быть совершенно определенно отнесена к эфирным публикациям с выраженными признаками пропаганды, направленной на разжигание межнациональной и межконфессиональной вражды. Казалось бы, сказанное дает основание полагать, что «Антидеза» подпадает под жесткие правовые ограничения. Но «творческая группа» передачи не зря так уверенно чувствовала себя и на Большом Жюри тоже. Определенные приемы, примененные авторами – включая настойчивое противопоставление «мирового еврейского капитала» «простым малоимущим евреям», - дают основание предположить, что обвинение в возбуждении национальной вражды окажется практически неразумным. Случай, когда Язык Вражды потирает руки: не доберешься.

Пропаганду выдают, отличают от журналистики достаточно определенные признаки. А как быть с жанром привычным и, как показывает практика, активно востребованным частью населения, признаваемым именно журналистикой (а часто ее апогеем) – публицистикой? Как правило, она также имеет достаточно четкую цель и распространяет или стремится распространить определенную систему представлений, идей, наблюдений конкретного автора. Язык Вражды в публицистике в тексте известного писателя-сатирика скажем? Вот Михаил Задорнов, «Чечня: антикварные грабли России», публикация под рубрикой «Дневник писателя»: «Они должны по Дарвину пройти еще несколько ступеней развития и вынырнуть из своего первобытного общежития» 6 .

«Антидеза» - Если бы в России действительно существовал антисемитизм, то евреи трудились бы в шахтах или плавили металл.

Задорнов – Представить себе чеченца, сеющего хлеб, так же нелепо, как еврея, помешивающего сталь в мартене.

Манера пошучивать, не оглядываясь на аудиторию, давшую повод для «этнической» шутки. Эта манера и ее следы представляют собой случаи не мотивированной, а часто и не замечаемой самим журналистом интолерантности, это неумышленные нарушения того, что некоторые исследователи именуют для простоты заимствованным термином «политкорректность». «Стебные» фразы – а то и заголовки! – может быть способные вызвать в Москве какое-то число улыбок, в Казани или Киеве воспринимаются как очередное подтверждение торжества имперского стиля, могут задевать, вызывать сугубо негативные эмоциональные реакции.

«Не являются ли пожары в Подмосковье проявлением еврейского заговора?» - основа интерактивного опроса для дежурной бригады «Сегоднячко» (ТНТ) в один из первых сентябрьских дней. «Некоторые из зрителей, дозвонившихся в студию, возмущались: это провокация. Как-де можно в и без того сложнейшей ситуации, когда то тут, то там обнаруживают щиты с надписями антисемитского содержания, провоцировать населения на проявление подобных настроений?» Ирина Петровская, описывая ситуацию ухода «прайм-таймового эфира» в область театра абсурда, прокомментировала увиденное миллионами зрителей так: «Я далека от мысли считать случившееся в эфире «Сегоднячко» провокацией- особенно если учесть, что руководитель программы Лев Новожженов отнюдь не славянин. Просто ребятки, как всегда резвились, полагая, что телеэфир «Сегоднячко» - их вотчина, в которой можно делать все, что взбредает в их молодые и озорные головы» 7 .

Ошибка Петровской: этническая принадлежность человека (как и другие персональные данные: от пола и возраста до принадлежности к религиозным объединениям или сексуальной ориентации) может быть упомянута публично только в случае, когда это имеет существенное значение для понимания сути дела. Позиция закреплена в 31 профессионально-этических кодексах журналистов в 30 странах мира.

Лекция №3.

Приложения:

Обзор мирового законодательства в области правового регулирования деятельности СМИ;

Документы о создании Судебной палаты по информационным спорам при Президенте РФ;

Постановление Пленума Верховного Суда РФ №3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан и юридических лиц»;

Из практики рассмотрения дел в Судебной палате по информационным спорам при Президенте РФ (1994-2000).

В профессиональной журналистике почти 10 лет. Имеет два высших образования: филологическое (журналистика) и юридическое. В 2017 году на базе диссертационного совета факультета журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова защитил диссертацию по актуальным аспектам освещения в СМИ проблематики религиозно-политического экстремизма и терроризма. Имеет более 20 научных публикаций в российских и зарубежных реферируемых изданиях.

Совсем скоро, в конце мая, в Центре профилактики религиозного и этнического экстремизма в образовательных организациях Российской Федерации, действующем под эгидой Министерства образования и науки РФ, состоится круглый стол на тему «Роль СМИ в распространении материалов, способствующих разжиганию межэтнической и межрелигиозной розни и провоцирующих возникновение экстремистских настроений и террористических проявлений». Тема эта не нова - более того, она изъезжена вдоль и поперек до такой степени, что казалось бы уже исчерпан весь фактологический и теоретический ресурс. Однако, как демонстрирует та же практика, ни многочисленные дискуссии, ни открытые призывы к СМИ и журналистскому сообществу дистанцироваться от употребления пропитанного ненавистью лексического инструментария и более ответственно подходить к подготовке материалов на межрелигиозную и межэтническую проблематики (особенно, в случаях действующих конфликтов), не привели к выравниванию ситуации.

Очевидно, именно поэтому круглые столы, конференции и дебаты продолжаются по сей день. Тематика поднадоела, но она была и остается актуальной. Увы… Это в том числе касается и злоупотреблений в журналистской речи (прежде всего, в печатном слове), успевших стать таким порядком вещей, что далеко не всегда можно распознать неудачный выпад, злую иронию и настоящий «язык вражды» (hate speech). Причем враждебными аллегориями отличаются журналисты как локальных изданий, так и мастодонты известных отечественных и зарубежных СМИ с многомиллионной аудиторией. При этом грань между мнением журналиста, оценочными суждениями редакции и прямыми ненавистническими ляпами все чаще стирается до такой степени, что доказать явное оскорбление индивидуума или группы лиц все сложнее, а зачастую и небезопасно.

Ненависть, понятная всем

Самыми популярными темами, в контексте которых чаще всего встречаются случаи употребления «языка вражды», являются межнациональная, религиозная и миграционная проблематики. В России это, как правило, тема увеличивающегося потока мигрантов из Средней Азии и закавказских республик, а также проблематика религиозно-политического экстремизма и терроризма, «щитом» которых, к сожалению, стала вторая по численности конфессиональная группа нашей страны – ислам. В Европе – та же проблема мигрантов, которая уже вылилась в кризис толерантности. Причем с одной стороны в ЕС звучат призывы прекратить расовую дискриминацию в отношении мигрантов, в то время как с другой – европейские СМИ бьют в набат: беженцы (прежде всего, акцент делается на их религиозную принадлежность) ведут себя крайне неподобающе, пытаются навязать, а то и силой установить собственные правила, неуважительно относятся к культуре, традициями и ценностям европейских стран:

«Некоторые из них (беженцев – прим. автора) агрессивны и навязывают свои религиозные и идеологические взгляды, достигая иногда даже до крайности. Уже наблюдаются случаи, когда так называемые беженцы требуют обязательного и безусловного обращения христиан или принятия ислама от неверующих людей в странах, которые их принимают» - заявил в одном из своих выступлений депутат Народного Парламента Болгарии Евгений Стоев.

Тем не менее, у европейских СМИ с «языком вражды» не так уж всё и гладко, особенно в контексте с так называемой «исламистской проблематикой». В этом плане примечательна мягко говоря ксенофобская практика британской «Daily Mail», в редакции которой прижился обычай акцентировать внимание на «мусульманском» характере преступлений и исламской принадлежности преступников, даже когда суть события или происшествия в общем-то никак с религиозными убеждениями связана не была. Например, в январе этого года на сайте издания появилась статья под заголовком «All Muslims are the same – scam», что можно перевести, как «Все мусульмане одно и то же – ничтожества» (или по аналогии переводов для слова «scum» - отбросы, сволочи, мерзавцы).И вроде как данный заголовок – не редакционная позиция или «креатив» журналиста: здесь выведена на первый план цитата одного из пострадавших во время вооруженного нападения на туристов в центре Лондона. Однако само акцентирование и выбор данной фразы в качестве заголовка говорит само за себя. Не говоря уже о том, что издание с международным именем и охватом аудитории публично оскорбляет последователей одной из крупнейших мировых религий.

И это – не единственный пример. В том же январе семейная трагедия, в результате которой убитой и сожженной была найдена мать четверых детей, была выбрана в качестве очередного повода для обыгрывания «антимусульманской» карты. Достаточно даже беглого прочтения статьи «Mother-of-four"s family slam her Muslim husband for murdering convert wife "in such a brutal way" as he is jailed for 22 years for killing her with claw hammer then burning body», чтобы понять: сюжет печальной истории далеко не главная причина, по которой редакция решила описать эту трагедию. Акцент на религиозную принадлежность мужа-садиста прослеживается по всему повествованию, а обилие в тексте традиционно арабских имен и фамилий используется чуть ли ни как один из инструментов устрашения и нагнетания ситуации. Повторимся, такие информационные атаки на страницах «Daily Mail» далеко не единичны.

Наверняка, в классику теории «языка вражды» как яркий пример из журналистской практики войдет колонка-манифест известной итальянской журналистки и писательницы Орианы Фаллачи, статья которой (под заголовком «Какой позор! Запад не защищается от ислама») была опубликована в марте этого года на популярном итальянском Интернет-ресурсе «Il Giornale.it». Текст публикации – это эмоциональный призыв к политикам, военным, священнослужителям и всем, кто в силах бороться, встать против… ислама. Автор утверждает, что европейцам и их демократии объявлена война, которую не видят в упор и с которой европейские политики и «церковные мужи» не хотят бороться:

«На улицах Дамаска хором распевают: «Аллах велик». Хором клянутся, что будут защищать пророка кровью. Хором твердят, что хотят священной войны. Всеобщей. И это не два и не три камикадзе, это сотни и сотни манифестантов, которых вы называете «умеренными исламистами». Это не какое-то незначительное меньшинство, не управляемая секта убийц, «которых-не-следует-путать-с-террористами-Аль-Каиды-потому-что-мусульмане — добрый-и-мирный-народ». Именно они, в конце концов, высаживаются на наше побережье и постепенно, следуя тщательно продуманной, тщательно заготовленной и тщательно проводимой стратегии, вторгаются к нам. Они вытесняют нас. А вы не говорите ни слова против них».

Вряд ли у того, кто, сидя где-нибудь в Неаполе или в Бари, прочитает этот текст возникнет симпатия к мусульманам или желание объективно изучить ситуацию с так называемой «исламской угрозой». И этими текстами пестрят первые полосы самых массовых изданий по всей Европе.

Читая такие тексты и вникая в их скрытую суть, в межстрочный посыл ненависть, которой пропитано каждое слово, становится очевидной и где-то даже понятной. «Язык вражды» и вызываемое им резкое отторжение не возникают из ниоткуда – они являются следствием информационного запроса, только не со стороны читательской аудитории, а из тех кабинетов, где заседают люди, считающие, что именно так нужно бороться с нежелательными религиями и их последователями.

Не лучше с «фильтрацией» языковых лексем обстоят дела и за океаном. В США, к примеру, одним из самых известных любителей прибегать к «языку вражды» уже не первый год называют действующего президента Дональда Трампа. Антимигрантский (читать «антилатиноамериканский и антиарабский») настрой Трампа известен всему миру, но парочка его высказываний подняла серьезную волну в СМИ и в дипломатических кругах. Приведем наиболее известные:

- «На другом берегу (реки Гудзон), в Нью-Джерси, где проживает много арабов, были люди, которые ликовали. Они ликовали, когда ВТЦ рухнул», – заявил Трамп в эфире телеканала ABC, рассказывая про события 11 сентября 2001 года»;

- «Когда Мексика направляет нам своих людей, они не посылают лучших... многие из них преступники, многие – насильники... США превратились в свалку для Мексики...».

Журналисты российской газеты «Взгляд» так же окрестили «перлы» Трампа «классическими проявлениями языка вражды», однако же в редакции издания справедливо отмечают, что «когда Трамп выступает против арабов или мексиканцев, либеральные американские СМИ немедленно его осуждают. А когда какой-нибудь другой кандидат призывает, например, сбивать российские самолеты в Сирии, или называет Россию «врагом номер один», или, как Хилари Клинтон, заявляет об отсутствии у Владимира Путина души, а то и сравнивает российского президента с Гитлером (в чем оратора немедленно поддерживает Джон Маккейн), реакция оказывается куда как менее бурной. Оруэлловский принцип «все животные равны, но некоторые равнее» регулярно подтверждает свою жизненность».

Что ж, ни добавить, ни убавить. Только вот от констатации фактов ситуация не только не выравнивается, но и становится импульсом к еще более частым проявлениям «языковой» вражды и ненависти. В то же время очень часто политики, например, прибегают к «языку вражды», чтобы привлечь внимание масс медиа и поднять рейтинг, на что последние охотно ведутся. В нашей стране «язык ненависти» часто используются известными политиками и чиновниками. Например, прекрасно известен своими враждебными выпадами лидер думской фракции «ЛДПР» Владимир Жириновский, который в 2013 году предложил «ограничить рождаемость на Северном Кавказе и обнести регион колючей проволокой». Ксенофобский выпад Жириновского вызвал широкий резонанс и осуждение, правда к ответу политика так никто и не призвал. Закон в этой сфере, увы, очень часто действует выборочно.

В свою очередь для СМИ, «острые цитаты» и неудачные, но «горячие» выпады также становятся способом привлечения внимания (и не факт, что та же редакция британской «Daily Mail» солидарна с позицией, что «все мусульмане – сволочи»), повышения рейтинга и завоевания большей аудитории. Плюс ко всему – скоропалительные заявления становятся еще и средством публичного информационного «блэйминга» и заведомо ложной интерпретации высказывания, а порой и вовсе перевирание озвученного факта, искажение цитаты. Таким образом, «кто-то» с «кем-то» сводит счеты, ведет информационную и политическую борьбу, а страдают этнические и религиозные группы. Но проблемы последних мало кого интересуют…

Субъективная «норма»

Вообще, само понятие «языка вражды» достаточно размыто и неоднозначно. То, что для одного агрессия, для другого – оценочное суждение, основанное на собственном опыте и знаниях. А каждый, как известно, имеет право на собственное мнение. Так, фраза «все бывшие шахидки - выходцы из южных республик», или «Ничего, кроме экстремизма, современный Дагестан не производит» кем-то может быть воспринято, как личное оскорбление, а для кого-то покажется объективным выводом исходя из многолетних наблюдений и реалий действительности.

Среди лингвистов также нет однозначного понимания, что есть речевая агрессия. Ведь «язык вражды» - это явление многоаспектное, включающее и психологическую составляющую, и общественно-политическую, социальную ситуацию в стране. Именно поэтому, для кого-то речевая агрессия – это «явное и настойчивое навязывание собеседнику определенной точки зрения, лишающее его выбора и возможности сделать собственный вывод, самостоятельно проанализировать факты»; кем-то «язык вражды» воспринимается как «неаргументированное вовсе или недостаточно аргументированное открытое или скрытое (латентное) вербальное воздействие на адресата, имеющее целью изменение его личностных установок (ментальных, идеологических, оценочных и т.д.) или поражение в полемике»; есть позиции и более радикальные, согласно которым «язык вражды» - это речевая агрессия, преднамеренно направленная «на оскорбление или причинение вреда человеку».

Понятий может быть множество, однако, когда журналист или редакция позволяют себе публиковать якобы «мнения людей» о том, что «мусульмане считают, что, убив неверного, они попадут в рай», или, что «исламисты-мусульмане (как правило, редакции СМИ не утруждаютсявыборе терминов и определений к ним – прим. автора) уже грозят занять православные храмы Москвы», это не может не тревожить или оставаться незамеченным. «Язык вражды», примененный однажды, сохранится на всегда – в архивах, на сайте издания, в публикациях в соцсетях. И каждый раз агрессия и ненависть будут всплывать до тех пор, пока картина мира отдельно взятого представителя аудитории не будет искажена до извращения. Именно тогда заголовки российских изданий, типа статьи «Сети до небес. Жесткие меры контроля и высокие технологии помогли Китаю обуздать мусульманский экстремизм на своей территории», опубликованной не так давно в российском журнале «Профиль», уже не будут никого удивлять и станут восприниматься потребителями как должное, и, что самое страшное, как правда. Правда, основанная на невежестве, вражде и ненависти.

Есть еще один неучтенный фактор во всей этой истории: на сегодняшний день не учтен фактор действенности «языка вражды», недооценена сила его воздействия и влияния на формирование картины миры массовой аудитории. В условиях, когда «жесткие словечки» и обидные выпады становятся привычными, приевшимися, эмоциональное воздействие речевой агрессии мало кого интересует, что в свою очередь понижает уровень социальной ответственности масс медиа, снижает качество публикаций и наносит урон, как бы пафосно это ни звучало, «высокому призванию» профессии журналиста.

Конечно, по нерадивым журналистам и редакциям можно бить законом: в этом плане «надзорный хлыст» государства является единственно действующим средством. Но здесь возникает риск ущемления права на свободу СМИ, преследования журналистов и редакций, «подгонка» всех «под одну кальку», что в свою очередь приведет к нанесению урона конституционному праву на свободу слова. Именно поэтому на первый план должны выходить этические нормы и принципы журналистской деятельности, когда будь то отдельно взятый автор или редакционный коллектив начнут проводить если и не политику самоцензуры, но хотя бы введут в практику внутренние обсуждения и коллегиальные решения о допустимости публикации резких заголовков или отдельных высказываний, которые граничат с откровенной ксенофобией и ненавистью. Создать образ врага несложно – еще легче спровоцировать вражду и ненависть между людьми и стать источником нового витка конфликтов. Таких примеров в практике множество, но это уже совсем другая история…

син. «вражды») слова и выражения, которые подсознательно или явно программируют человека на агрессию, в том числе на агрессию по отношению к людям иной национальности и вероисповедания. Язык вражды можно разделить на две большие категории: язык, который используется в средствах массовой информации и бытовой язык, который используется в повседневной речи. В современной России, в связи со стремительным изменением этнического баланса, происходит ужесточение языка (в основном, на бытовом уровне) по отношению к незаконным мигрантам (см. «трудовые мигранты»), вытесняющим коренные народы из всех сфер жизни. В этом смысле язык вражды является проявлением естественной реакции на невозможность совместного проживания далеких друг от друга народов из-за расовых, культурных или религиозных противоречий. В связи с усилением указанного разрушительного процесса в России так называемыми правозащитниками ведется постоянный мониторинг средств массовой информации на предмет присутствия в них признаков употребления слов и выражений языка вражды. Например, «Агентство социальной информации» в апреле 2004 года с горечью констатировало: «Уровень «языка вражды» по сравнению с концом 2001 - началом 2002 года вырос в четыре раза. Об этом свидетельствуют данные мониторинга «Язык вражды в предвыборной агитации и вне ее» информационно-аналитического центра «СОВА» и Московской Хельсинкской группы (сентябрь 2003 года - март 2004 года)». Другой показательный пример, где борьба с так называемым «языком ненависти» доведена до абсурда: «В стране третий год работает федеральная программа по внедрению толерантности в головы граждан». Группа психологов под руководством профессора А. Асмолова занимается, в частности, борьбой с агрессивными словами и выражениями в русском языке. А. Асмолов утверждает, что ситуация сильно запущена, и в российском обществе процветает «язык вражды». Можно было бы не особо удивляться этому выводу. Но следует обратить особое внимание на то, что корни языка вражды «профессор» усмотрел в самих истоках великой русской литературы. Вот что, в частности, заявил А. Асмолов: «Возьмем классическую литературу: М. Ю. Лермонтов страшно обидел жителей Грузии, упомянув о том, как «бежали робкие грузины». Разве может быть целый народ робким А Вещий Олег - кому он пошел «отмстить» «Неразумным хазарам». Между тем у хазар была высокоразвитая культура... То есть даже за самым каноническим текстом может идти семантика, которая формирует образ врага» .

Политика «правозащитников» и властей в этом вопросе носит чрезвычайно однобокий характер. Причину такого явления можно легко увидеть в том, что финансовая подпитка «правозащитников» осуществляется в основном из зарубежных фондов, в том числе способствующих окончательному развалу России и превращению ее в сырьевой придаток Запада с минимумом «экономически целесообразного населения». Это такие фонды, как: National Endowment for Democracy (США), Open Society Institute Дж. Сороса, Ford Foundation (США) и др. Однако все те слова и выражения, которые оскорбляют Русский народ и иные коренные народы России (например, «традиционно русское пьянство, лень и воровство»), со стороны «правозащитников» остаются вне осуждения и принимаются как само собой разумеющиеся истины. А все то, что опять же по мнению вышеуказанных лиц оскорбляет иммигрантов или представителей некоренных национальностей (живущих на территории России и имеющих свои национальные государства за ее пределами) подлежит немедленному и всестороннему осуждению. Зачастую, под понятие «язык вражды» попадают слова правды и очевидные факты, замалчиваемые официальной прессой. Очень показательным примером борьбы европейской карательной системы с «языком вражды» является история с известной актрисой Б. Бардо. Летом 2004 года парижский суд оштрафовал актрису на 5 000 евро за то, что всемирно известная белая женщина, олицетворяющая собой целую эпоху кинематографа, имела мужество публично высказать то, что она думает относительно исламизации Франции (мусульманская община Франции является крупнейшей в Европе, на сегодняшний день она насчитывает 5 миллионов человек) и межэтнических браков.

Неполное определение ↓

Алла Денисова
кандидат филологических наук

Российское женское движение потерпело поражение в вопросе о законодательном закреплении гендерного квотирования в органах власти - не более 70% мест для лиц одного пола. Эта поправка была отклонена Госдумой во втором чтении законопроекта о выборах. В такой ситуации для реализации самой возможности прохождения женщин во власть особую важность приобретает позитивное отношение к социально активным женщинам в материалах российских СМИ. Но, к большому сожалению, наблюдается обратная тенденция, крайние проявления которой складываются в особое понятие, определяемое сегодня в мире как язык вражды.

Язык вражды - так принято обобщать все языковые средства выражения резко отрицательного отношения „оппонентов" - носителей иной системы религиозных, национальных, культурных или же более специфических, субкультурных ценностей. Это явление может выступать как форма проявления расизма, ксенофобии, межнациональной вражды и нетерпимости, гомофобии, а также сексизма. Последнее представляет собой идеологию и практику дискриминации людей по признаку пола. Конечно же, язык вражды является следствием противоречий и конфликтов, которые, главным образом, лежат во внелингвистической области, например, могут корениться в истории, либо же в политических или экономических сегодняшних интересах. И, кроме того, как частный случай - может являть собой отсутствие культуры ведения дискуссии.

Ряд российских общественных организаций завершает проект, в рамках которого осуществлялся мониторинг языка вражды в российских СМИ (Информационно-исследовательским центром „Панорама" и Московской Хельсинской группой); по результатам мониторинга предполагалось проведение общественных действий (Центром развития демократии и прав человека) и работы с журналистами (Фондом защиты гласности), включая разработку пособия по журналистской этике в национальной и религиозной тематике. При этом как язык вражды рассматривалась „вся совокупность текстов (а также заголовков, фотографий и иных элементов) СМИ, прямо или косвенно способствующих национальной или религиозной вражде или хотя бы неприязни" . Гендерный аспект языка вражды не вошел в рамки мониторинга, хотя, на наш взгляд, язык вражды по отношению к лицам противоположного пола настолько широко распространен в средствах массовой информации, что его можно сравнить с постоянным радиационным фоном, который никому не заметен, за исключением тех случаев, когда межполовая неприязнь „зашкаливает" и грубо и зримо нарушает и без того нестрогие этические нормы. Российское общество гендерно не чувствительно, не случайно народная молва в современном фольклоре, не смущаясь, сообщает и о таких „гендерных различиях": „Все бабы - дуры, а все мужики - сволочи".

В предлагаемой вам статье, дополняя данные мониторинга, о котором говорилось выше и где были удачно описаны виды языка вражды , мы постараемся указать несколько специфических для гендерной тематики видов, и уделим также внимание и собственно лингвистическим механизмам порождения языка вражды.

Российская публицистика обладает в плане выражения враждебности не внушающей оптимизма историей - начиная с хрестоматийных работ вождя мирового пролетариата В. И. Ленина, который величал своих оппонентов через одного „проститутками", многие из них переходили несколькими годами позже в категорию „врагов народа", „прихвостней мирового капитализма" и т. п., которых полагалось, в соответствии с истерической риторикой тех лет, „расстреливать как бешеных собак". В этот период язык вражды размыл, подменил собой практически полностью профессиональный юридический стиль речи. Отголоски этого мы ощущали в советской публицистике на протяжении многих десятилетий, например, по поводу „продажной девки капитализма кибернетики" или в дискуссиях о так называемых „стилягах".

К сожалению, наблюдения показывают, что российские СМИ сегодня, „на сломе эпох" наполнены материалами, ярко демонстрирующими самые разные проявления языка вражды, и публикации, касающиеся в той или иной мере гендерных проблем современного общества, не являются исключением.

Язык вражды может принимать формы творческой обработки известных поговорок: в одной из телепередач, посвященных скачкам и победе на них принадлежащего ему жеребца, В. В. Жириновский вспомнил, кстати, и о женщинах и ввел в употребление новый вариант поговорки: „Женщина - друг человека, сразу после собаки и лошади". Зная о кампании, проводимой экс-президентом Ингушетии Русланом Аушевым в пользу многоженства, многие с особым интересом ожидали мнения по этому поводу нового президента республики - Мурата Зязикова, который, в свою очередь, с телеэкрана порадовал народ поговоркой из этого же цикла: „У нас говорят, что если в доме две жены - то собака уже не нужна". И, наконец, - такой эпиграф к своей статье избрал Александр Никонов (возложив ответственность за подобное творчество, как водится, на народ):

Есть женщины в русских селеньях - их скромненько
„бабы" зовут.
Слона на скаку остановят
И хобот ему оторвут.
Народное

Речь идет о его статье „Открытый половой вопрос" („Огонек", № 9, март 2002 г.: http://www.ropnet.ru/ogonyok/win/200209/09-24-25.html), которую можно использовать в качестве хрестоматийного пособия по изучению языка вражды. Этот автор широко использует метафорические сравнения: обращая пристальное критическое внимание к феминизму , - понятию, которое также можно рассматривать как традиционный объект вражды в некоторых средствах массовой информации, - А. Никонов определяет его как порча и картофельная гниль , а женщины в целом выступают в качестве объектов потребления. Не могу не процитировать: „Но не все женщины одинаково полезны! В последнее время (если быть точным, лет сто назад) на них напала такая порча, которая делает женщин малопригодными в быту. Словно картофельная гниль в овощехранилище, которая постепенно портит клубень за клубнем. Имя ей - феминизм".

Один из распространенных источников формирования языка вражды - неверная семантизация, искажение или подмена значения как общеупотребительных лексических единиц (что сделать сложнее - их смысл общеизвестен), так и единиц языка специальных областей знаний - терминов (что успешно выполнимо, так как значения многих терминов не известны, либо „якобы" известны). В одном из выпусков телепередачи „Моя семья" Валерия Комиссарова рассказывалось о явно садистских наклонностях женщины, которые ведущий уверенно отрекомендовал аудитории как феминизм. Таким образом, садизм и феминизм употреблены как синонимы, происходит грубая подмена понятий. Представительницы женского движения из стран Балтии рассказали нам, что они вынуждены были избегать этого термина в названиях своих организаций, так как феминизм в этом регионе практически однозначно воспринимается как аналог лесбийского движения. Более того, искаженный смысл может задаваться просто в форме неверной дефиниции, то есть определения понятия. В программе партии ЛДПР (принятой 25 апреля 1998 г.), с текстом которой можно было ознакомиться на партийном сайте, сообщалось как о факте широко известном, что „феминизм - экстремистское политическое течение, разжигающее антагонизм между полами" и партия будет ему противостоять („правильные" женщины при этом именовались „прекрасной половиной русской нации").

Тема так называемой женской логики и даже нелепые попытки докопаться до ее истоков стали уже притчей во языцех. Можно, не мудрствуя лукаво, написать просто, по-крестьянски, но образно (снова цитирую А. Никонова): подзолистая почва женских мозгов (подзолистая - это малопродуктивная почва - А. Д.). Но есть попытки приплести и элементы „научного" анализа. Так, многие с удивлением восприняли, мягко говоря, своеобразную трактовку гипотезы функциональной асимметрии мозга , данную тележурналистом Александром Гордоном при обсуждении возможности создания шедевра женщинами в телепередаче „Шедевр может создать только мужчина" из цикла „Культурная революция". Ведущий передачи - министр культуры РФ Михаил Швыдкой (что не заставляет обманываться по поводу успехов такой культуры). Ведь когда подобный тезис выдвигается государственным чиновником высокого ранга - это воспринимается как заявление, имеющее прямое отношение к государственной политике. И в рамках такой вот политики высказывание депутатов о том, что не для женщин и детей пишется Конституция (в том смысле, что они ее все равно не поймут) - очень уместно.

Гипотеза функциональной асимметрии мозга глубоко профессиональна, она достаточно сложна для понимания, и поэтому при желании можно трактовать ее упрощенно-вульгарно и очень оскорбительно для всех женщин. В передаче звучала, в частности, реплика в исполнении А. Гордона (в соответствии с отведенной ему по сценарию незавидной ролью вульгарного биодетерминиста, которую он и исполнил): „… у женщин доминирует правое полушарие, которое гораздо древнее и основательнее левого, но, к сожалению, не позволяет заниматься теми видами деятельности, которые приводят к созданию шедевров". Я не берусь комментировать содержательно это грубое упрощение и искажение гипотезы, сошлюсь на вышедший в этом году Словарь гендерных терминов - на словарную статью доктора филологических наук психолингвиста Е. И. Горошко, в которой дается профессиональное описание гипотезы. Этот пример и есть проявление идеологии сексизма в его классическом исполнении. Надо отметить, что общий контекст передачи был задан уже ее названием: „Шедевр создать может только мужчина": не создавал, не создает, а именно может создать, речь идет о принципиальной возможности. Знаете ли, господа, мир это уже слышал - о только-арийцах, лет 60 назад. Широко также обсуждался гормональный фон женского организма, который якобы не позволяет женщинам адекватно воспринимать действительность и соответствующим образом себя вести. Вообще, надо сказать, что биологический детерминизм - прочная основа дискриминации по признаку пола, и часто выступает как идеологическая подоплека языка вражды.

Анализируя некоторые другие материалы в СМИ, я пришла к мысли, что есть некая избыточность в резкости отторжения феминистской тематики в СМИ. То есть среди причин, лежащих в основе этого, есть еще что-то, что не удается „вычислить", но что играет очень важную роль и не исчерпывается историческими факторами или же пресловутыми патриархатными стереотипами. В соответствии с глубокими философскими традициями, женщина - это атрибут частной сферы, а мужчина - субъект сферы публичной. И это рассматривается как само собой разумеющееся. Психолингвистические ассоциативные эксперименты предоставляют в этом смысле весьма интересные данные. Позиции мужчины и женщины по отношению друг к другу, место в мире мужчины и женщины и их ценность достаточно жестко фиксированы в наивно-языковой картине мира в нашем сознании. По данным ассоциативного эксперимента, проведенного А. В. Кирилиной в 1998 г., все информанты, независимо от пола, ассоциируют образ русской женщины с терпением, добротой, трудолюбием, красотой, любовью (в первую очередь материнской) и самоотверженностью. Информанты „ценят" в русской женщине активность, решительность, энергию и целеустремленность, а также хозяйственность и материнство, высокие нравственные качества: верность, отзывчивость, способность к сочувствию, эмоциональную теплоту . Данные свидетельствуют также, что в ассоциативной картине мира русская женщина - это прежде всего мать, затем идут другие наиболее частотные реакции: красивая, выносливая, духовно сильная, терпеливая. Сведения, полученные нелингвистическими способами, это подтверждают. Большинство перечисленных качеств, если мы попытаемся их отнести к одной из двух сфер - частное или публичное, будут отнесены нами к сфере частной - это во-первых. И во вторых, они имеют явный, почти прототипический ценностный характер. Феминизм же всегда пытался вывести женщин из частной, семейной сферы в сферу публичную, что воспринимается, очевидно, как угроза потери или вырождения этих качеств, имеющих высокую ценность в нашей ассоциативной картине мира. Приведенные данные психолингвистического эксперимента интересно перекликаются с психоаналитическим откровением А. Никонова: „Да, бывают женщины целеустремленные, пробивные, карьерные, жесткие, с мужскими чертами (обратите внимание, эти качества ассоциативно не ценны, не входят в ядро ассоциативного семантического поля в описанном выше эксперименте - А. Д.). Но их, по статистике, меньше, чем обычных - мягких и уступчивых дам, самой природой созданных для воспитания потомства. Самец может сожрать своего детеныша. Самка млекопитающего - никогда. Мягче она, добрее. Теперь женщины требуют равноправия. Вы тоже хотите жрать детенышей?" Вот грубая гипербола, вот апелляция к милому авторскому сердцу миру животных, и вот почему опасен феминизм. Он покушается на почти подсознательную протипическую систему ценностей, и если уж совсем доводить до абсурда - на сохранение биологического вида.

Показательна в этом плане также оценка Виктории Авербух (статья „Феминизм умер. Да здравствует равенство полов!" в „Российской газете, N 152, 15 августа 2002 г."): „Феминизм потерпел полный крах… Литературная феминистка нашего времени, Бриджет Джонс, успокоилась, найдя хорошую работу и прекрасного принца. Так было и так будет, потому что так устроен мир (курсив мой - А. Д.). Работать надо хорошо, независимо от пола. А „гендерные" отношения оставить для постели".

В прессе в ответ на феминистские лозунги о равенстве полов или просто попытки обозначить свои позиции, среднестатистическая реакция такая (снова А. Никонов): „Тетки! Не мучьтесь вы своим феминизмом и нас не мучьте. Спокойно рожайте, растите детей, пеките пирожки". В языке это настроение выражается в резкой смене оценки женщин. Красочные эпитеты заканчиваются - их перестают называть „слабой половиной человечества", „прекрасной половиной русской нации" или подобным же образом. Социально активные женщины вообще и, конечно же, феминистки получают иные наименования - нейтральное женщины, стилистически сниженное тетки, грубое бабы, депутатши, пренебрежительное девушки (по отношению к женщинам среднего возраста) (А. Никонов), „лютые тетки…, которые терпеть не могут писателей и вообще женщин" , другие подобные наименования. Слово депутатша - стоит в ряду разговорной или же стилистически сниженной лексики. Автор намеренно прибегает к этой форме, а не к нейтральному обозначению для обоих полов - депутат . Традиционно именование профессии в женском роде воспринимается как синоним второстепенности, второсортности. Например, Ирада Зейналова в статье „Белла Ахмадулина. Юбилей поэта „оттепели"" („Вести", РТР, 10.04.2002) особо настаивала на том, что Ахмадуллина (категорически) не поэтесса, а поэт. То же относится и к традиционной оценке понятия женская литература. Изобретаются также новые аббревиатуры для обозначения женского движения: Движение женщин России - ДЖР превращается в Защитниц женских прав - с аббревиатурой ЗаЖП (думаю, комментарии излишни, и это снова А. Никонов).

Показательно в плане мотивации языка вражды описание в историческом контексте „русских амазонок" (в передаче А. Гордона на телеканале НТВ „Страх перед женским телом. Почему с давних времен разные культуры сохранили страх мужчины перед женщиной?", тема N 104, эфир 29.04.2002). Филологи Андрей Топорков и Александр Строев, анализируя художественное преломление этого страха во французской художественной литературе и публицистике XVII-XVIII в., упоминают об характеристике женских образов посредством сравнения с амазонками. Отметим, что популярность такого сравнения не исчезает и сегодня - деятельность одной из женских организаций описывалась в местной прессе в статье, которая называлась „Мурманские амазонки". Сравнение русских женщин с древними амазонками проводится в „Секретных записках о России" Шарля Филибера Массона (1800 г.): „Существование амазонок не кажется мне более басней с тех пор, как я повидал русских женщин. Еще несколько самодержавных императриц, и мы увидели бы, как племя воинственных женщин возродилось в тех же краях, в том же климате, где они существовали в древности". Причем если во Франции в этот период образ амазонок использовался как романтическо-утопический (или комический) образ активных женщин для шутливого обоснования необходимости политического равноправия женщин, то русские женщины рисуются как завоевательницы, как воплощение женского деспотизма и садизма - метафоризируются совсем иные качества воинственного мифического племени (дикость, садизм, коварство, необузданность и др.). Такая трактовка русских амазонок становится практически общим местом французской публицистики конца XVIII в. В чем же дело? В последние годы столетия, когда Франция увидела в России серьезную военную угрозу, изменилось изображение царствования Екатерины Второй, представляемого как непрерывная цепь распутств и злодеяний. То есть язык вражды в его гендерном аспекте в публицистике имеет свою давнюю историю, предоставляет нам возможность проследить, как один и тот же эпитет получает разные трактовки, актуализируются противоположные черты в зависимости от политической конъюнктуры. С другой стороны, материалы этой передачи позволяют увидеть, как глубоки внелингвистические - мифологические, философские, фольклорные корни существования языка вражды в отношении женщин, когда в его основе лежит (психоаналитический, сказали бы мы сейчас) страх перед женщиной, и как могут влиять на него конкретные политические мотивы.

Как ни странно, демонизация женщин (вспомним средневековые сюжеты о том, что жестоким чудовищем-оборотнем оказывалась жена или мать) продолжает жить и в современной публицистике и занимает чуть ли не ведущие позиции - хотя приобрела современные формы и сюжеты и может носить намеренный или же ненамеренный характер. Я обнаружила это при анализе тематики материалов в СМИ, в процессе мониторинга (2001-2002 гг.), проводимого мной как редактором раздела „СМИ о женщинах" на портале „Женщина и общество" (проект проходил при содействии Женской сетевой программы Института „Открытое общество"). Предполагалось, что результаты мониторинга позволят сделать выводы об особенностях отражения в СМИ женской тематики (круг тем, характеристики типов и образов женщин, акценты в формулировке проблем и т. д.).

Для анализа отбирались широко известные средства массовой информации, имеющие сайты в Интернете, по следующим критериям: индекс цитируемости в Интернете, а также степень массовости читателей того или иного издания, показатель наибольшей посещаемости отдельных страниц. По сумме этих критериев были отобраны издания: Lenta.ru - новостная лента, Газета.ru - сетевая газета, „Русский журнал", „Утро" - ежедневная электронная газета, Национальная служба новостей, радиостанция „Эхо Москвы", Вести.RU - национальная информационная служба, Страна.RU - национальная информационная служба, Zhurnal.ru - вестник сетевой культуры и другие СМИ. Были отобраны также сайты центральных телевизионных каналов: так как проанализировать тенденции в представлении женских образов и „женской" тематики в реальном эфире в рамках нашего проекта не представлялось возможным. Намеренно не рассматривались сайты радио- и телепередач, изданий, специально посвященных „женской" проблематике, как, например программа „Я сама". Или же имеющие более широкую тематику, включающие указанную как одну из постоянно повторяющихся тем (например, „Моя семья"). Каждая из этих передач может, на мой взгляд, претендовать на то, чтобы быть объектом самостоятельного исследования.

Сегодня я могу в качестве промежуточных итогов представить результаты анализа женских образов в Газете.RU - электронном издании, имеющим в Интернете достаточно высокий рейтинг (по посетителям и хитам - второе место по оценке поисковой системы Рамблер в разные периоды). Так называемая сплошная выборка материалов производилась по всем разделам с 8 по 13 апреля 2002 г. Надо сказать, что при первом общем ознакомлении со страницами этой газеты не появлялось ощущения сексистской направленности - проявления языка вражды как такового на лексическом либо фразеологическом уровне не отмечалось. Но по мере того, как „женские" материалы собирались в единое целое - картина менялась. Женщины предстают в газете (в исследуемый период) либо как чрезвычайно жестокие преступницы или же психически больные (Петракова Ирина. Из-за Пугачевой мужчина лишился гениталий; Она же. Жена отомстила мужу, убив троих детей; Морозов Павел. 69-летнюю террористку обезвредил спецназ; несколько похожих материалов). Либо как субъекты „забавных" случаев (Скворцова Анна. Крыса разлучила женщину с унитазом). Либо как носительницы явных „отклонений" (Арсенина Лера. Бабушка засыпает, только поев окурков). В статье Василия Сергеева „Солдаты насилуют чеченок анонимно" делается акцент на ложности сообщаемой ими информации: „Ни один европейский суд не принял бы эти заявления к рассмотрению, так как в них нет конкретных обвиняемых". Статья Васи Бага „Аллах - женщина" в разделе „Культура" об инсталляции Айдан Салаховой „Кааба" стоит особняком: допущение, что Аллах является женщиной по крайней мере наполовину, не кажется автору таким уж диким (хотя дальше он пишет: „не след мирянину лезть в сокровенные глубины восточной мистики и современного арт-процесса. Поминает авангардистка Аллаха - и хорошо"). Есть также статья Василия Сергеева „С королевой-матерью будут прощаться до утра", в которой говорится об умершей как о женщине-легенде, отмечается ее „такт, грацию, сильный характер". Прочие женщины сайта в этот период - это топ-модели, замеченные в „порочащих связях", или же те, которым в этот период случилось выйти замуж или же развестись, женщины, которые там-то и настолько-то разделись, 16-летняя девушка, на которую напал лев, и невеста принца Чарльза, морщины которой ему не нравятся (об этом сообщается в названии заметки). Примечателен факт - других женщин на сайте в эти дни просто нет. Принимая некоторые сомнения относительно полной научной корректности следующего действия, я все-таки попыталась представить обобщенный образ, который назвала „Женщина Газеты. RU: 8-13 апреля, 2002 г.". Характеристики образа описывались мной в последовательности, которая соответствует количеству материалов, где актуализируются именно эти черты женщин.

Женщины - главным образом преступницы, возможно, с психическими отклонениями, в частности, на сексуальной почве; они агрессивны в отношении мужей и детей; подвержены другим анормальностям и наделены способностью „влипать" в забавные истории, а также раздеваться публично; они выходят замуж и разводятся; их, вероятно, насилуют, но они, вероятно, врут; они могут пытаться опровергать „общепринятые" культурные или религиозные истины - но это они зря; они могут отличаться тактом, грацией и сильным характером - это почившие королевы.

Поразительно, что такой обобщенный образ женщин создают коллективными усилиями, в большинстве, журналистки. И дело не в дискриминационной направленности каждого отдельного материала, а в тематической тенденциозности (либо тематической небрежности). В рамках криминальной темы, являющейся постоянным поставщиком информационных поводов, отбираются материалы, которые либо демонизируют, либо виктимизируют (изображают как жертву) женщин. При этом нельзя не заметить следующее: есть аналогичные материалы и о мужчинах, но, во-первых, их меньше, и, во-вторых, они „тонут" в потоках другой, позитивной информации о мужчинах в политике, в экономике, в культуре. И поэтому не складывается мужского единого обобщенного криминального-виктимного-забавного образа, как это происходит в случае с женщинами.

Резкие оценки возникают иногда в прессе при попытках адаптации в общественном сознании, и, соответственно, в языке СМИ некоторых терминов, которые широко известны, например, носителям английского языка. Они пришли в русский язык с началом деятельности по гендерному просвещению нашего общества. Например, сексуальные домогательства на рабочем месте. В США объем понятия сформулирован юридически, и оно стало ключом некоторых широко освещаемых в СМИ судебных процессов. Юристы, в конце концов, устав от разбирательства подобных дел, разработали документ для сотрудников и сотрудниц, который настойчиво напоминает, что это такое и чего не следует делать и говорить. Не могу не привести реакцию на этот документ одного из участников передачи студии „Радар" радиостанции „Маяк" (06.10.2000), который, в своей гендерной неграмотности, осчастливил американских секретарш: „Вся Америка щиплет своих секретарш, и те счастливы, и при этом они друг друга еще не пересажали. Существует категория людей, которые впадают в маразм…".

Есть другой распространенный прием языка вражды - когда через указание на женственность происходит приписывание инфантилизма, а вместе с ним - несамостоятельности, потребности в опеке, некой несамодостаточности: обращение „милые, дорогие наши женщины", „любимые наши женщины", даже на женских конференциях - „милые дамы", непременное указание на то, что „в зале столько красивых женщин". Остается ожидать гоголевское: „дамы, приятные во всех отношениях". Обратим особое внимание на слово наши - оно вносит оттенок интимности, притягивает весь контекст - снова - к частной сфере. Не случайны на женских конференциях обязательные рассказы политиков и чиновников о своей жене и о разделении ролей в их семьях.

Через публичное указание на женственность может реализовываться стремление вернуть, жестко закрепить женщину за сферой частной жизни: когда В. Жириновский в Думе возмущенно говорил о том, что Галине Старовойтовой пора рожать - за этим стоял смысл „Что делает в Думе та, которая наделена способностью рожать, то есть женщина!?" И в качестве эпилога - привожу отрывок из стенограммы заседания Госдумы, на котором была отвергнута поправка о квотировании предельного количества мест для лиц одного пола: „Жириновский В. В. Есть еще и технический вопрос. Представьте ситуацию: роспуск парламента, внезапный роспуск парламента, и у вас на выборы две недели или три. Где вы возьмете 90 женщин? Что, вы будете их звать: давайте, давайте? В чем здесь проблема? Это же техническая проблема еще. Вы же выборы остановите, выборы остановите! (Шум в зале.) Да, вы найдете, это будет молчащий парламент, это будет пролетарский парламент, безумный парламент, необразованный парламент. И последнее. Женщины России не власти хотят, а нормального мужа и хорошей зарплаты. Вот о чем беспокойтесь!" (http://umnyi.narod.ru/STENOGR-02/020426/020426-8.htm).

Таким образом, парламент, в котором (всего лишь!) треть депутатов - женщины, представляется лидеру партии как „пролетарский парламент, безумный парламент, необразованный парламент". Скорее всего, депутат получил за такое определение замечание. А все мы - и в результате подобных обсуждений в Государственной думе, и благодаря языку вражды в отношении женщин, заполонившему телеэкраны и печатные СМИ - получили снова мужской парламент, который никак не верит, что может собрать со всей России 90 женщин, достойных представлять своих избирателей.

1 Мониторинг проявлений расизма и ксенофобии в российских СМИ / Сайт информационно-экспертной группы „Панорама":
2 Среди видов языка вражды названы, в частности, прямые и непосредственные (или же в виде общих лозунгов) призывы к насилию; призывы к дискриминации; создание негативного образа этнической или религиозной группы; оправдание исторических случаев насилия или дискриминации; утверждение моральных недостатков той или иной этнической или религиозной группы, упоминание названия той или иной этнической или религиозной группы в уничижительном контексте и т. д.
3 СЛОВАРЬ ГЕНДЕРНЫХ ТЕРМИНОВ / Под ред. А. А. Денисовой / Региональная общественная организация „Восток-Запад: Женские Инновационные Проекты". М.: Информация XXI век, 2002. 256 с.
4 Образы мужчины и женщины в языковом сознании / Словарь гендерных терминов / Под ред. А. А. Денисовой / Региональная общественная организация „Восток-Запад: Женские Инновационные Проекты". М.: Информация XXI век, 2002. 256 с. - C.164-165.
5 Боссарт Алла. Коллективного Достоевского в начале XXI века пишут женщины. Когда не слышно Орфея, песни начинает слагать Эвридика / Новая газета, 10.06.2002:

Общеевропейская кампания Совета Европы по борьбе с языком ненависти в Интернете

«Движение против ненависти»

Язык вражды в Интернете стал основной формой нарушения прав человека, имеющей серьезные последствия как онлайн, так и в реальной жизни. С появлением социальных медиа, информационный поток движется и распространяется гораздо быстрее, как и его агрессивный контент.

Язык вражды или риторика ненависти - обобщённое обозначение языковых средств выражения резко отрицательного отношения «оппонентов» - носителей иной системы религиозных, национальных, культурных или же более специфических, субкультурных ценностей. Это явление может выступать как форма проявления расизма, ксенофобии, межнациональной вражды и нетерпимости.

Комитет министров Совета Европы определяет «язык вражды» как все формы самовыражения, которые включают распространение, провоцирование, стимулирование или оправдание расовой ненависти, ксенофобии, антисемитизма или других видов ненависти на основе нетерпимости, включая нетерпимость в виде агрессивного национализма или этноцентризма, дискриминации или враждебности в отношении меньшинств, мигрантов и лиц с эмигрантскими корнями.

Классификация «языка вражды» А. М. Верховского

Жёсткий «язык вражды»

1. Прямые и непосредственные призывы к насилию.
2. Призывы к насилию с использованием общих лозунгов.
3. Прямые и непосредственные призывы к дискриминации.
4. Призывы к дискриминации в виде общих лозунгов.
5. Завуалированные призывы к насилию и дискриминации (к примеру, пропаганда положительного современного либо исторического опыта насилия или дискриминации).

Средний «язык вражды»

1. Оправдание исторических случаев дискриминации и насилия.
2. Публикации и высказывания, подвергающие сомнению общепризнанные исторические факты насилия и дискриминации.
3. Утверждения об исторических преступлениях той или иной этнической (или иной) группы.
4. Указание на связь какой-либо социальной группы с российскими и/или иностранными политическими и государственными структурами с целью её дискриминации.
5. Утверждение о криминальности той или иной этнической группы.
6. Рассуждения о непропорциональном превосходстве какой-либо этнической группы в материальном достатке, представительстве во властных структурах и т. д.
7. Обвинение в негативном влиянии какой-либо социальной группы на общество, государство.
8. Призывы не допустить закрепления в регионе (районе, городе и т. д.) определенных социальных групп.

Мягкий «язык вражды»

1. Создание негативного образа этнической группы.
2. Упоминание названий этнической группы в уничижительном контексте.
3. Утверждение о неполноценности этнической группы.
4. Утверждение о моральных недостатках этнической группы.
5. Упоминание социальной группы или её представителей как таковых в унизительном или оскорбительном контексте (к примеру, в криминальной хронике).
6. Цитирование ксенофобных высказываний или публикация подобного рода текстов без соответствующего комментария, определяющего размежевание между мнением интервьюируемого и позицией автора текста (журналиста); предоставление места в газете для явной националистической пропаганды без редакционного комментария или иной полемики.

Поток ксенофобии, нетерпимости и дискриминации заполняет он-нлайн пространство. Распространение, оправдание, поощрение и подстрекательство, а также равнодушие молодых людей к человеконенавистничеству в Интернете превратились в насущную проблему современного общества.

В эпоху динамично развивающихся интернет-технологий и появления социальных сетей, плотно вошедших в повседневную жизнь современного молодого человека, масштаб и скорость распространения языка вражды стали потенциальной угрозой соблюдению прав и свобод человека, солидарности в обществе, поддержания мира и демократической стабильности, а также оказывают деструктивное влияние на формирование ценностей и духовно-нравственного воспитания молодежи.

Интернет является пространством, которое дает возможность создавать, публиковать, обмениваться и потреблять медиаконтент. Предоставляет площадки для активного вовлечения в социальные процессы, самовыражения и проявления гражданского участия. В этой ситуации каждый может оказаться как жертвой, так и инициатором злоупотребления и нарушения прав человека в различных формах, в том числе языка вражды или же виртуальных издевательств. Смыслы и ценности, транслируемые в Интернете также реальны, как и в повседневной жизни и влияют на мысли, чувства и поступки людей.

«Движение против ненависти» является общеевропейской кампанией, разработанной молодёжью в Совете Европы для повышения информированности о языке ненависти в сети Интернет и для борьбы с этим явлением.

Цель кампании – противодействовать нарастающему потоку ксенофобии, нетерпимости и дискриминации в Интернете, принимающему форму языка вражды. Целью кампании не является ограничение свободы слова или призыв быть хорошими друг к другу в сети Интернет. Эта кампания - о борьбе с ненавистью во всех ее проявлениях, включая те, которые наиболее сильно затрагивают молодёжь, как, например, кибер-издевательство и кибер-ненависть. Главная задача кампании - содействовать формированию Интернета как безопасного пространства, где соблюдаются права человека.

Кампания была запущена Генеральным Секретарем Совета Европы 2 марта 2013 г. и в данный момент реализуется национальными комитетами в 43 странах.

Каждая страна (национальный комитет), помимо участия в общеевропейских мероприятиях, самостоятельно выбирает приоритеты, в рамках которых будет реализовывается кампания в стране, разрабатывает свою дорожную карту и план мероприятий.

Уровень и формы реализации кампании по всех странах различны. Некоторые национальные комитеты сосредоточились на повышении информированности молодёжи через презентацию кампании на молодёжных мероприятиях, через проведение офф-лайн акций и флешмобов. В ряде стран работа сфокусирована на группе он-лайн активистов, которые проводят мониторинг Интернет пространства и предают огласке информационные ресурсы, распространяющие язык вражды. Часть национальных комитетов обозначили в качестве приоритета – борьбу с языком вражды в молодёжной среде через образование и мероприятия образовательного характера. Однако, вне зависимости от применяемых форм и ресурсов все страны-участницы, государственные и неправительственные организации едины во мнении о важности и актуальности кампании, особенно для молодых людей.

Российская Федерация, как полноправный член Совета Европы, присоединилась к реализации кампании в 2013 году. Организацией-координатором данной кампании является Ассоциация общественных объединений «Национальный Совет молодёжных и детских объединений России» при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации.

Хочется отметить, что на данном этапе реализацией кампании на территории Российской Федерации в основном занимаются общественные организации и активисты, поэтому кампания носит скорее точечный характер нежели системный. В основном вся работа сфокусирована на проведении образовательных мероприятий и повышение информированности молодёжи через презентацию кампании на молодёжных мероприятиях, т.е в настоящее время российская кампания

больше направлена на профилактику негативных явлений, нежели на борьбу с уже существующими и их последствиями. Возможно, ситуация с позиционированием, продвижением и уровнем кампании, а также степень её узнаваемости и осведомлённости о ней среди молодёжи могла бы измениться при создании полноценного Национального комитета кампании в Российской Федерации с участием не только общественного сектора, но и заинтересованных государственных структур.

Похожая информация.