Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно
СЕРГЕЙ БУНТМАН: Добрый день! И как вы понимаете, декабрь, подходит к концу 2012 год, и наш цикл тоже, и сама война 200 лет назад подходит к концу. И самое время. Ну, сейчас уже, как хирурги говорят. У нас Алексей Кузнецов в студии.
АЛЕКСЕЙ КУЗНЕЦОВ: Добрый день!
С. БУНТМАН: Хирурги говорят, зашивайте. В общем, уже сейчас зашивайте. Вся операция кончилась практически уже все. Зашивайте. И сейчас у нас будет несколько таких передач до конца года. Сегодня мы посмотрим, как война 812-го года отражалась и изменялась в отечественной историографии. Кстати говоря, обратите внимание, скоро выйдет, через неделю… Да? Уже. У нас сегодня 15-е? Да?
А. КУЗНЕЦОВ: Да.
С. БУНТМАН: Через неделю выйдет 12-й номер «Дилетанта» и помимо темы «Рождество» с дивной совершенно обложкой – Ирод против Иисуса. Так вот. Папочка. Там много всего будет очень интересного и по этой теме, вплоть до того, что где сейчас располагается в библейских местах. Не просто как всегда карта прилагается к Священному писанию, оно… Что там сейчас? Где Сектор Газа у нас? Где какие страны и так далее. Ну, так вот. Но там еще есть, конечно, тоже рефлексия о войне 12-го года и о том, как ее воспринимали и воспринимают. Есть интервью Пиотровского, очень хорошее, в связи с выставкой Эрмитажа. Так что посмотрите. О событиях мы будем говорить этого 2012 года в связи с юбилеем, что получилось, что не получилось, какие мифы вылезли, какие новые появились, какие, может быть, подзабылись. Хотя таких я не помню. Вот, кстати, о мифах и об их создании, описании реальности. Сегодня мы посмотрим на отечественную историографию, как описывалась война 12-го года. Вы, пожалуйста, тоже. Как вы ее учили? Что вы в книгах читали? И вопросы и ваши собственные воспоминания, и размышления – плюс 7 985 970 45 45 плюс твиттерный аккаунт вызван. Итак, с чего все началось?
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, а все началось с очень маленькой книжечки, которая насчитывала 100 с небольшим страничек. Можно сказать, что это была брошюра, которая выходит прямо в 1813 году, причем особенно характерно, что ее автор в этот момент находился в действующей армии, то есть он ее, так сказать, писал ее во время заграничного похода. Первым историком этой войны, робким можно сказать историком, был человек, сейчас совершенно забытый – это Дмитрий Иванович Ахшарумов. На тот момент полковник русской армии, впоследствии он станет генерал-майором, боевой офицер. Вот он счел такой, видимо, своей потребностью, потому что на тот момент в этом не было никакого, разумеется, государственного заказа. Это были чистые его мотивы. Он написал описание войны 1812 года, но, правда, оно было очень фрагментарным. Он рассматривал 2 периода войны: от пересечения французскими войсками границы до Смоленска, а затем перескакивал через все, ну, можно сказать основные события, и дальше самый заключительный вот этот вот финал от Березины и собственно обратно до Немана. Потом он расширит свой труд и через 6 лет в 19-м году выйдет его же книга с таким же названием, но она будет уже в 3 раза больше, и она включит в себя и средний этап войны тоже. Я ее читал. Она есть… Пэдээфовские файлы есть. Она не переиздавалась после революции, но есть соответственно отсканированная эта книга, и первое, и второе, кстати говоря, издание в интернете. Можете ознакомиться. Замечательнейший совершенно слог еще екатерининских времен. Такое определенное, ну, простодушие участника событий никоим образом абсолютно не выпячивавшего свою роль, причем она даже наоборот затушевана, потому что Ахшарумов писал именно не дневник участника, вот он пытался осмыслить то событие, участником которого ему довелось…
С. БУНТМАН: Конечно, в том стиле, в котором он знал.
А. КУЗНЕЦОВ: Разумеется. Конечно. И видно, что человек он был, ну, умеренно, скажем так, образованный, но, тем не менее, он пытается, что невероятно ценно, вот этот первый опыт, он пытается делать какие-то обобщения. Там не только хронология, там вот попытка оценить какие-то, так сказать, решения, принятые, стратегию, очень робкая, очень осторожная, но ее… Эту книгу сейчас, наверное, интересно читать именно как факт историографии, вот с чего все начиналось. Вот.
С. БУНТМАН: Часто… Один вопрос очень важный: часто ли до этого начиналась такая непосредственная рефлексия на события, отзыв на события? Мы ж помним из «Войны и мира» эпизод, когда старый князь Болконский вынимает билет из ящика, показывает князю Андрею, что вот билет, такой вот банковский билет тому, кто напишет историю суворовских войн.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да.
С. БУНТМАН: То есть не сразу, не сразу.
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, конечно.
С. БУНТМАН: … мемуары какие…
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, но и более того…
С. БУНТМАН: А здесь понимание исключительности.
А. КУЗНЕЦОВ: Вообще же писать было не очень принято у военных людей. Вот у предыдущего поколения, ну, вот было такое несколько высокомерное отношение к писательскому труду, что наше дело, так сказать, мне бы саблю и коня и на линию огня. Вот. И поэтому да, конечно, нет. Уже и в екатерининское время появлялись какие-то мемуары. Но вот именно попытку осмыслить, как старый князь, историю суворовских войн, конечно, не предпринималось. Ведь действительно, в общем-то, русская литература по большому счету как популярное такое вот в том числе и занятие рождается в 19-м. Все-таки в 18-м она была делом достаточно избранного круга, хотя, в общем, постепенно… В результате в 16-м году очень важная веха. Федор Николаевич Глинка, известный впоследствии своими письмами русского офицера, он обращается с таким призывом о необходимости написать историю Отечественной войны. Но вот интересно, что на последующие 20 с небольшим лет термин «отечественная» будет практически забыт и заброшен, и никто из мемуаристов ее так называть не будет. И пока, наконец, в 39-м году не появится первый грандиозный по объему, безусловно, и по замаху официозный абсолютно, это никак не скрывалось, наоборот всячески подчеркивалось, труд Александра Ивановича Михайловского-Данилевского. Эта книга в отличие от большинства дореволюционных работ по истории 12-го года переиздана несколько лет назад, и поэтому она, в общем, доступна широкому кругу читателей. Она интересна тем, что ее автор не кадровый военный, хотя Михайловский-Данилевский получит потом генерал-лейтенанта и будет заседать в различных военных комиссиях. Но вообще это чрезвычайно образованный человек, получивший совершенно блестящее образование, и собственно на военной службе он впервые оказывается в 1812 году. Вот он, когда Кутузов был избран начальником петербургского ополчения, еще до назначения его главнокомандующим, Михайловский-Данилевский до этого времени штатский чиновник был прикомандирован к нему в качестве одного из его секретарей, дальше сопровождает его уже на войну, дальше принимает участие в Бородинском сражении, получает тяжелое ранение в тарутинском сражении, будет лечиться какое-то время. Потом как офицер главного штаба присоединится к русской армии в Европе, будет принимать участие и будет вторично ранен в нескольких сражениях заграничных походов. Потом он повоюет еще, по-моему, в русско-турецкой войне уже 20-х годов. То есть он станет военным, но при этом естественно он сохранит вот то широкое образование, которое он получил до этого, университетское образование. И, конечно, читая эту книгу, видишь, что она написана человеком серьезным. При всем том, что у него была трудная задача, именное поручение императора, и, конечно… Вот как Корфу было поручено написать официальную историю событий 25-го года – да? – вот Михайловскому… Вообще Николай любил, чтобы история была официальной. И Михайловский-Данилевский, конечно, написал официальную историю. Это очень хорошо видно с…
С. БУНТМАН: А в чем официальность?
А. КУЗНЕЦОВ: А вот официальность в той точке зрения…
С. БУНТМАН: 39-й год.
А. КУЗНЕЦОВ: 39-й год.
С. БУНТМАН: Так самый хороший такой, один из лучших николаевских годов.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Кроме того к юбилейной дате…
С. БУНТМАН: … в это время пишут.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Совершенно верно. Адольф и Кристин. К юбилейной дате планировалось, ну, юбилейная дата, планировалось к 37-му году, не успел Михайловский-Данилевский. Работа оказалась колоссальной. А он был человек добросовестный. Ну, в результате подверстали к 25-летию не Отечественной войны, а к 25-летию взятия Парижа. Тоже неплохо получилось. Да? Вот собственно то, что впоследствии назовут дворянским периодом историографии 12-го года, но это до конца 50-х соответственно годов. Вот собственно Михайловский-Данилевский сформулировал основные тезисы: единение всех сословий вокруг престола, выдающаяся роль императора, Кутузов как выразитель императорской стратегии, как гениальный выразитель императорской стратегии…
С. БУНТМАН: Александр Павлович стратег у него. Император стратег.
А. КУЗНЕЦОВ: Александр Павлович? Да, конечно. Он и стратег, он и символ, он и… Ну. вот он собственно то, без чего победы бы не было. Хотя, это надо сказать, это сделано аккуратно. В этом нет никакого лизоблюдства и холуйства такого вот, так сказать, откровенного. Да? Нет панегириков. И надо сказать, что при этом Михайловский-Данилевский умел отстаивать ту точку зрения даже перед императором, которую он считал правильной. Вот например, у Андрея Григорьевича Тартаковского в его замечательнейшей совершенно книге о Барклае «Неразгаданный Барклай», там описывается как Михайловский-Данилевский не выносил Барклая. Ну, поскольку вот он принадлежал к тому близкому окружению Кутузова в 12-м году, а там Барклая, конечно же, не переваривали – об этом мы много говорили – он с молодых, что называется, ногтей эту точку зрения воспринял. И в первой редакции, в той, которая была представлена императору, вот его труда о Барклае говорится уничижительно, можно сказать, что не обладал, так сказать, качествами необходимыми для вождя и так далее. Николай Павлович надо сказать при всем том, что мы привыкли его изображать таким сугубым, так сказать, вахтмейстером на плац-параде и вообще человеком пеньковатым, он был гораздо сложнее вот этого образа…
С. БУНТМАН: Да, несомненно.
А. КУЗНЕЦОВ: Несомненно. И Николай Павлович дипломатично чрез Чернышева, которого мы тоже неоднократно упоминали, намекнул Михайловскому-Данилевскому, что уж вот так-то принижать-то не надо бы. И Михайловский-Данилевский написал царю личную такую записку с обоснованием своей точки зрения, многостраничную, и хотя Николай Павлович стукнул пальцем, и Михайловскому-Данилевскому пришлось убрать, смягчить многие формулировки, но все равно в его книге безусловный, единственный стратег, одолетель и победитель Наполеона только фельдмаршал Кутузов. Это вот есть. Вот собственно на этом… на этих вот тезисах трех, можно сказать, на этих трех китах и держится официальная вот эта дворянская историография, тремя наиболее яркими выразителями которой были три генерала – это генерал Бутурлин, это генерал Михайловский-Данилевский, и последнее, наверное, крупное такое событие вот этого периода – это очень объемный труд генерала Богдановича. Вот собственно… вот эти первые 40 лет как бы осмысления 12-го года, 45 даже, наверное. Вот они в этих книгах наиболее так ярко, наиболее выпукло, значит, выражены. Вот нас Константин спрашивает: «Отражалась ли роль Николая Павловича в победе?» Слава Богу, нет. Все-таки этим людям было присуще некоторое чувство меры. И, конечно, подросток Николай Павлович… Я имею в виду подросток во время войны 12-го года.
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Хотя я могу себе…
С. БУНТМАН: Да, вот можно было.
А. КУЗНЕЦОВ: Некоторые золотые перья более позднего периода я могу себе представить, которые с этой задачей, шутя, бы справились.
С. БУНТМАН: Ну, вообще немножко, конечно, можно да, но все-таки это не Северная Корея.
А. КУЗНЕЦОВ: Не Северная Корея и не Советский Союз 50-х годов.
С. БУНТМАН: Ну, в общем-то, даже в такой юности там только Володя Ульянов у нас отличился. Но не на поле боя.
А. КУЗНЕЦОВ: Надо сказать, что к чести Николая…
С. БУНТМАН: С сыновьями Раевского мог там Николай Павлович профигурировать?
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да. Но тут, вот как Николай Николаевич Раевский всегда отрицал подлинность этого эпизода, так надо сказать, что, видимо, зная Николая, официальные русские историки даже помыслить не могли о том, что, так сказать, вот такое возможно было.
С. БУНТМАН: Все-таки он не тот человек…
А. КУЗНЕЦОВ: Безусловно.
С. БУНТМАН: Это не та история.
А. КУЗНЕЦОВ: Если Николай заступался за Барклая, то я могу себе представить, какой бы он разнос устроил любому, кто попытался вписать его в 12-й год. Значит, после этого начинается период, который, ну, в советское время называли периодом буржуазной историографии, и вот она… Этот период очень интересный, хотя он может быть не дал таких вот знаменитых имен историков, которые, я имею в виду, занимались бы именно 12-м годом. Вообще знаменитых историков в этот период, пожалуй, он самый-самый в этом смысле.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, вот, тем не менее, к этому времени появилось множество мемуаров. Дело в том, что мемуары конечно хороши, те, которые пишутся на некотором отдалении, что называется, большое видится на расстоянии. Появляется много работ, так сказать, под таким достаточно узким углом зрения, рассматривающий какие-то отдельные частные – да? – такие кусочки мозаики. Многие полки русской армии к 50-летию войны, к 62-му году заказывают историю полка соответственно в Отечественной войне, там тоже были далеко необязательные только такие пустые какие-то официозные работы, но иногда предпринимались очень интересные исследования. Работают в архивах много. Архивы потихонечку приводятся в порядок. И, конечно, вот самым таким ярким, наверное, событием вот этого дореволюционного периода был вот этот изумительный 7-томник, который мы не раз упоминали, вышедший в 1911-12 годах, написанный очень интересным по своему составу коллективом авторов под редакцией замечательного нашего историка Дживелегова. Причем большинство имен авторов сейчас в общем практически ничего нам не говорят, то есть, разумеется, там есть Тарле, но у Тарле там одна крошечная статья. Там есть Печета, впоследствии крупного очень историка, академик Белорусской академии наук. Но у него тоже, так сказать, там совсем немного. Сам Дживелегов написал буквально 2 или 3 статьи. При всем этом сам замысел этого 7-томника чрезвычайно интересен – война 1812 года и русское общество. Там пожалуй впервые предпринимается попытка, и, на мой взгляд, она в основном удалась, рассмотреть эту войну не в хронологическом порядке как там у того же Михайловского-Данилевского или Богдановича, а рассмотреть ее по аспектам.
С. БУНТМАН: Как сейчас, например, делается 2-ая мировая война.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: И при этом ведь там, если взять 7 томов, то из них собственно, так или иначе, военным действиям посвящены более или менее 4, с 3-го по 6-й. Да? Чрезвычайно интересны очерки о состоянии российского общества, государства, там, скажем, о финансах в Российской империи накануне войны, о литературе 12-го года и посвященной 12-му году. Там же впервые, по-моему, дается в последнем 7-м томе… Он, к сожалению, не отсканирован, не выложен в интернет, только первые пять имеются, но у меня была возможность его прочитать, там дается в самом-самом конце историографический очерк за прошедшие 100 лет. То есть это действительно такая работа очень широкая, широкая по охвату, по проблематике, и этим она по сей день сохраняет, мне кажется, свою научную актуальность методов.
С. БУНТМАН: Алексей Кузнецов. Мы продолжим, и будет, конечно, один важный вопрос прямо перед тем, как мы перейдем к 10-м, 20-м и прочим годам 20-го века.
С. БУНТМАН: Мы говорим о 1812 годе в отечественной историографии. Дошли до 10-х годов, до юбилея 100-летнего, до 10-х годов 20-го века. Алексей Кузнецов у нас в студии. За эти году после 1812, 14-го, 15-го… Здесь забавно спрашивают: «Почему Вы не хотите говорить о продолжении войны на зарубежной территории, на европейской?» Она еще не началась.
А. КУЗНЕЦОВ: Я так понял, не знаю, без контекста трудно, что нас спрашивают, почему мы не хотим наш цикл продолжить в будущий год.
С. БУНТМАН: Вы знаете, это было бы бесчеловечно.
А. КУЗНЕЦОВ: Мне тоже так кажется.
С. БУНТМАН: Да. Просто из соображений гуманизма…
А. КУЗНЕЦОВ: Хотя я так пониманию, что несколько передач, наверное, будет.
С. БУНТМАН: Конечно. О ключевых событиях…
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.
С. БУНТМАН: … и Лейпциг в том числе, и взятие Парижа будет еще. Бог даст, Ватерлоо мы доживем еще. Ну, так вот. Насколько была известна и не просто известна (конечно, известна) французская другая, европейская историография о русском походе великой армии? Конечно, известна. Но насколько это было важно? Насколько это обрабатывалось? Насколько была рефлексия, существовала по этому поводу?
А. КУЗНЕЦОВ: Вы знаете, в обществе мне трудно судить. Дело в том, что, ну, конечно, частично французская точка зрения была известна. Один из участников, так сказать, вот скажем так, ну, французская точка зрения, насколько я могу судить, в 19-м веке русскому читателю была наиболее полно представлена книгой Жомини. Собственно об этом Денис Давыдов, как Вы помните, писал: Жомини да Жомини…
С. БУНТМАН: Жомини уже на русской службе.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. А о водки не полслова. Но, тем не менее, она была известна читающей публике, переводилась. Но как-то Вы знаете, вот особенной полемики с французской точки зрения, мне кажется, до революции не было. Полемика была, так сказать, и между различными русскими авторами…
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: … особенно вот после реформ Александра II и по-разному оценивались разные, в том числе и полководцы, да собственно полемика и на дворянском этапе кое-где присутствует. Вот знаменитое, так сказать, отстаивание Пушкина его стихотворения «Полководец» о том же самом Барклае…
С. БУНТМАН: Барклае.
А. КУЗНЕЦОВ: Да? Это же все середина 30-х годов, так что и тут случалось. Но вот такого вот против…
С. БУНТМАН: Полемика идет у того же Пушкина с Загоскиным, где…
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. С «Расславлевым» Загоскин…
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: … в 1812 году.
С. БУНТМАН: Есть взгляд Загоскина, и есть ответ Пушкина…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Совершенно верно.
С. БУНТМАН: … с теми же героями.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, совершенно верно. И вообще надо сказать, что тут вот что не следует забывать: с 1893 года французы уже официально союзники России. Линия на превращение войны 12-го года в своего роде мемориал, ну, не дружбы, конечно это я иронически произношу, но такого… боевой славы обоих народов, она была взята. И вот это апофеозом ее в каком-то смысле является эта история с этим памятником на… который должен был быть установлен на Бородинском поле в 912-м году во время юбилейных торжеств, тот памятник, который сейчас мы можем видеть напротив шевардинского редута – да? – мертвым великой армии, ну, там история у самого памятника, у самого камня получилась достаточно сложная, поэтому доставлен и установлен он был позже. Но вот эта идея, что теперь французы наши союзники и что ощущение войны, предстоящей мировой, уже очень четко разлито в Европе, в том числе в русском обществе, поэтому вот какая-то такая научная полемика и тем более публицистическая полемика, она, в общем, не звучит в это время, чего не скажешь о последующих, естественно, десятилетиях. Вот. А дальше происходит известные события 17-го года, и интерес к этой теме в значительной степени утрачивается, потому что вообще объявлено, что вся прошедшая история – это, в общем, неинтересно. Вот мы начали писать новую страницу, вот с нее давайте и начнем. Хотя по-прежнему работают и на протяжении всех 20-х годов будут работать историки дореволюционной школы, появляются некоторые отдельные труды, но постепенно власть в исторической науке… Историческая наука все больше и больше идеологизируется, а власть в ней захватывает Михаил Николаевич Покровский. Вот это будет довольно важный такой поворот на этап отечественной историографии. Михаил Николаевич Покровский – человек, серьезный историк с прекрасным дореволюционным образованием и уже сформировавшийся как историк до революции, ну, вот так его жизнь сложилась, что он сначала примыкал к либералам, к Милюкову в частности, а потом либералы показались ему недостаточно, скажем так, решительными. Они примыкает к большевикам, так сказать, подружится с Луначарским, и когда установится советская власть, он станет заместителем, товарищем, как тогда говорили, народного комиссара по делам просвещения, и в частности будет заниматься внедрением в общественное сознание своих взглядов. Тех взглядов, которые через 5 лет после его смерти в 37-м году, будут оценены как вульгарный марксизм, как…
С. БУНТМАН: А это уже другое время, потому что примерно 35-36-й год и небезызвестная… Кстати говоря, очень забавный в скобках эпизод сейчас вот с елкой. Да? Были замечания по поводу образов богатырей – да? – были как раз. А в Советском союзе-то многое и началось именно с образа богатырей, когда Таиров поставил оперу «Богатыри» с либретто Демьяна Бедного, и именно с критики «Богатырей» начался поворот к тому, что можно назвать новым советским историческим патриотизмом. Уже это такая… Да, это привело. Да, и что Советский Союз – это наследник вот всей той славы, которой народ добился, может быть, вопреки царям, но это уже не так подчеркивается, но были еще такие люди…
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Где-то ровно вот по середине…
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: … 30-х годов проходит вот эта…
С. БУНТМАН: … 36-й год постановление по поводу «Богатырей-то».
А. КУЗНЕЦОВ: И в 36-м же году постановление по поводу возрождения преподавания истории как отдельного предмета.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: О чем сейчас скажем. В чем суть взглядов Михаила Николаевича Покровского и его школы, как говорится? Это такой, ну, действительно вульгарный классовый подход. То есть с точки зрения Покровского, во-первых, главным и единственным, по сути, виновником войны 12-го года был русский царизм. Наполеон вынужден был начать эту войну с его точки… С его стороны это был акт превентивной войны. Да? Он к ней не стремился. Вся вина лежит на русском царизме. Значит, победа Наполеона была бы прогрессивной, поскольку это была бы победа более прогрессивного буржуазного строя над отсталым феодально-крепостническим. Что касается народной войны, то никакой народной войны не было, что действия крестьян вызывались исключительно озлоблением против захватчика, который там трогал их имущество, так сказать, там отбирал их продовольственные запасы и так далее. Ну, тут, кстати говоря, Покровский совершенно…
С. БУНТМАН: Что, в общем-то, да…
А. КУЗНЕЦОВ: Во-первых, это…
С. БУНТМАН: … я бы сказал.
А. КУЗНЕЦОВ: А во-вторых, Покровский здесь совершенно не оригинален, потому что на самом деле эта мысль как вот… Интересно вот такой… Да, раз уж мы заговорили о марксистском подходе, такая диалектика интересная. Как говорил товарищ Сталин, тот, кто пойдет налево, неизбежно когда-нибудь перейдет направо. В данном случае марксистский историк Покровский повторяет мысль, высказанную за 100 лет до него консервативнейшим реакционнейшим дворянским историком Дмитрием Руничем, который как раз и говорил, что патриотами в 12-м году были только дворяне, а крестьяне вот, так сказать, исключительно занимались тем, что пытались оборонить свое имущество и никаких других, так сказать, ни о каких там гражданских правах естественно не помышляли, пишет Рунич. Да? Так вот получилось, – да? – что крайне левый согласился с крайне правым через 100, правда, лет. И что изгнание Наполеона из России, так сказать, и поражение его отбросило Европу обратно в руки монархической реакции, что отчасти, в общем, действительно правильно. И вообще вот так вот очень-очень все просто: бездарный Кутузов, бездарный Александр, бездарный генералитет. Как выиграли войну? Ну, вот пространство.
С. БУНТМАН: Ну, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Интересно, что сейчас вот на современном этапе иногда…
С. БУНТМАН: Бывает. Многим нравится.
А. КУЗНЕЦОВ: … осколочки взглядов Покровского вдруг начинают сверкать в современной историографии.
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Правда, в основном не исторической, а около исторической. Значит, затем Покровский умирает в 32-м году. Слава его гремит. Мало кто сейчас помнит, но московский университет переименовывают в честь Михаила Николаевича Покровского. Так будет до 37-го года носить это имя. И затем вот то, о чем Вы говорите: начинается переосмысление, а после войны этого будет еще гораздо больше естественно.
С. БУНТМАН: А во время войны?
А. КУЗНЕЦОВ: Во время войны особая статья, там все-таки не история, а пропаганда. Сейчас обязательно об этом поговорим. И начинается вот это осмысление действительно Советского Союза как наследника, ну, по крайней мере, какой-то части в области воинской славы, несомненно, того, что было раньше. И здесь осуждается взгляд школы Покровского, репрессируются его ученики. Причем интересно, что список репрессированных учеников, начали с репрессий тех, кто при жизни Покровского как раз с ним бодался и критиковал его. Ну, так уж часто, так сказать, бывало, что первым под репрессию…
С. БУНТМАН: Ну, да.
А. КУЗНЕЦОВ: … совсем не те, кто предполагался. И как раз в это время приходящий в себя после предыдущих репрессий после дела историков, который во многом Покровским не к чести его инспирировано, Евгений Викторович Тарле пишет одну за другой две своих великих работы: биографию Наполеона и затем, так сказать, нашествие Наполеона на Россию. Ну, биография Наполеона непосредственно 12-го года касается мало, потому что там эта, так сказать, тема не рассматривается так очень уж подробно, собственно, видимо, поэтому Тарле и счел своей потребностью в отдельной книге эту тему расписать.
С. БУНТМАН: То, что объективно, скажем, драматический эпизод во многом переломный, но все-таки это не основной эпизод наполеоновской биографии.
А. КУЗНЕЦОВ: Безусловно. Но это же замечательно…
С. БУНТМАН: Но для нас это квинтэссенция столкновения…
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно же. Но это повторится. Мы это все будем видеть в совершенно гениальной монографии Альберта Захаровича Манфреда о Наполеоне.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ведь там к 12-му году… там Альберт Захарович оговаривается, это тема, о которой надо писать отдельно. Да? И у него там буквально несколько страниц.
С. БУНТМАН: Для наших историков особенно сложно избежать, пройти вот в это игольное ушко…
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. А как же?
С. БУНТМАН: … биографии Наполеона, не говорить об этом томами, и тоже не…
А. КУЗНЕЦОВ: И вот в этой небольшой сравнительно по объему книги Тарле о 12-м годе, там очень много всего интересного. Она и по сей день, в общем, читается… Я специально на себе проверял, вот она у меня стоит на почетном месте, естественно, в моей библиотеке. Я ее сегодня утром взял, перелистал. Хотел ответить себе на вопрос: вот мне захочется ее еще раз в ближайшее время перечитать? Да, захочется. Там много всего интересного, причем там есть вещи, которые, скажем, чем лучше знаешь историографию, тем интереснее.
С. БУНТМАН: … тем любопытнее.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот, например, эта концепция золотого моста, который якобы Кутузов строил Наполеону, так сказать, не желая тратить жизни русских солдат лишние, и желая, чтоб Европа тоже свой счет оплатила, чтобы не все только кровью русского солдата решались европейские проблемы. И, так сказать, сложные отношения Кутузова к Англии там и так далее. Все это у Евгения Викторовича есть. Этот же тезис, который начали развивать еще историки 2-й половины 19-го века. Вот это действительно очень спорно, по сей день вызывающее споры. Был золотой мост или не было золотого моста. Это стремление Кутузова или это нераспорядительность Кутузова. Да? Так сказать, вот та некоторая пассивность, которая действительно наблюдается в сопровождении Наполеона из России. Вопрос, на который нет ответа до сих пор такого вот однозначного, окончательного. А затем война. И во время войны выходит множество брошюр, журнальных статей, они обычно тоже потом управлением пропаганды, так сказать, издаются отдельными брошюрами, но это понятно. Конечно, тема «Партизаны 12-го года» адресована партизанам Великой Отечественной. Конечно, разумеется, вот эта вещь о скифском плане вот специально заманили в Москву…
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну. это всем, кто учился в школе в 70-е годы и кому памятен анекдот про Вовочку, который знал 3-х великих полководцев, соответственно Кутузова. Сталина и Ясера Арафата, который заманил евреев в Палестину и ждет холодной зимы. Все это понятно. Но с другой стороны над этим мне даже смеяться не очень хочется, потому что это война.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Это война. Это пропаганда. Это, конечно, никакая не история и, собственно, это не прикидывалось во время войны историей. Это выполняло совершенно определенные задачи, и если эти брошюры в какой-то степени помогали советскому солдату быть врага, они свою функцию выполнили.
С. БУНТМАН: Так же как помогал и водевиль «Давным-давно».
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот.
С. БУНТМАН: Но здесь очень важная вещь: двоякая роль Великой Отечественной войны, то есть 2-й мировой в понимании войны 1812 года. Прежде всего, эта война стала отечественной именно в память о 12-м годе, новая отечественная война. Второе: вызвало интерес, снова всплеск интереса и к героям войны Отечественной 12-го года, события 12-го года, описание планов, что вот мы отступали… отступаем сейчас, только что отступали, потому что не до того было…
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да.
С. БУНТМАН: … когда до Москвы доходил Гитлер. И они отступали. Они победили, и мы победим. Это очень важно. Но с другой стороны не кажется ли вам, дорогие друзья, что после Великой Отечественной войны, особенно и в сталинское время и до сих пор сохранилась, такая проекция нацистов, такая проекция нацистского вторжения на французов и Гитлера на Наполеона. Восприятие войны, как мы ее понимаем, 2-й мировой на территории Советского Союза, что проецируется на картину и французского варварства, и французского зверства…
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.
С. БУНТМАН: … и озлобленности русских против французов, и что и через 200 лет нельзя там прощать, они были. Вот проецируется 2-ая мировая война.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Это будет мейнстримом в советском историческом официозе еще несколько десятилетий после войны. Я думаю, что у многих, особенно представителей старшего поколения, на полке стоит книга Жилина о войне 12-го года, одного из главных, так сказать, официальных советских историков послевоенного периода. И вот если Вы откроете…
С. БУНТМАН: Мама всегда спрашивала, а где же Костылин меня…
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да. Понятно. И Вы ее откроете и, так сказать, в послесловии, конечно, заканчивается тем, что вот, так сказать, подвиг нашего народа, он вот уже много лет служит предупреждением и дальше параллель естественно с войной 41-45-го. Ну, это неизбежно, видимо, было. Тут уж параллель действительно…
С. БУНТМАН: Остается. Это такая вещь, которая укореняется просто…
А. КУЗНЕЦОВ: Тем более что, конечно, керосину, так сказать, в огонь подлил лично величайший историк всех времен и народов, который в своем очень подробном ответе на письмо известного военного историка генерал-майора Разина, автора 5-томного курса истории военного искусства, которые черненькие 5 томов, наверное, тоже у многих наших слушателей, интересующихся историей, есть. Вот этот Разин написал Сталину письмо,в котором Сталин ответил, ну, скажем так, расставив определенные точки на «ё», в том числе в войне 12-го года, ну, и в частности, что Кутузов как полководец на несколько голов выше Барклая, что Кутузов разгромил Наполеона в ходе хорошо спланированного контрнаступления. До этого термин контрнаступление вообще не применялся к заключительному этапу 12-го года. Преследование. Да. Но не контрнаступление. А тут понятно, аналогия. Вот контрнаступление под Москвой, контрнаступление под Сталинградом, контрнаступление под Курском и так далее. Вот. Очень долгое время, до середины 50-х годов, а на самом деле эхо еще несколько десятилетий будет слышно, вот советская историческая наука во всем вот в этом. Тарле вынудили написать два очерка, о которых он, наверное, посмертно стыдится. Он уже умирает, ему уже не до этого. Но вот, так сказать, там… Ну, это после смерти Сталина, значит. И три, так сказать, кита, на которых в отечественной историографии, значит, вот в это время это все держится, это упомянутый Жилин, это Бескровный и самый, пожалуй, одиозный из авторов – это генерал-майор, участник войны, Великой Отечественной войны, Николай Федорович Гарнич.
С. БУНТМАН: Хорошо, что сказали…
А. КУЗНЕЦОВ: … Извините. Конечно, Великой Отечественной войны. Николай Федорович Гарнич, который утверждал, что Бородино – это величайшая победа, что последний этап Бородинского сражения – это контрнаступление русской армии на Бородинском поле, что французов заставили, так сказать, перейти к отступлению прям при Бородине, что вот прям после Бородина начинается этап контрнаступления. То есть отступление к Москве и к Тарутино и сожжение Москвы – это все входит в контрнаступление. Даже Жилин его мягко поправлял за это. Вот. А дальше еще в недрах позднесоветской исторической науки постепенно начинают появляться отдельные работы. Авторам препятствуют, мешают публиковаться, да и, так сказать, внутренний цензор не пускает. Куда уж деваться? Появляются работы, которые по чуть-чуть, по крупицам какие-то отдельные вещи начинают ставить под сомнение. Официальные числа численности. Отсутствие, так сказать, каких бы то ни было ошибок у Кутузова. Да? Там и то, и другое, и третье, и четвертое, и классовую борьбу крестьян и прочее. И когда наступает перестройка, в общем, то, что произойдет, уже подготовлено. Произойдет собственно что? Слишком много вопросов накопилось вот к этому советскому официозу. На некоторые из них уже появились версии ответов. Некоторые пока еще остаются вопросами. И тут появляется много раз, так сказать, мной упоминавшаяся в нашей передаче действительно ставшая таким переломным моментом книга саратовского историка Николая Александровича Троицкого «1812. Великий год России», где огромное место уделено именно историографии и разбору… не столько изложению событий, где разбор вот этих темных мест, которые накопились в истории. И нынешний, современный этап историографии он как раз… Ведь видите, глобальных монографий война 12-го года, ну, можно сказать, не появляется, потому что те несколько, что появились там, Сироткина например, ну, это ниже плинтуса. Это читать не рекомендуется. Идет этап переосмысления материала. Очень интересный. Идет этап, продолжается этап накопления, потому что я несколько раз тоже говорил в передачах, появляются очень интересные работы по совсем маленьким частным фрагментам историков-краеведов, но потрясающе интересный материал. Документы из местных архивов публикуются, которые вот для того…
С. БУНТМАН: Это еще влияние, конечно, 20-го века…
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.
С. БУНТМАН: … наконец-то освоенного и школа анналов…
А. КУЗНЕЦОВ: И школа анналов, конечно. И вот, что называется, вот такая будущая, следующая, так сказать, грандиозная монография по 12-му году, она, конечно, своего автора ждет. И это должна быть работа титаническая, и может быть…
С. БУНТМАН: Интересно у кого билет в ящике стола бюро?
А. КУЗНЕЦОВ: Я надеюсь, что найдется какой-нибудь меценат, причем надеюсь, что он не будет из – ура! – патриотического лагеря, что он…
С. БУНТМАН: И ошибок очень много, мы будем говорить…
А. КУЗНЕЦОВ: Очень много ошибок. Очень много передергиваний. Очень много того, что называется методом Копипаста. То есть просто воровство. Просто, просто воровство.
С. БУНТМАН: Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Очень много. Очень много совершенно каких-то действительно ошибок фантастических у того же Сироткина – замечательный историк, как школьник 11-классник написал статью, и она была опубликована в журнале «История», в нашем профессиональном. Он перечисляет добросовестно просто ошибки маститого профессора. Их там больше 20, причем грубых ляпов. Не дискуссионных вопросов, а просто ошибок. Это, к сожалению, видимо, неизбежное следствие демократизации общества. Это плата за возможность, так сказать, говорить и спорить. Да? Но появляется и большое количество очень низкокачественной литературы.
С. БУНТМАН: Да. Два важных вопроса, две детали, которые, наверное, надо. Вот Таня настоятельно спрашивает о патриотизме и патриотизме в 19-м веке. Была ли идея патриотизма? Мне кажется, что Таня немножко путает или заблуждается в оценке патриотизма.
А. КУЗНЕЦОВ: Мне кажется, я не знаю…
С. БУНТМАН: Все равно патриотично в основном о 12-м годе. Конечно.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Только патриотично в том смысле, который вот в 19-м веке… о чем писал Белинский, что патриотизм – восхищаешься тем, что достойно восхищения, но ни в коем случае патриотизм не должен уходить от тех неприятных моментов, которые есть в истории любой страны. Я приблизительно по памяти сейчас сказал.
С. БУНТМАН: Да. Ну, это достаточно спокойная вещь. И второе, очень любопытное, на мой взгляд, спрашивают… Вот мы говорили, я во всяком случае говорил о проекции Гитлера на Наполеона естественный для 2-й мировой войны и России, Великой Отечественной. Была ли проекция Наполеона на Карла XII, на события Северной войны? Кто-нибудь об этом как-то говорил?
А. КУЗНЕЦОВ: Мне сейчас в голову ничего не приходит.
С. БУНТМАН: Потому, что это следующая. Ведь все-таки война на территории собственно России. Но мне кажется, что нет. Другое мышление.
А. КУЗНЕЦОВ: Мне не приходит, к сожалению, ничего в голову.
С. БУНТМАН: Другое мышление.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот что почитать? Ну, я в каждой передаче стараюсь называть. Из последнего – это, безусловно, биография Багратиона анисимовская безусловно. Я ее много раз называл. Сейчас вышли, появились биографии Ермолова Гордина, Якова Гордина. Замечательный историк. Но мне показалось, что она не получилась. Ну, вот это мое субъективное мнение, хотя все равно там много интересного.
С. БУНТМАН: Читайте. Все равно читайте.
А. КУЗНЕЦОВ: Читайте, читайте.
С. БУНТМАН: Сейчас биографий много. И читайте вот именно литературу, которая есть по узким предметам. Обобщающие передачи…
А. КУЗНЕЦОВ: Земцова. Обязательно читайте Владимира Николаевича Земцова…
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: … замечательного пермского историка.
С. БУНТМАН: Да. А мы с Алексеем Кузнецовым сейчас прерываемся, потому что цикл еще будет продолжаться до конца года.
А. КУЗНЕЦОВ: Всего доброго!
Дворянско-буржуазные историки оставили ряд объёмистых работ, посвященных войне 1812 г. (Михайловский-Данилевский, генерал Богданович и др). В этих работах преобладает внешнее описание военных событий; в их основе лежит ложная, официальная концепция, превозносившая не существовавшее в действительности «единение народа с царём», утверждавшая, что классовые антагонизмы во время войны уничтожились и что все сословия «слились» в едином порыве. Отношение народа к войне трактовалось как казённо-официальная «преданность» самодержавию; истинные цели народа в войне, непрекращавшаяся классовая борьба, народные силы, завоевавшие победу,-всё это оставалось нераскрытым или было нарочито затушёвано. Зато вопреки историческим факта»! превозносилась роль Александра I и придворной камарильи. Обильный фактический материал этих работ далеко не всегда точен (Михайловского-Данилевского даже современники называли «первым после Крылова русским баснописцем»).
Низкопоклонство русских дворянско-буржуазных историков перед западноевропейской историографией сказалось в усвоении ими «пронаполеоновской» точки зрения. Военные события 1812 г. и особенно отдельные крупные сражения трактовались в духе «французской» концепции, всячески восхвалялся гений Наполеона, принижалась или даже вовсе отрицалась роль Кутузова, Бородино объявлялось безоговорочной «победой» Наполеона и т. д. Семитомное юбилейное издание «Отечественная война и русское общество» (1912 г.) носило на себе яркую печать этой же фальсификации: превозносилось владычество «культурных» французов в захваченных областях, восторженно характеризовался наполеоновский «муниципалитет» в Москве и т. д. Положительным моментом явился выход в свет многотомных документальных изданий Военно-ученого архива Главного штаба (21 том) и «Бумаг, относящихся до Отечественной войны 1812 года, собранных и изданных П. И. Щукиным» (10 томов), однако научному исследованию этот материал не подвергался.
М. Н. Покровский и его школа оставили без внимания указания классиков марксизма на захватнический характер наполеоновских войн и дали в корне ложную оценку войны 1812 г. Покровский отрицал национальный характер войны и название «Отечественная» брал в пренебрежительные кавычки. По его мнению, война 1812 г. велась исключительно в интересах крупного дворянства, а патриотизм народа проистекал из желания защитить от французов своих кур и гусей. Вопрос о виновниках войны Покровский считал «совершенно праздным» и доказывал, что Наполеон вынужден был напасть на Россию в интересах собственного самосохранения.
Резко принижал Покровский и значение народных героев, в том числе Кутузова; он начисто отрицал за ним руководство военными действиями и полагал, что «события развивались совершенно стихийным путём». Ложная концепция Покровского решительно не соответствует фактам и находится в резком противоречии с положениями марксизма-ленинизма.
Значительную работу над изучением Отечественной войны 1812 г. на базе марксистской методологии начали советские историки. Начаты серьёзные архивные изыскания, издания документальных материалов. Вышли многочисленные исследовательские работы, посвященные ходу войны и контрнаступлению Кутузова (П. А. Жилина, Л. Г. Бескровного и др.), вышел ряд томов монументального издания документов о великом полководце.
1. НОВОЕ В НАУЧНОЙ ПОЛЕМИКЕ И ЭТИКЕ
Мы живем в пору почти абсолютной свободы слова, которую я считаю единственным благом для ученого люда от посткоммунистического режима. Для полемики нет цензурных ограничений: любой россиянин может говорить и печатать (если есть деньги) практически все - хоть самый несусветный вздор, пошлость, халтуру. Казалось бы, теперь легче, нежели при Советской власти, двигать вперед науку, докапываясь в спорах до истины. Но мой почти полувековой опыт научной полемики позволяет в этом усомниться. Прежде нас критиковали сверху, "исправляя" нашу позицию в угоду "верхам". Теперь мы критикуем друг друга без оглядки наверх, воспринимая позицию оппонентов в меру собственной профессиональной и нравственной достаточности или испорченности. Я могу судить обо всем этом сравнительно-исторически на примерах, пережитых мною за последние 40 лет, - и при том, и при этом режиме.
Впервые затеял я дискуссию, на тему именно "Двенадцатого года", в 1963 г., предложив в журнал "Вопросы истории" статью с пересмотром официозных оценок войны 1812 г. (особенно вульгарной идеализации М.И. Кутузова). Редакция "Вопросов истории" в испуге отпрянула от статьи. Тогда я переслал ее в Идеологическую комиссию при ЦК КПСС. Та предложила Отделению истории АН СССР обсудить статью. Руководство Отделения засуетилось. Его академик-секретарь Е. М. Жуков трижды писал мне, молодому тогда кандидату наук, о том, что обсуждение моей статьи назначено, перенесено и, наконец (когда хрущевскую "оттепель" уже сменил брежневский "застой"), отменено. Вместо обсуждения мне был прислан "развернутый отзыв", подписанный Л.В. Черепниным и И.В. Бестужевым.
Полагаю, что сочинил тот отзыв именно Бестужев (он тогда еще не называл себя, как теперь, Бестужевым-Лада), а Черепнин лишь подмахнул его для солидности - уж очень далек был 1812 год от его "средневековых" интересов. Козыряя цитатами из Маркса и Ленина (все ссылки в отзыве были сделаны только на эти две фамилии), авторы отзыва похерили все мои суждения как "бездоказательные". Сделать это по отношению к Кутузову им было нелегко. Ведь ни у Маркса, ни у Ленина нет ни одного доброго слова о Кутузове. Черепнин и Бестужев поучали меня так: Ленин "называл Клаузевица, Гнейзенау, Шарнгорста, Блюхера "лучшими людьми Пруссии", а ПОЭТОМУ и "Кутузов вполне заслуживает столь же высокой оценки".
Я понял тогда, что тема "Двенадцатого года" для меня закрыта, и на два десятилетия, до горбачевской "перестройки", отошел от работы над ней, занявшись историко-революционными темами. Но и здесь, кстати говоря, мне довелось пережить не единожды предвзято-критическую проработку моих исследований в научно-чиновничьих и партийных "верхах", вплоть до журнала ЦК КПСС "Коммунист", о чем я подробно рассказал в автобиографическом очерке.
Что касается 1812 года, то, вернувшись к этой теме с началом "перестройки", я оказался вновь зачинщиком дискуссий, которые, однако, теперь стали вольготнее. Так, после моей рецензии под названием "Кладезь ошибок" о дилетантски-конъюнктурной книге О.В. Орлик "Гроза двенадцатого года…" (жур. "В мире книг". 1988. № 4) новый академик-секретарь Отделения истории АН СССР И.Д. Ковальченко и проф. А.А. Преображенский потребовали от редакции журнала напечатать не только их письмо против "абсурдных" нападок "разнузданного" рецензента, но и "объяснение по поводу самого факта публикации" моей рецензии. При этом Ковальченко и Ко в поисках карательных санкций против журнала обратились в ЦК КПСС и Госкомиздат СССР. Увы! - времена изменились: "верхи" на этот раз промолчали, а редакция "В мире книг" напечатала - вместе с письмом трех историков - мой ответ им и "Взгляд со стороны" А.Г. Тартаковского, который солидарно со мною опроверг "раздраженные инвективы" авторов письма в защиту книги, "изобилующей ошибками, само количество которых превышает всякую меру".
Следующую "почтовую дуэль" мне пришлось выдержать уже после распада СССР. В № 2 журнала "Отечественная история" за 1992 г. была опубликована моя рецензия о совместном труде Б.С. Абалихина и В.А. Дунаевского "1812 год на перекрестках мнений советских историков" - рецензия в целом положительная, но с научной полемикой. Оба историка, вероятно, почитавшие собственный труд как непогрешимый шедевр, приняли мою полемику с ними в штыки. Не уловив духа времени, они по-старинке сопроводили выпад против моей рецензии - выпад снобистски пустозвонный, но гневный, оснащенный почти матерной бранью (Троицкий, мол, "фальсифицирует", "непрерывно поносит" и т. д.) - сопроводили его жалобой начальству, на этот раз, в отсутствие ЦК КПСС, - к руководству РАН. Журнал "Отечественная история", подведомственный РАН, опубликовал текст Абалихина и Дунаевского, но дал и мне возможность ответить им в № 3 за 1993 г., где я подчеркнул, что говорим мы на разных языках - и по существу (у меня факты, у них домыслы), и по тону.
Отмечу здесь, что во время "почтовой дуэли" с О.В. Орлик и ее покровителями я предлагал журналу "В мире книг" на роль арбитра любого из трех: не только А.Г. Тартаковского, но и Б.С. Абалихина с В.А. Дунаевским. Андрей Григорьевич, узнав об этом, тогда же меня предуведомил (считаю возможным процитировать письмо одного покойника о двух других; теперь это - исторические документы): "Дунаевский - подхалим, состоит при Ковальченко, лизоблюдствовал перед Нарочницким и я не уверен, что он в состоянии занять честную позицию, тем более, что и дела толком не знает. Абалихин - человек глупый, малообразованный, тесно связанный с Дунаевским, и их позиция будет, мне думается, примерно одинаковой". Вспоминаю здесь, как студенты моего спецсеминара без всякого зла на Абалихина и Дунаевского просто для краткости соединили две их фамилии в одну: Абалдун.
Ту характеристику, которую дал Абалихину Тартаковский, подтвердил посмертно изданный (почему-то в Калмыкии) труд Бориса Сергеевича, очень показательный и с научной, и с этической точки зрения для современной историографии "Двенадцатого года". Его отличительные черты - амбициозная категоричность при малой компетентности и большой предвзятости. Они налицо и в панегирическом предисловии В.Г. Сироткина, который величает Абалихина академиком, не уточняя, что Абалихин был членом академии… города Балашова Саратовской области.
Впрочем, к Сироткину я еще вернусь. А пока - речь об умозаключениях Абалихина. Он не согласен со мной в том, что термин "Отечественная" применительно к войне 1812 г. был введен в научный обиход А.И. Михайловским-Данилевским в 1839 г., ибо, мол, "так называли войну те, кто в грозный 1812 год проливал свою кровь на полях Отечества". Борис Сергеевич так и не понял: мало ли кто и как называл войну где-либо - не об этом речь; в научный обиход ввел термин Михайловский-Данилевский, до него никто из историков ни в каком исследовании "отечественной" войну 1812 г. не называл.
Малая компетентность и большая предвзятость Б.С. Абалихина сквозят в его работе с источниками. Поражаясь "наивности", с которой я определяю численность "Великой армии" Наполеона в Бородинской битве по ведомости, опубликованной Ж. Шамбре, Абалихин (скорее всего, и не лицезревший эту ведомость) сообщает, что она "была составлена 22 августа", т. е. за 4 дня до сражения и потому не важна. А ведь там учтены и те части, которые 21 августа были откомандированы от армии, но присоединились к ней 26 августа, т. е. к самому началу битвы.
Далее. Оспаривая мою ссылку на данные Военного министерства Франции о потерях французов при Бородине, опубликованные П. Денье, Абалихин возмущается: "Такие цифры фигурировали в наполеоновских бюллетенях", а "в русском обществе даже ходила пословица: "Лжешь, как бюллетень". Либо Борис Сергеевич не заглядывал ни к Денье, ни в "бюллетени", либо он все перепутал (трудно сказать, что хуже), но цифры там разные: у Денье - 28 086, в 18-м "Бюллетене Великой армии" - 10 000 человек.
По убеждению Абалихина, французские данные о потерях Наполеона - это "миф, рассчитанный на простаков". "Патриотически" отмахнувшись от них, он без всяких ведомостей, умозрительно, но с присущей ему категоричностью "сосчитал" потери французов в 60 тыс. человек.
Прощаюсь с Б.С. Абалихиным на веселой ноте: только смех (если не вздох…) могут вызвать у серьезных специалистов его попытки оправдать "перебеганье" русских войск весь день Бородинской битвы справа налево, реанимировать опровергнутую еще царскими историками версию о том, что Л.Л. Беннигсен при Бородине помешал Кутузову выигрышно использовать "засадный корпус", доказать, что Березинская операция не удалась россиянам в главном по вине… Александра I и, самое забавное, что Кутузов не был царедворцем, а как полководец превосходил Наполеона.
Я так подробно остановился на Б.С. Абалихине, во-первых, потому, что и полемика его, и этика перекликаются, как вы еще увидите, с творчеством ныне действующих историков, а также потому, что его калмыцкое издание рекламировано похвальной рецензией в журнале "Вопросы истории" (№ 11-12 за 2001 г.). Авторы этой рецензии - присутствующий здесь С.А. Малышкин и А.А. Орлов - внушают нам, что Абалихин все "скрупулезно подсчитывает" и "стремится объективно показать", что его концепция "в целом возражений не вызывает", хотя (как скромно признают рецензенты) "поводы для критики Абалихина, безусловно, есть".
Вернусь ненадолго к В.Г. Сироткину. Этот историк, очень бойкий и в жизни и в творчестве, не любит глубокого рытья источников и пишет книги на темы 1812 года поверхностно, но с абалихинским апломбом. Впрочем, его монография "Дуэль двух дипломатий", изданная в 1966 г., когда в СССР, по крайней мере, старалась бдеть научная редактура, весьма основательна. Другая же его книга, "Отечественная война 1812 г.", увидевшая свет на волне "перестройки" (1988 г.), написана столь небрежно, что даже школьник Иван Емельянов, насчитав в ней более 40 ошибок, опубликовал разносную рецензию (на целую полосу "Учительской газеты") и заключил не без оснований, что "читать такую книгу просто вредно".
Еще поверхностнее недавний труд Сироткина "Наполеон и Россия" (М., 2000). Достаточно сказать, что Владлен Георгиевич полагает, будто из "всемирной историографии" "странным образом выпала (?? - Н. Т.) одна из ключевых тем - "Наполеон и Россия", тогда как ее освещают 7-томник "Отечественная война и русское общество" (М., 1911-1912), 3?томник А. Вандаля "Наполеон и Александр I" (рус. изд.: СПб., 1910-1913) и десятки монографий российских, французских, польских, англоязычных и прочих историков от Ж. Шамбре и Д.П. Бутурлина до наших современников В.Н. Земцова и А.И. Попова. Столь же странным образом Сироткин доселе не находит ответа на "вечный вопрос" "Кто все же поджег Москву в 1812 году?" (С. 6, 341), хотя на него вполне определенный ответ дали еще современники и герои 1812 г. (М.И. Кутузов, А.П. Ермолов, Д.В. Давыдов и др.), а затем и специалисты-историки.
При этом В.Г. Сироткин по обыкновению вальяжно-снисходительно судит о своих предшественниках - даже о таких, как Е.В. Тарле. Кстати, я в его представлении "специалист по народникам", занимающийся почему-то и его, Сироткина, темой "Двенадцатого года". Выходит, 6 моих книг и полсотни статей специально о 1812 г., не считая разделов на ту же тему в моих учебниках - вузовских и школьных, не "тянут" до уровня специалиста.
Особый (я бы назвал его абалихинско-сироткинским) стиль в современной историографии "Двенадцатого года", а именно сочетание поверхностности и претенциозности при малой компетентности, довел в последнее время до крайности А.В. Шишов. Его книга "Неизвестный Кутузов" с подзаголовком "Новое прочтение биографии" и с эмблемой на обложке "Архив" (М., 2001) - это циничный вызов специалистам. В ней нет ничего нового, ничего неизвестного, а ссылок на архивы - 3 (три), и все они списаны из монографии Ю.Н. Гуляева и В.Т. Соглаева "Фельдмаршал Кутузов" (М., 1995), как, впрочем, списаны оттуда же названия всех глав книги Шишова и значительные куски текста. Я уж не говорю о том, что треть книги (120 с.!) составили приложения - сплошь давно опубликованные документы.
Кстати, - о монографии Ю.Н. Гуляева и В.Т. Соглаева. Она намного серьезнее опуса Шишова. В ней действительно есть и новые факты, и отказы от старых версий (например, отвергнут надуманный тезис П. А. Жилина о "конфликте между Кутузовым и царским правительством" и опровергнуто расхожее мнение о том, что после смерти Кутузова его семья будто бы бедствовала по вине Александра I. Но большей частью Гуляев и Соглаев следуют в русле официозной трактовки, навязчиво идеализируя Кутузова и старательно замалчивая критические отзывы о нем его соратников и современников. Назвав трех лиц (Л.Л. Беннигсена, А.Ф. Ланжерона и А.П. Ермолова), позволивших себе высказаться "о так называемых (! - Н.Т.) негативных качествах Кутузова", они объясняют такие высказывания "завистью" и "недопониманием масштабности" их героя. Но ведь резко критически отзывались о Кутузове генералиссимус А.В. Суворов, П.И. Багратион, Н.Н. Раевский, М.А. Милорадович, Д.С. Дохтуров, канцлер АА. Безбородко и многие другие знаменитости. Что - все они (включая Суворова) завидовали Кутузову и "недопонимали" его "масштабность"?
В последнее десятилетие выдвинулся ряд специалистов по нашей теме, работающих более творчески, чем "Абалдун" и В. Г. Сироткин, или даже Ю.Н. Гуляев и В.Т. Соглаев. Это - В.М. Безотосный, А.А. Смирнов, А.И. Попов. Однако их исследовательские приемы и этические нормы бывают (возможно, не всегда по их инициативе, а иногда и по стечению обстоятельств) более предосудительны, чем даже партийная цензура в СССР. Имею в виду соавторство, редактуру и, главное, прямо-таки абалихинскую предвзятость. Поясню это на примерах из собственного опыта.
Безотосный, с которым мы, судя по его рецензии о моей книге "Отечественная война 1812 г. История темы", принципиально расходимся в самом подходе к нашей теме, записан ко мне (без моего ведома) соавтором двух статей о российских генералах в энциклопедии "Немцы России", а Смирнов точно так же - соавтором статьи о Кутузове в энциклопедии "Отечественная история", куда Александр Александрович вписал новую дату рождения Кутузова. Она, по-моему, абсолютно безосновательна, но за нее теперь и я ответствен… как соавтор Смирнова.
А какова теперь редактура? Заказанную мне статью о пожаре Москвы для энциклопедии "Отечественная война 1812 г." (под ред. В.М. Безотосного) отредактировали так, что она возымела, по сути дела, обратный смысл: сожгли Москву не столько россияне, сколько французы. В советское время ни один редактор не позволял себе такого "творчества" с моими текстами. Естественно, я потребовал снять мою фамилию с переиначенного варианта этой статьи.
Что касается предвзятости, то она у специалистов по нашей теме, как ни жаль, сегодня по-прежнему в моде. Вот, например, А.И. Попов (автор серьезного труда о Бородинской битве) по-сироткински уничижает своих предшественников, авторитетных ученых. Дело даже не столько в том, что тексты его пестрят такими вердиктами: В.А. Федоров "фальсифицирует", А.В. Фадеев "лгал" и "беспардонно фальсифицировал", Л.Н. Бычков "высосал из пальца", П.Г. Рындзюнский "врал", Е.В. Тарле "выдумал" и т. д. Главное, он судит о позиции Тарле не по его классическим монографиям ("Наполеон" и "Нашествие Наполеона на Россию"), а по статьям о Кутузове и Бородине, написанным перед смертью под давлением сверху и не характерным для его творчества.
А вот и самый разительный пример научной и этической непозволительности в полемике по нашей теме. Его выказал присутствующий здесь А.А. Смирнов (я рад его присутствию). Он процитировал в одной из своих публикаций мое частное письмо к нему от 1 июня 1999 г. - процитировал без моего ведома. Согласитесь, это уже не этично. Но Александр Александрович, цитируя и комментируя мое письмо, оглупил его смысл. Вот что сказано в моем письме. "Более всего шокирует меня Ваш пиетет к письму Кутузова французам, в котором "Кутузов поручал попечению неприятеля оставшихся в Москве наших раненых" <…> Верхом цинизма надо считать поведение Кутузова, который зажег Москву, лишил ее "огнегасительного снаряда", бросил в городе, заведомо обреченном на сожжение, десятки тысяч своих раненых и ПОСЛЕ ЭТОГО… поручил их "попечению неприятеля". Вы полагаете, что "аналогично (?? - Н. Т.) поступали и французы". По-моему, дико даже вообразить, чтобы французы в 1814 г. зажгли Париж, вывезли бы из него "огнегасительный снаряд", бросили бы в нем 20 тыс. своих раненых и поручили бы их "попечению неприятеля". Уверен, что любой француз поднимет Вас на смех за такое воображение".
А вот как интерпретировал меня Смирнов. "В ответ на мое доверие к письму Кутузова Троицкий заявил: "Уверен, что любой француз поднимет Вас на смех за такое воображение". Как же тогда расценить ответ Мюрата на это письмо: "Прочитав письмо, Мюрат отвечал: "Касательно больных и раненых излишне поручать их великодушию французских войск: французы на пленных неприятелей не смотрят, как на врагов"? По Троицкому, это - лицемерие маршала Франции. По-моему, именно такая оценка Троицкого может вызвать возмущение французов".
Вот уж истинно: "ему - про Фому, а он - про Ерему". Сравните. Я говорю: дико даже вообразить, чтобы французы поступили АНАЛОГИЧНО россиянам, т. е. зажгли бы Париж, вывезли бы из него противопожарные средства, бросили бы в нем своих раненых и после этого (!) поручили бы их "попечению неприятеля". Смирнов же выбирает отсюда только то, что и французы поручали своих раненых попечению неприятеля; следовательно, мнение Троицкого возмутит французов. Это напоминает мне случай из моей жизни в начальной школе, когда мой одноклассник Ваня, по прозвищу "Телепень", заспорил со мной о том, кто больше, - лев или тигр. Я говорю - лев, он - тигр, и показывает мне напечатанное в учебнике: "Тигр еще больше, чем лев, похож на кошку". Ваня - Телепень видел здесь только "тигр еще больше, чем лев", - остальное его не интересовало.
Заканчиваю. "Отечественная война 1812 года" как историографическая проблема остается столь же дискуссионной, сколь и актуальной. Меняются времена и подходы к проблеме, но по-прежнему мешают поиску истины как объективные, так и субъективные мотивы. Если в советское время это были цензура, конъюнктурщина и недосказанность, то сегодня - вседозволенность, безответственность и дилетантизм. Мешают исследователям во все времена и "розовые очки" ложного патриотизма - именно ложного, а не истинного, который, по мудрому определению В.Г. Белинского, "обнаруживается не в одном восторге от хорошего, но и в болезненной враждебности к дурному, неизбежно бывающему <…> во всяком отечестве".
Тем не менее, есть прогресс в изучении "Двенадцатого года". Содержательны и полезны иные труды и тех историков, с кем я сегодня дискутировал: В.М. Безотосного, А.А. Смирнова, А.И. Попова, А.С. Малышкина. Особо выделю новаторские исследования В.Н. Земцова о Бородинском и А.А. Васильева о Малоярославецком сражениях, А.И. Ульянова о Тарутинском периоде, цикл статей С.В. Шведова о комплектовании, численности и потерях русских войск. Уверен, будут подлинно научные выступления и в рамках нашей конференции.
Здесь уместно, по-моему, объяснить, почему мои историографические обзоры, доклады, рецензии носят преимущественно критический, а не похвальный характер. В свое время М. Е. Салтыков-Щедрин оценил свой журнал "Отечественные записки" как "дезинфицирующее начало в русской литературе", ибо "читать русскую книгу" нередко "все равно, что нюхать портки чичиковского Петрушки". Мне давно и очень захотелось, чтобы такое "дезинфицирующее начало" было и в нашей историографии, а поскольку желающих выступить в сколько-нибудь похожей роли не нашлось, я взял эту неблагодарную, но, полагаю, необходимую роль на себя, рискуя, конечно, обзаводиться недругами даже из числа бывших друзей.
Вопрос интерпретации причин и последствий Отечественной войны 1812 года до сих пор дискутируется. Славные страницы российской истории давно пролистаны, казалось бы, заучены назубок, а потому малоинтересны. Лишь юбилеи приковывают блуждающие взгляды общественности к некой проблеме. Так, нынешнее 190-летие Отечественной войны 1812 года стало поводом задуматься, правильно ли мы себе представляем, кому обязаны победой...
Кто достоин победы? Для французов неведомо понятие "война 1812 года" - это лишь эпизод наполеоновских захватнических кампаний, которые велись с начала XIX в. Вместе с тем поход в Россию стал роковым для Наполеоновской империи (в историографии нет понятия "Французская империя", есть "Наполеоновская империя", или "Первая империя"). Хотя вопрос, кто выиграл войну, по-прежнему дискутируется. "Некоторые, их и историками-то не назовешь, занимаются тем, что втискивают факты и документы в прокрустово ложе "заказной схемы". Вписывается тот или иной факт в эту схему - его берут на вооружение, нет - "забывают" о нем, - рассказывает Петр
Черкасов, доктор исторических наук, руководитель Центра французских исторических исследований Института всеобщей истории РАН, лауреат премии Е.В. Тарле. - Такой подход к работе с источниками был распространен в советские времена". Первым, кто обратил внимание на подобные "ошибки", был профессор Николай Алексеевич Троицкий. Ученый обнаружил в архивах и опубликовал первоисточники: точное число солдат в русской и французской армиях на всех этапах войны. Троицкий выяснил, что общая численность армии Наполеона, разбросанной по всей Европе, составляла 1 046 567 человек. В Россию же французский император привел 448 тыс., которым реально противостояли три русские армии общей численностью 317 тыс. солдат. Окончание военных действий увидели 30 тыс. солдат Наполеона и 120 тыс. - наших. До границы под предводительством Кутузова русских дошло 40 тыс. Петр Черкасов считает, что чем больше документально подтвержденных фактов будет обнародовано, тем меньше специалисты смогут "фантазировать". Тогда-то наши и европейские историки придут к более или менее единому мнению относительно Отечественной войны. Тирания за гуманизм Наполеон пришел в Россию не только как завоеватель, но и как реформатор. К примеру, император организовал в Москве городское управление по типу мэрии. Говорят, Бонапарт собирался даже отменить крепостное право. В "Ответе французского гренадера" великий корсиканец писал: "Недалеко то время, когда мы дадим свободу вашим братьям, уничтожим рабство в Российской империи и восстановим вас в правах". Позже Наполеон высказывался о русских в том духе, что "они столь же темны, сколь и бесправны". Отмена крепостничества обернулась тем, что белорусы стали грабить и жечь усадьбы помещиков. Эксперимент со свободой прекратили. Черкасов считает, что в 1812 г. Наполеон думал только о легитимизации своего трона: "Бонапарт обращался к европейским монархам: мой кузен, мой брат. Выскочка, достигший вершины славы на революционной волне и укротивший породившую его революцию, хотел войти в круг богоизбранных монархов! Наполеон не помышлял подрывать основы монархии в России, он лишь хотел примерно наказать Александра I, уклонявшегося от договоренностей, достигнутых в Тильзите. Российский император не желал участвовать в блокаде Англии, это наносило тяжелый урон нашей экономике. Наполеон пытался увлечь Александра (как ранее его отца - Павла I) идеей захвата Индии, "жемчужины" Британской империи. "Русская кампания" была задумана Бонапартом как наказание строптивого Александра, никаких реформ для России запланировано не было". Зато они были запланированы для Польши. Ни одно славянское государство не помогло России в годину Отечественной войны. Мало того, братья-славяне, чьи земли тогда входили в состав Австрийской империи, воевали против нас. Раньше было не принято обсуждать семейные споры между славянами. Спустя многие годы "вспомнились" хулиганские стишки Дениса Давыдова: "Поляки, с Русскими вы не вступайте в схватку: мы вас глотнем в Литве, а вы...м в Камчатку". С кем уж точно нашли общий язык русские, так это с... евреями.
Евреи на стороне антисемитов Положение еврейской нации, традиционно гонимой в России, было унизительным. Евреи, лично свободные люди, не имели паспортов, им было запрещено жить в столице. Тем удивительнее, что изгои сыграли важную роль в войне 1812 г. Петр Черкасов отыскал в Военно-историческом архиве любопытные документы - открылось имя разведчика Ушера Жолквера, который сообщал о передвижениях французских войск еще до начала войны! Этот добытчик информации пережил плен, выдержал пытки (не признавшись в шпионаже, съел инструкцию, полученную от Багратиона). Некоторое время после окончания войны 1812 г. он не давал о себе знать, пока нужда не принудила написать прошение императору. Разведчик перечислил свои заслуги, привел свидетельства военных, с которым работал. Его вызвали в Петербург на аудиенцию к начальнику Главного штаба. Жолквер получил, что просил, - паспорт и немалую по тем временам сумму в 300 рублей. Случай с Жолквером не был единичным. Десятки агентов-евреев самоотверженно помогали русским. "Удивительно, что они (евреи) в 1812 г. отменно верны нам были, даже помогали, где только могли, с опасностью для жизни", - писал в дневнике будущий император Николай I. В войну 1812 г. вышел законодательный акт "Учреждение для управления Большой действующей армии". На основе одного из секретных дополнений этого документа - "Образования высшей воинской полиции" - была организована русская контрразведка. Курировал ее начальник Главного штаба армии. Полковник Турский был одним из руководителей русской армейской разведки. Еще в 1811 г. он обосновался в Белостоке, где создал широкую сеть осведомителей из числа местных евреев, с помощью которых получал ценную информацию о составе, численности и передвижении французских войск на территории Герцогства Варшавского. Французское военное командование тоже пыталось организовать в приграничном районе сеть осведомителей, но евреи не шли на контакт с французами. Пришлось "окучивать" поляков. "Надо сказать, русская (еврейская) агентура действовала куда более эффективно, нежели французская (польская), - утверждает Черкасов. - Благодаря евреям русское военное командование не было застигнуто врасплох, когда 12 июня по старому стилю 1812 г. армия Наполеона вторглась в Россию. Агентура также блестяще сработала, когда отступавшие от Москвы французы в ноябре 1812 г. вторично оказались на территории Западного края". Почему же евреи помогали России? Семиты были чрезвычайно патриархальными. Они жили в замкнутых общинах, многие не знали державного языка и жили по указаниям раввина. Русское правительство безуспешно пыталось вовлечь "отколовшееся" население в хозяйственную жизнь страны, предлагая им заняться земледелием. Власти даже не знали, сколько евреев проживает в России - те скрывали количество детей, видимо, опасаясь налогообложения и рекрутской повинности... Глубоко религиозные семиты считали, что европейская революция под предводительством атеиста разрушила уклад жизни французских евреев. Так Бонапарт снискал себе славу посланника дьявола. Начальник III отделения, генерал-адъютант Бенкендорф (в начале войны 1812 г. полковник, командир одного из первых партизанских отрядов) вспоминал: "Мы не могли нахвалиться усердием и привязанностью, которые выказывали нам евреи". Генерал от инфантерии граф Милорадович тоже был в восторге от "общинного" народа: "Эти люди самые преданные слуги государя, без них мы не победили бы Наполеона и я не был бы украшен орденами за войну 1812 г.". Милорадович даже позволял своим любимцам, вопреки императорскому запрету, проживать в столице. На Западе давно обратили внимание на проблему соотнесения национальной и общемировой истории. Принцип "наши - хорошие, остальные - плохие" доминирует почти во всех странах. Переломить это ханжеское отношение к истории, пожалуй, основная задача современных ученых. Недаром академик Александр Чубарьян, директор Института всеобщей истории РАН, ректор Государственного университета гуманитарных наук, президент Российского общества историков-архивистов, подчеркивает: "Правда истории, какая бы она ни была горькая, полезна! Нужно решить, чему отдать предпочтение: покаянию или забвению?" Наталья Сергеева
2. ИСТОРИОГРАФИЯ О КРЫМСКОТАТАРСКИХ ПОЛКАХ РУССКОЙ АРМИИ (1807-1817)
Несмотря на то, что на общем фоне недостаточного изучения вопроса истории военной службы крымских татар в русской армии (1784-1920 гг.) период истории крымских конно-татарских полков (I807-1817 гг.) исследован лучше всего, тем не менее нельзя не признать факта, что он изучен не полностью.
До сих пор не появилось отдельной работы по данной проблеме. В тех работах, которыми мы располагаем на сегодняшний день, недостаточно полно (порой даже с ошибками) отражены вопросы формирования, комплектования, боевого пути крымско-татарских полков в ходе, а особенно - после военных действий. Совершенно отсутствует анализ боевых операций, в которых принимали участие крымские татары, в общем контексте военно-стратегических планов русского главнокомандования и сражений, в которых принимали участие крымские конно-татарские полки. Недостаточно исследованы биографические данные об офицерах полков, не говоря уже о нижних чинах. Не опубликованы именные списки нижних чинов. Именные списки офицеров, которыми мы располагаем, даны без привязки последних к сотенному расписанию полков, что затрудняет представление об организации сотенного командования и лишает четкости и организованности имеющийся в научном обороте материал.
Недостаточно освещается вопрос об истории первых воинских формирований крымских татар - Таврических татарских дивизионах бешлейского войска (1784-1796 гг.) в контексте истории крымских конно-татарских полков. А ведь немалую роль в истории этих полков сыграл опыт службы бешлейских дивизионов. Он оказался поистине бесценным при формировании полков, прошедших свой боевой путь в составе русской армии. Появившиеся недавно две публикации в некоторой степени восполняют данный пробел, однако этого явно недостаточно. В настоящее время в издательстве "Доля" вышла книга, посвящённая вышеозначенным формированиям.
Недостаточны и скупы сведения о командирах полков - Кая бее Балатукове, Ахмед бее Хункалове, Абдулле are Мамайском и Али мурзе Ширинском.
Обратившись к досоветской историографии проблемы изучения.крымских конно-татарских полков, необходимо отметить, что в обобщающих трудах, посвящённых Отечественной войне 1812 года и заграничным походам русской армии крайне мало можно узнать о боевом пути и истории вышеозначенных крымско-татарских формированиях. В лучшем случае имеются скользкие упоминания о существовании полков, сформированных из крымских татар, в худшем - о них вообще замалчивается и их история прослеживается лишь в контексте истории иррегулярных воинских формирований казачьего войска.
Таким недостатком страдают всем известные работы Д.И. Ахшарумова, Д.П. Бутурлина, А.И. Михаиловского-Данилевского, М.И. Богдановича.
Труды крупнейших представителей так называемой русской буржуазной историографии также игнорируют тему участия национальных формирований в воине 1812 года (в том числе и крымско-татарских).Таковы работы А.Н. Попова , В.И. Харкевича , К.А. Военского , А.Н. Витмера , а также изданный в 1911-1912 гг. коллективный труд "Отечественная война и русское общество" в семи томах под редакцией А.К. Дживегелова, С.П. Мельгунова, В.И. Пичеты. Этот труд был издан к столетию войны и по праву считается "высшим достижением буржуазной и вообще всей русской дореволюционной историографии 1812 г" . Таким образом, мы действительно видим, что в дореволюционных обобщающих трудах, посвященных Отечественной войне 1812 года и заграничным походам русской армии, можно мало узнать о боевом пути и истории крымско-татарских формирований. В лучшем случае там есть скользкие упоминания, в худшем - о них вообще замалчивается.
Изучение Отечественной воины 1812 года не прекращалось и при Советской власти.
Из наиболее ярких работ первого периода советской историографии (1917- 1930 гг.) о войне 1812 года следует отметить труды одного из выдающихся отечественных историков - М.Н. Покровского . Впрочем, ход войны 1812 года М.Н. Покровский обозревал лишь в общих чертах , поэтому, естественно, за глобальным характером работ, участие национальных формирований в войне против агрессора (в том числе, естественно, и крымско-татарских), не рассматривалось этим историком.
Второй период советский историографии (вторая половина 1930-х - середина 1950-х годов) характеризуется появлением довольно большого количества обобщающих работ, однако и в этих трудах крымские татары оказались обойдёнными вниманием .
Третий период советской историографии не внёс радикальных изменений в процесс изучения национальных (в том числе и крымско-татарских) формировании, в войне 1812 года .
Впрочем, в работе В.И. Бабкина можно встретить упоминание о том, что крымские татары приняли решение о сформировании четырёх конных полков с обязательством обеспечить ратников продовольствием, обмундированием, амуницией на весь период действий ополчения .
Другой достаточно авторитетный советский исследователь Л.П. Богданов упоминает о существовании крымско-татарских конных полков, рассказывая о русской кавалерии на начало войны 1812 года . В то же время необходимо заметить, что Л.П. Богданов всего лишь привел данные, которые задолго до него были известны дореволюционному исследователю Г.С. Габаеву .
Таким образом, можно сделать вывод, что в обобщающих трудах, посвященных Отечественной войне 1812 года (как в русской дореволюционной, так и в советской историографии) о военной службе крымских татар в русской армии в указанный период в лучшем случае мы имеем редкие упоминания о существовании полков, сформированных из крымских татар, в худшем - о них вообще замалчивается и их история прослеживается лишь в контексте истории иррегулярных воинских формировании казачьего войска.
Такова ситуация с обобщающими работами. Теперь необходимо обратиться к работам, посвященным истории русской кавалерии, ведь воинские формирования из крымских татар служили в кавалерийских войсках (за исключением сформированной 17 апреля 1882 г. из сверхштатных новобранцев, составлявших пеший эскадрон Крымской стрелковой роты, которая была упразднена 24 декабря 1893 г. .
Из наиболее значительных дореволюционных исследований по истории русской кавалерии необходимо назвать труды В. Броневского , С. Маркова , В.Х. Казина , а также всем известное издание 1914 года (одна из серии справочных книжек императорской главной квартиры) .
Впрочем, и эти обобщающие работы дореволюционных авторов не меняют общей картины недостаточного изучения проблемы истории военной службы крымских татар в период Отечественной войны 1812 года. В лучшем случае мы имеем лишь упоминания о крымских татарах.
В советский же период вовсе происходило замалчивание сведений об участии крымских татар в войнах против наполеоновской Франции. Впрочем, в указанный период практически не появлялось (за редким исключением) работ по истории русской кавалерии .
Вышедшая в 1992 г. книга А.И. Бегуновой (выход которой был бесспорно выдающимся событием в истории изучения русской кавалерии) лишь вскользь упоминает об участии Симферопольского конно-татарского полка в Бородинском сражении .
Таким образом, ни обобщающие работы по истории Отечественной войны 1812 года, ни общие работы по истории русской кавалерии не дают нам цельной картины истории крымско-татарских конных полков. Поэтому нам необходимо обратиться к краеведческим работам, в той или иной степени затрагивающим вопросы военной службы крымских татар в русской армии.
Первым серьёзным исследователем, который обратился к проблеме изучения военной службы крымских татар под знаменами русской армии, был полковник Исмаил Мурза Муфтизаде (3.05.1841 - 1917 гг.) (до настоящего времени годы жизни были неизвестны - М.М.), сын генерал-майора Батыр-Челеби Муфтизаде.
В 1899 г. в N 30 "Известий Таврической учёной архивной комиссии" появляется работа И.М. Муфтизаде . В этом же году в Таврической губернской типографии издаётся оттиск этой же работы .
В данном сочинении история крымских конно-татарских полков излагается на девяти страницах . Автор излагает историю формирования, боевого пути, касается судеб отдельных офицеров, приводит именные списки штаб- и обер-офицеров Симферопольского, Перекопского, Евпаторийского и Феодосийского полков. В заключение Исмаил Мурза пишет по поводу участия крымских конно-татарских полков в войнах против наполеоновской Франции следующее: "Из всех вышеозначенных фактов видно, что татарские полки Крыма вернулись домой через шесть с половиною лет, вернулись не в том составе и не в том виде, как вышли из Крыма, но зато в точности исполнив долг присяги и послужив Отечеству с некоторою пользою и славой, о чем свидетельствуют раны, полученные крымцами, и знаки отличия, а также свидетельства их начальства" .
Во второй своей работе первый историк военной службы крымских татар под знамёнами русской армии уделяет участию крымских конно-татарских полков несколько больше места , но дополнения автора не столь существенны. Вместе с тем весьма ценен помещённый на трех страницах список генералов, штаб- и обер-офицеров Симферопольского конно-татарского полка, возвратившихся в Крым с Отечественной воины 5 октября 1814 г. в Симферополь.
Достаточно важными для нас представляются работы полковника русской армия Г.С. Габаева, а именно: "Крымские татары под русскими знаменами" и "Законодательные акты и другие документы о военной службе Крымских татар в рядах войсковых частей, предков нынешнего Крымского конного Её Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полка" .
В первой своей работе Г.С. Габаев уделяет истории крымских конно-татарских полков менее семи страниц текста , что, таким образом, не вносит ничего нового по сравнении с данными, внесёнными И.М. Муфтиэаде (у последнего, как мы видим, даже больше места посвящено участию крымско-татарских конных полков в войнах против наполеоновской Франции). Тем не менее работа Г.С. Габаева имеет большую ценность в историографии проблемы. Кроме того материал изложен более последовательно, чётко и компактно, нежели у И.М. Муфтизаде.
Вторая работа Г.С. Габаева вносит большой вклад в развитие источниковедения проблемы изучения военной службы крымских татар под русскими знамёнами (и, конечно же, службы в период войн против наполеоновской Франции) .
Наибольший вклад в развитие проблемы военной службы крымских татар под знамёнами русской армии в период наполеоновских войн внёс патриарх крымского исторического краеведения Арсений Иванович Маркович (1855-1942) .
Несмотря на то, что работа А.И. Марковича посвящена в целом ситуации в указанный промежуток времени в Таврической губернии, тем не менее последний останавливается достаточно подробно на истории крымских конно-татарских полков (1807-1817 гг.). И хотя исследование А.И. Марковича не является достаточным для создания цельной картины участия крымских татар в войне под знамёнами русской армии, тем не менее представление об их участии складывается довольно чёткое. История крымских конно-татарских полков нашла отражение в следующих разделах довольно обширного труда А.И. Марковича: "Сформирование татарских конных полков. Жертвы обывателей Таврической губернии" , "Отправление Симферопольского и Перекопского полков на прусскую границу" , "Выступление Евпаторийского и Феодосийского полков. Настроение татар" , "Укомплектование татарских полков. Наводнение 1811 г. Меры правительства относительно татарского населения Таврической губернии" , "Участие крымских конно-татарских полков в Отечественной воине. Настроение татар в Крыму " , "Комплектование крымских конно-татарских полков. Возмущение татар Симферопольского и Евпаторийского уездов" , "Укомплектование Евпаторийского и Феодосийского полков" , "Составление капитала для пособия раненым ратникам крымско-татарских полков. Сведения о раненых" , "Высочайшие милости населению Таврической губернии .
Таким образом, история крымских конно-татарских полков изложена у A.И. Марковича на 53 страницах. Для общего представления об участии крымских татар в войнах против наполеоновской Франции этого вполне достаточно.
Однако более серьёзное исследование по вышеуказанной проблематике требует существенного дополнения и расширения А.И. Маркевича. Обращает на себя внимание ряд существенных недостатков работы патриарха отечественного краеведения. В частности, если выступлению полков на прусскую границу А.И Маркевич отвел шесть страниц текста, то боевому пути полков, их участию в сражениях - всего четыре! Отсутствует у него изложение истории боевого пути полков в общем контексте стратегических планов генерального штаба русской армии и ряд других недостатков.
Тем не менее выводы, сделанные А.И. Маркевичем, актуальны и абсолютно справедливы и на сегодняшний день.
В заключение своего труда А.И. Маркевич писал: "... Таврида с честью и самоотвержением исполнила свой гражданский долг и не щадила никаких средств для спасения достоинства, свободы и целости государства. Не говоря о материальных жертвах населения, особенно русского всех сословий, кровь жителей Тавриды, к тому же инородцев, была пролита в защиту России и у стен Смоленска, древнего оплота Москвы против западных врагов, и на святых полях Бородина, и у Москвы - сердца России, и под Вильной, древней столицей Литвы, и под Данцигом, Дрезденом, и на высотах Монмартра. Плохо одетые и вооружённые, незнакомые с военной службой, не знавшие русского языка, среди чуждых условий жизни, крымские татары честно исполнили свой долг, и за их верную службу потомки 26 августа 1912 года, вместе с представителями таврического дворянства и земства представляли Тавриду на Бородинском поле пред лицом Государя и всей России" . Таким образом, дореволюционные краеведы Крыма создали неплохой задел в процессе изучения проблемы военной службы крымских татар под знаменами русской армии в период противостояния России и наполеоновской Франции. Этот задел весьма важен для дальнейших исследований.
В советское же время вопрос о военной службе крымских татар в вооружённых силах России не получил дальнейшего развития, что связано с целым комплексом субъективных и объективных причин; это и разгром краеведческих организаций в З0-е годы, и ситуация, связанная с положением крымских татар, оказавшихся в депортации (а поскольку крымские татары были признаны коммунистическими властями предателями, то и история "народа-предателя" не имела права на существование). Ситуация сдвинулась с мертвой точки лишь с начала 90-х годов XX столетия, события которых всем известны.
В июле 1917 года Осман Акчокраклы публикует в издававшейся в Крыму А. Боданинским и Х. Чапчакчи газете "Голос татар" статью "Военная служба крымских татар" , которая была перепечатана в ноябре 1996 года в газете "Голос Крыма" . Статья О.А. Акчокраклы была написана па злобу дня, когда остро стоял вопрос о национальных воинских формированиях крымских татар, вызвавший после февральской революции 1917 г. острую полемику и даже временный арест крымского муфтия Н. Челебиджихана. Работу в этой области Осман Акчокраклы так и не продолжил, а жизнь его трагически оборвалась в 1938 году во время репрессий .
Трагически закончилась жизнь еще одного выдающегося человека занимавшегося проблемой военной службы крымских татар и опубликовавшего работу "Война в джунглях" , лидера Национального движения крымских татар (НДКТ) и редактора газеты "Арвкет" Юрия Бекировича Османова.
Из исследователей, затрагивающих проблему военной службы крымских татар в русской армии необходимо назвать В.П. Петрова и А. Бобкова .
Проблема военной службы крымских татар волнует и автора этих строк. Им был опубликован ряд работ, посвящённых данному вопросу (где есть также немало сведений, посвященных истории крымских конно-татарских полков): "Крым во внешней политике России" (монография) , "Крымские татары: в русской армии" (на крымско-татарском яэыке) , "Они служили России" , "Крымские татары в вооружённых силах Российской империи" , "Крымские татары в вооружённых силах России" , "Полтора века службы татар Крыма державе Российской..." , "История Украины..." , "К вопросу о службе крымских татар в вооружённых силах Российской империи" , "Таврические бешлейские дивизионы конного войска" , "Крымско-татарские полки в Отечественной войне 1812 года и в заграничных походах русской армии I8I3-I8I4 годов" , "О службе татар Крыма Державе Российской" , "Что можно прочитать о службе крымских татар в русской армии" (на крымско-татарском языке) , "Таврические татарские дивизионы конного войска: краткий очерк истории (1784-1796 гг)" , "Таврические татарские дивизионы бешлейского войска (1784-1796). Документы и материалы" .
Однако перечисленные работы М.В. Масаева, несмотря на солидное их количество, отражают проблему истории крымских конно-татарских полков (1807-1817 гг) фрагментарно и недостаточно, что требует продолжения исследований.
Таким образом, на основании анализа перечисленных выше работ, можно сделать следующие выводы об основных тенденциях развития историографии вопроса военной службы крымских татар в период войн России с наполеоновской Францией: 1) несмотря на то, что на общем фоне недостаточного изучения истории военной службы крымских татар в русской армии период истории крымских конно-татарских полков (1807-1817 гг.) исследован лучше всего, тем не менее нельзя не признать факта, что он изучен не полностью, 2) мы, видим, что в обобщающих трудах, посвящённых Отечественной войне 1812 года (как в русской дореволюционной, так и в советской историографии) о военной службе крымских татар в русской армии в указанный период в лучшем случае мы имеем мимолётные упоминания о существовании полков, сформированных из крымских татар, в худшем - о них вообще замалчивается и их история прослеживается лишь в контексте истории иррегулярных воинских формирований казачьего войска; 3) следует также отметить, что ни обобщающие работы по истории Отечественной войны 1812 года, ни общие работы по истории русской кавалерии не дают нам цельной картины истории крымских конно-татарских полков;
4) дореволюционные краеведы Крыма создали неплохой задел в процессе изучения вопроса военной службы крымских татар под знаменами русской армии в период противостоянии России и наполеоновской Франции; этот задел весьма важен для дальнейших исследований; 5) в советское время проблема службы крымских татар в вооружённых силах России не получила дальнейшего развития, что связано с целым комплексом субъективных и объективных причин: это и разгром краеведческих организаций в 30-е годы, и ситуация, связанная с положением крымских татар, оказавшихся в депортации (а поскольку крымские татары были признаны коммунистическими властями предателями, то история "народа-предателя" не имела права на существование). Ситуация сдвинулась с мёртвой точки лишь с начала 90-х годов XX столетия, события которых всем известны.
Бесспорно, что история крымских конно-татарских полков (1807-I817) под знаменами русской армии (как в целом и вся военная служба крымских татар) требует дальнейшего изучения и наша статья, будем надеяться, станет ещё одним шагом вперёд в изучении этой проблемы.