Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

КНИГА

Весной 2014 независимый журналист и фотограф Виктория Ивлева совершила путешествие по Украине, проехав ее всю от Донецка до Ивано-Франковска. Отрывки из путевых заметок Ивлева выкладывала на своей станице в фейсбуке, а потом собрала в книгу, в которой текст и фотографии дополняют друг друга. Чем жила, о чем думала соседняя страна между Майданом и войной, куда уходят корни происходящих на наших глазах страшных событий, и пытается выяснить Виктория Ивлева во время своей поездки по Украине накануне войны.

НА ЧТО СБОР

Книга вышла в Киеве небольшим тиражом. Наша задача – издать 1000 экземпляров книги в России. Для этого необходима сумма в 550 000 рублей. Если окажется, что большее число людей захочет иметь эту книгу и денег соберется больше, мы увеличим тираж.

ЦИТАТА

Виктория Ивлева:

Каким все кажется ненужным, никчемным, мелким и неважным в сравнении с этим накатывающимся ужасом войны, клацающим все громче и громче, грохочущим все бесцеремонней, утягивающим в свою орбиту все больше и больше людей. Что? Как? Каким образом? Когда? Могу я сделать, чтобы это остановить? Ничто. Никак. Никаким образом. Никогда.

Мои дети осудят меня и будут правы.

Я виновата.

И не отмыться. Не унять взглядом. Не утереть платком.

« Эта книга - уникальный сплав слова и образа. Автор впитывает человека целиком: и его облик, и обитаемый пейзаж, и обстановку дома, и то, что просится изнутри, - высказанное слово. Реплики попутчиков, выкрики толпы, воспоминания глубоких стариков; лаконичные и достоверные, словно черно-белые снимки, рассказы участников Майдана; раздумья людей, пытающихся определиться в смуте настоящего; письма школьников с востока на запад и с запада на восток и из разных краев Украины в Россию - линии разлома уже обозначены и прошли через каждую душу. Но каждая душа еще медлит на пороге, оглушенная гулом времени, и пытается прислушаться к тихому голосу совести. Уловить такое мгновение бесконечно важно, ведь в нем - свидетельство человеческой свободы и ответственности."

ВИКТОРИЯ ИВЛЕВА

Фоторепортер, пишущий журналист. Лауреат World Press Photo за репортаж изнутри чернобыльского реактора, номинант премии имени Андрея Сахарова за историю сирот, оставленных в России из-за Закона Димы Яковлева. Одна из немногих российских журналистов, в равной степени владеющих пером и камерой. Печаталась в ведущих СМИ в России и за рубежом. Восемь лет была спецкором «Новой Газеты».

Выставка фотографий Виктории Ивлевой «Апофеоз войны» была показана в Московском музее современного искусства, а также еще в 10 городах России, Тбилиси и Киеве.

Работала почти на всех конфликтах во время распада СССР, была на войне в Руанде, много работала с гуманитарными организациями в Африке, участвуя в доставке продовольствия. С начала войны на Украине занимается волонтерской деятельностью, в основном эвакуацией мирных граждан из зоны боевых действий, снимая при этом сюжеты для телеканала «Дождь».

ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ

"Все полтора часа до Житомира напротив меня в электричке сидела необъятных размеров женщина в куртке из как бы нубука. На голове у нее был цветастый платок, наспех завязанный под подбородком. Было женщине лет под пятьдесят, сидела она неподвижно, думая о чем-то своем, лишь изредка обтирая усталое лицо большой натруженной монументальной рукой. Вид у нее был совсем простецкий, таких любила изображать в кино великая артистка Мордюкова…

И вдруг я подумала: женщина, ведь ты даже не представляешь, какие счастливые четверть века ты прожила! Ты не тряслась от ужаса, что твоего единственного сына призовут на срочную службу и он попадет на чеченскую войну, первую или вторую, в город Грозный, прямо на штурм, как попали многие молодые российские пареньки; твой брат не служил на подводной лодке, которая утонула, но сигналы из которой шли еще несколько суток, не давая человечеству спать; твоего ребенка не могли сжечь в захваченной школе в Беслане, да и тебя никогда не могли захватить террористы, потому что их в твоей стране никогда не было. Ты не работала на Саяно-Шушенской ГЭС, и лавина беснующейся воды не выбила жизнь из твоего большого тела… У тебя все время сменялась власть ― может, все они были дурные, но хотя бы разные. Тебя не разгоняли на митингах и демонстрациях, не вставали на горло так, что ты могла только хрипеть… Ты просто жила в своей полусонной мирной и ласковой стране, встряхнувшейся один раз в две тысячи четвертом и потом опять погрузившейся в приятную дрему с оранжевыми снами. Тебя целых четверть века вообще никто не трогал и не насиловал, у тебя только самозабвенно, с размахом, крали.

Счастливица!

И вот незаметно из этого покоя и ненасилия выросло целое непоротое поколение, поколение тех, кого не научили бояться.

Оно и вышло на Майдан, как только пролилась первая кровь."

ФОТОГРАФИИ ИЗ ДРУГИХ ПРОЕКТОВ ВИКТОРИИ ИВЛЕВОЙ

Ангола. Детская площадка

Запорожье. Уганда. Мальчик-солдат

Таджикистан. Портрет беженки с ребенком

Афганистан. Беженка с сыном в гостях у местных жителей.

Российская журналистка Виктория Ивлева побывала во многих горячих точках по всему миру. После начала военных действий на Востоке Украины она раскритиковала действия российских властей и отправилась в регион волонтерить. Благодаря ей и ее товарищам несколько сот человек смогли выехать с неконтролируемых территорий и жить мирной жизнью. До 5 сентября в киевском фонде Изоляция проходит фотовыставка Виктории Ивлевой «Рождение Украины». Platfor.ma поговорила с журналисткой о том, почему она чувствует вину перед нашей страной, как имперство стало диагнозом России и что автор увидела, объехав всю Украину.

Вы снимали внутри реакторного зала ЧАЭС после аварии (Виктория стала единственным журналистом в мире, сделавшим это; за тот репортаж она получила премию World Press Photo. - Platfor.ma), неоднократно бывали в зоне боевых действий, попадали в плен на Востоке Украины. Вам знаком страх?

Страх мне, конечно, знаком. Я, например, до смерти боюсь скорпионов и змей. Наверное, мне знаком страх советской власти и спецслужб, - как и каждому человеку, который жил в Советском Союзе и который живет сейчас в России и в чем-то не согласен с существующей политикой. Но это такой далекий, не совсем настоящий страх. Потому что настоящий все-таки тебе не дает что-то делать. И если ты продолжаешь, то, значит, не очень боишься. Не очень-то тебя и испугали. Но где-то на периферии сознания этот страх все равно есть.

А вот если говорить о том, что меня больше всего не страшит, а тревожит, то это, конечно, Украина. Украина - это самая близкая нам страна, которая никогда в жизни России ничего плохого не сделала, особенно если мыслить ее в системе новых отношений с 1991 года. Даже ввод войск в Чехословакию, даже грузинская война как-то не так на меня подействовали. Потому что ничего более несправедливого я в жизни, скорее всего, и не видела. Хотя говорить о справедливости на войне в любом случае нельзя: раз гибнут люди, то какая может быть справедливость.

Вот это ощущение несправедливости, вины, не дает мне спать. Съемки в ЧАЭС - это была хорошая журналистская история, с должной долей опасности. Такая нормальная ситуация, на которую подписался бы любой настоящий журналист. История, которая будоражила кровь, но там не было никакого чувства вины за что-то. Случилось несчастье, произошла катастрофа. Но моей вины точно в этом нет. Происходящее же сейчас на наших глазах, конечно, - совершенно иное.

- Ваш фотопроект называется «Рождение Украины». Многие тоже связывают Майдан и последние два года с рождением новой страны и нового народа. Как вы считаете, почему это случилось только через 25 лет после появления, собственно, государства Украина?

Потому что нужно было, чтобы выросло непоротое поколение. Нужно было 25 лет людей не трогать. Страна не могла родиться на развалинах Советского Союза. Хотя, как выясняется, это вовсе не были развалины - он стоял и до сих пор стоит. Дело даже не в том, что должна была вырасти генерация новых людей, которые не жили при СССР. Должны были вырасти люди, которых не научили бояться. Вот в России они не выросли. А у вас - да. Причем это генерация не возрастная. Просто если 25 лет тебя не трогают - даже если тебя перестали трогать в 30, а тебе стало 55, - то ты другой. Ты перестал бояться.

То, что в вашей стране рождается новый народ, было мне понятно и в процессе Майдана, и после. Это ощущение просто было разлито в воздухе, и оно отлично показано в фильме Лозницы . У Евтушенко есть такие строчки в поэме «Стенька Разин»:

Стоит все терпеть бесслезно,

быть на дыбе,

если рано или поздно

прорастают

у безликих на лице...

Вот после Майдана лица проросли. И хотя со всех сторон слышишь, что ничего у вас не меняется, ворье у власти, войну, которую могли бы закончить за одну секунду, не заканчивают, они там все повязаны и прочее, и прочее, - и многое из этого, увы, верно - так вот, несмотря на все это, я все равно вижу огромный отрыв Украины от России. Вижу, что правильно выбран вектор. Жаль, конечно, что по этому вектору сейчас движется Улитка Черепаховна, хотелось бы, чтобы это была Пума Гепардовна. Не получается. Но все равно это движение в правильную сторону.

Мне довелось проехать по всей линии фронта с украинской стороны, и там я видела множество людей, которые при всем желании просто не могли покинуть регион: старики, больные, просто малоимущие. Какие люди из оставшихся там вас больше всего поразили?

Как ни странно, я не смогу выделить. Когда волонтеришь, - а я занималась в основном вывозом людей - то думаешь немного в другом ключе и про другое: взяли ли все документы, не забыли ли случайно детей где-нибудь, заперли ли дом. Вот такие простые бытовые вещи. Они занимают 99% времени. А не разговоры про то, что было и что будет. Не до этого. Это все становится неважным. Эта надстроечная вещь уходит. Остается базис - как выжить.

А самое печальное из всего, что я видела - это перемена участи. Причем перемена участи всего, что находится в тех краях, не только людей. Даже перемена участи природы. Потому что, когда среди подсолнухового поля стоит танк, это не должно нравиться подсолнухам. Танк и цветы подсолнуха несовместимы.

Это перемена участи людей, которые жили своей жизнью, возможно, журналистам и соседям казавшейся совсем не интересной. Но они жили и тихо радовались. Садились вечером на завалинке, смотрели на заходящее солнце - и было им счастье. А теперь их участь переменилась, они садятся вечером на завалинке, смотрят на то же солнце, а его заслоняет танк. И этого быть не должно, танк не должен никому заслонять солнце... Или человек собрался делать что-то, строит какие-то планы, а война взяла и все уничтожила. И он никогда уже делать ничего не соберется.

Я ездила в село Опытное, там сейчас почти не осталось людей, всего 30 или 40 человек. Живут они в жутких условиях, в подвалах. И ты едешь во этой деревне. Половина ее разрушена. В другой части вообще никого нет - пустые дома. И ты думаешь: два года назад здесь росли мальвы, ходили спокойно люди. У них были какие-то чаяния, надежды. И вдруг раз - вот эта перемена участи. Вот это то, что меня убивает абсолютно. Я не могу думать об этом без слез.

У вас в профиле на Снобе в разделе «Мечта» указано: чтобы кончилась война, РФ покаялась и стала другой. Вот по поводу другой России - как именно это может произойти, благодаря чему? Допустим, Путин уйдет, но куда денутся те десятки миллионов людей, которые поддерживают его идеалы?

Ну знаете, еще Ханна Арендт удивлялась тому, как легко поворачивалось немецкое сознание после войны. И здесь я думаю то же самое.

Я, так получилось, чемпион в нашей части света по количеству увиденных мертвых. Я этим не хвастаюсь, но это факт моей биографии: я была на войне в Руанде и видела штабеля из трупов, которые пересыпали землей и сверху грузили следующие мертвые тела. Иначе утилизировать их было невозможно. И я точно знаю - это с мертвыми уже ничего нельзя сделать, а пока человек жив, с ним и его сознанием можно сделать очень и очень многое.

Так что я считаю, что поменять сознание достаточно просто - для начала нужно на государственном уровне отказаться от идеи империи. Вот были Британская империя или Османская. Были - и не стали. И ничего, живут, все нормально. Я не уверена, что именно так будет и у нас. Но объективно все рано или поздно изменится, потому что нельзя остановить прогресс.

Как вы считаете, Украина еще может скатиться обратно в беспросветную коррупцию и круговорот одинаковых, по сути, правителей?

Думаю, что не очень. Вы не имперская нация. И это ваше большое счастье. Вы свободные, кандалов имперских на вас нет, вы не боитесь сражаться и говорить. Воздух свободы здесь чувствуется. Но если ты всю жизнь прожил в клетке, а потом тебя выводят наружу и говорят: давай, вставай, то ты встаешь и сначала падаешь. Но уже через день понимаешь, как это прекрасно - ходить не на четвереньках, а на двух ногах. Для человека не быть рабом - это естественно.

И у вас нет еще одного, что сопутствует имперству, - ощущения сакральности власти. Никто ниц не падает, руки Порошенко не целует.

Что же касается коррупции - она есть в любой стране мира, различается только масштаб. И вот коррупция таких масштабов как в наших краях - это нормальное советское наследие. Чем дальше от коммунизма и принципа «Цель оправдывает средства» вы уйдете, тем меньше всего этого будет.

Энергичности, храбрости и "внутреннему мотору" фотожурналиста Виктории Ивлевой можно только завидовать по-доброму, восхищаться ее трудолюбием и самоотдачей. Она всегда работает независимо (исключение - восемь лет сотрудничества с "Новой газетой") и бесстрашно ездит в горячие точки и места острых социальных конфликтов. Она была и по сей день остается единственным фотожурналистом, вошедшим в четвертый блок ЧАЭС после аварии. За серию снимков в Чернобыльском реакторе автор была удостоена самой высокой награды World Press Photo Golden Eye. Кроме нее никто из женщин-фотографов России ее не получал.

Кроме этого достижения фотожурналист удостоена наград российского Союза журналистов, премий имени Герда Буцериуса и академика Сахарова. Ее работы печатали все крупнейшие издания СССР, РФ и мира - от "Огонька" до Guardian и The New York Times. Ивлева - фотожурналист, побывавший в большинстве горячих точек позднего Советского Союза. Также она много работала в опасных гуманитарных миссиях в Африке.

Фотограф формулирует свою позицию так: "я всегда на стороне слабого". Ее отношение к жизни и снимаемым сюжетам прослеживается в работах. Сопереживание и деятельное, а не созерцательно-пассивное сочувствие помогает фотографу создавать замечательные снимки и, не дожидаясь просьб о помощи, бросаться туда, где люди бедствуют, страдают из-за катастроф и войн. Ивлева своей журналистской и фоторепортажной работой делает очень много - и делала на протяжении всей карьеры.

Работа в африканских миссиях и других горячих точках

Первой конфликтной территорией, раскрывшей характер фотокорреспондента, стал Нагорный Карабах, куда по зову сердца (и по работе) Ивлева приехала в день ввода военных частей в город. Она оказалась там по воле случая, и, как сама говорила, ей было страшно - что она окажется в руках спецслужб, что ее убьют, и никто даже не узнает о ее судьбе. Однако, фотографу помогло желание рассказать о людях по обе стороны конфликта, показать им, что о них не забывают, их не бросили один на один с бедой. Она помногу общалась и общается с участниками событий, даже более, чем через 20 лет после конфликта.

Ивлева была единственным российским журналистом, работавшим в Руанде во время геноцида, сопровождавшегося, по воспоминаниям фотографа "курганами из мертвых тел" (так она говорила в интервью "Радио Свобода"). Она прилетела в страну, охваченную апокалипсическим ужасом, с военно-гуманитарной миссией - для вывоза женщин из РФ, которые вышли замуж за руандийцев. После их спасения она осталась в стране и продолжила помогать людям. Как говорит сама фотограф, она спасла жизни 200 человек.

Проехав по территории десятка африканских стран, она не просто фотографировала происходящие там гражданские войны и террор, но и помогала жителям делом. Чего стоит одна лишь история с шестнадцатилетним парнем из Уганды с ее знаменитого снимка. Он попал в реабилитационный лагерь для детей, спасенных из рук Lord’s Resistance Army - террористической организации, запугиванием и шантажом превращавшей подростков в убийц. Виктория сфотографировала его с автоматом Калашникова в руках через несколько часов после освобождения, а он попросил заплатить за его школу - мальчик хотел учиться, а не убивать.

Фотограф обещала вернуться и почти через год поехала искать мальчика, даже не зная сможет ли отыскать иголку в стоге сена, который объят огнем войны. Ивлева нашла мальчика и устроила в школу в ближайшем городке. Следующий грант на обучение Адона Боска получил уже сам, а сейчас он - выпускник РУДН и будущий врач по специальности УЗИ сердца.

Это лишь небольшая иллюстрация из жизни Виктории Ивлевой. Сколько еще таких историй с трудом узнали от нее журналисты во время интервью - она не считает, что ее персона кому-то интересна и предпочитает высказываться о социально-политических проблемах, а не говорить о себе.

А сколько захватывающего осталось за кадром - о визитах в колонии для женщин с маленькими детьми, о поездках в Нагорный Карабах, волонтерстве в Донбассе, которому в последнее время журналист уделяет много времени. Она даже выпустила фотокнигу об украинских путешествиях и своей работе в зоне конфликта. Однако, журналистом в горячих точках Виктория Ивлева была не всегда и в принципе начала творческий путь довольно поздно.

От Ленинградского института культуры до многочисленных персональных фотовыставок

Фотограф родилась в Ленинграде в 1956 году, и ее детство прошло в доме, где в свое время жил Александр Блок. Она не думала о профессии фотожурналиста, не интересовалась ею и никогда не посещала фотокружков. Виктория поступила в ленинградский Институт культуры, где ее приятель, занимавшийся фотографией, познакомил девушку со своим увлечением. Оно настолько впечатлило Викторию, что она бросила институт, поступила сначала в фотографическое училище, а затем - в МГУ, на факультет журналистики, который закончила в 1983 году.

Став профессиональным фотографом Ивлева снимала детей и взрослых на улицах, работников на хлебозаводах и фабриках, девушек, читающих в метро и городские пейзажи. Во время распада СССР "переквалифицировалась" в практически военного фотокорреспондента, но после поездки в Руанду сильно разочаровалась в профессии. Ей казалось, что это подло: наблюдать и снимать чужое горе, не помогая людям.

Почти на десять лет Виктория Ивлева "выпала из профессии" - занималась домом, растила двоих сыновей и даже пыталась вступить в международный Красный Крест, но не довела дело до конца. Она вернулась к работе фотожурналиста и путешествиям в опасные места. Виктория Ивлева сотрудничает с благотворительными организациями, неравнодушными людьми, помогающими тем, кто остался парализованным после аварий, попал в тяжелую ситуацию и нуждается во внимании СМИ и поддержке.

При этом фотограф остается профессионалом высшего класса, знаменитым своим острым глазом и самобытной подачей материала, снятого на Nikon F4 и Nikon D3, которыми она пользуется в работе. Ее персональные выставки проходили в Москве, Санкт-Петербурге, Казани и многих других городах в России и за ее пределами. Она издала во Франции фотоальбом Temps Present de la Russie, сотрудничает с "Собеседником", порталом "Сноб.ру" и другими уважаемыми изданиями.

Виктория Ивлева не боится прямо высказывать гражданскую позицию и остается той, кем она всегда была - талантливым фотографом и смелой, яркой, прекрасной женщиной.

Написала в пятнадцатом году о главном культе моей Родины - войне.
Жизнь только подтверждает мою правоту, лучше бы я была неправа…

Думаю о традиционных ценностях и внезапно понимаю, что единственная традиционная ценность для моей страны - это война. Война со всем, что другое. Война до победного конца - неважно уже, чьего, может и ни чьего, но до победного. Почему так? Да ведь ничего другого за все 70 лет существования Советской власти и двадцать пять лет существования новой России никогда и не культивировалось, не становилось главным в государственной пропаганде, культуре, образовании. Песни про войну - с детства, рассказы про героических пионеров, погибших на фронтах или, наоборот, ставших сынами полка - с того же детства, пышные военные парады и празденства - всю жизнь. Культ войны следовал за любым человеком, жившим на этой территории, с самого рождения до самой смерти. Проедьте по стране от Калининграда до Находки - посчитайте, какое количество улиц названо именами людей, убивавших других. Как будто больше никого и не было, как будто больше никто эту землю не любил и ничего для нее не сделал.
Война - наш главный культ. Война как система жизни, как мировоззрение, как ценность, как главное событие, как оправдание себя и всех возможных страшных смыслов.
И этот культ пострашнее Сталина будет.

Сегодня ночью я опять провожала епископа Григория на самолет до Салехарда в путь к Олегу. Ровно неделю назад епископ пытался попасть в ИК-8 в Лабытнанги, чтобы проведать Сенцова, да фсиновское начальство посчитало, что этот визит нецелесообразен.
Ага.

Именно так - НЕЦЕЛЕСООБРАЗЕН.

Потом ФСИН выпустил по этому поводу заявление, правда, в нем про нецелесообразность ничего не говорилось, а говорилось, что у епископа не было бумаги, позволяющей окормлять именно Уральский федеральный округ. Через пару дней появилась еще одна информация на сайте местного ФСИН про то, как безо всяких приглашений к Сенцову в медчасть зашел местный священник отец Богдан, спросил, не хочет ли Олег исповедаться и не надо ли ему чего, Олег ответил отказом и иерей ушел…

Бумаги епископ Григорий выправил, и вчера после сообщения Дмитрия Динзе, адвоката Олега, о том, что самочувствие Сенцова сильно ухудшилось, епископ срочно собрался в дорогу.

А до этого глава Совета по Правам Человека при Президенте России М.А.Федотов направил письмо директору ФСИН генерал-полковнику Г.А.Корниенко с просьбой разъяснить, как же все-таки, учитывая, что Конституция дарует нам всем свободу совести, может епископ попасть к осужденному.

И директор ФСИН подробно разъяснил все на двух страницах, и получалось, что надо, в общем-то, две вещи: направление на посещение колонии от религиозной организации и просьбу осужденного гражданина. И пишет директор ФСИН председателю СПЧ, что если эти условия будут соблюдены, то «вопрос может быть решен положительно.»

И вот епископ Григорий прилетает в Салехард, садится на паром до Лабытнанги через великую русскую реку Обь и приходит в колонию ИК-8 к начальнику. Начальник колонии смотрит все документы, свидетельство о регистрации религиозной организации, указ митрополита об окормлении и уральцев, кивает головой и говорит:

А у нас нет просьбы от осужденного Сенцова на встречу с Вами!
- Я понимаю, - отвечает епископ Григорий, - я так быстро собрался и разъяснения от директора ФСИН получил только седьмого числа днем, то есть прямо вот за несколько часов до поездки, поэтому, пожалуйста, сообщите Сенцову, что я здесь.

Нет, - ответствует начальник колонии, - я не могу этого сделать (заранее скажу, я обыскалась, но нигде, ровным счетом нигде ни в одном документе РФ не написано, что так нельзя, более того, когда к Олегу приезжал его друг Askold Kurov, это было именно так - пошли, спросили, получили согласие) .

Отчего же Вы не можете так сделать, это ж сто метров пройти или чуть поболе, - спрашивает епископ Григорий.

А оттого, - отвечает начальник колонии, - что это будет расценено как давление на осужденного.

Совсем забыв, что буквально только что приходил вообще безо всякого разрешения этого самого осужденного местный священник о.Богдан.
Ну что ж! Вышел епископ Григорий из ворот колонии номер восемь, стал звонить на дежурную линию ФСИН России, телефон которой мы нашли на сайте ФСИН. Там пообещали разобраться, очень удивившись, однако, такому ответу про давление, и перезвонить.

А мы с епископом решили, что надо, конечно, Олегу срочно письмо отослать через службу ФСИН-письмо. Зашел епископ на сайт фсин письма, все чин-чинарем заполнил - и вот ответ - «ОБРАБОТКА ПИСЕМ ВРЕМЕННО ПРЕКРАЩЕНА». Тут вспомнил епископ, что и адвокат Динзе говорил ему, что письма не доставляют, задержка уж чуть не в две недели, даже от мамы своей письма Олег не получает, потому что цензор в отпуске.

Ладно. Епископ позвонил и в местный ФСИН, забыв про нецелесообразность визита к Сенцову. Заместитель начальника ему и говорит:
- Вы,- говорит, - епископ, отправьте Сенцову телеграмму.

Дак как же я могу отправить телеграмму, если нет цензора, ее же не доставят адресату? - кротко спрашивает епископ.
- Доставят, доставят, вы не думайте, - сказал заместитель начальника.

Ну что - епископ Григорий отправляет вот такую телеграмму:
«Дорогой Олег! Вчера я говорил с Дмитрием и сразу снова собрался в дорогу к вам в колонию. Прилетел ночью и сейчас нахожусь в Лабытнанги, ожидая встречи с Вами. Пожалуйста, сообщите об этом руководству колонии. Большой привет Вам от Юрия Алексеевича Дмитриева, которого я посещал на днях. Он, как и Вы, не сдается. До скорой встречи. Епископ объединения православных общин апостольской традиции Григорий Михнов-Вайтенко.»

Телеграмма ушла с пометкой срочно. Епископ поселился в хостеле в Лабытнанги. Ждет.

А вот сколько придется ждать - никто не знает.

PS. Поскольку из ФСИН никто епископу не перезвонил, он решил потревожить дежурного сам. И набрал снова тот же номер с фсиновского сайта: 8 495 982 19 00. А там ему:
-- Вы почему сюда звоните?
- Это номер дежурного ФСИН. Я взял его с сайта.
- Нет такого номер на сайте. Кто Вам его дал?
- Я нашел на сайте.
- А я Вам говорю, что такого номера на сайте нету. Вам ответят в установленном порядке.
- А можно узнать с кем я говорю?
- Нельзя.
Бип-бип-бип…
Было это в 15-55.

PPS Если я кому-то нужна в связи с этой заметкой, пожалуйста, пишите в фб. телефон временно не работает.

Начальник УФСИН по Ямало-Ненецкому автономному округу полковник внутренней службы Александр Новиков отказал отцу Григорию (Михнову-Вайтенко), епископу апостольской православной церкви, во встрече с Олегом Сенцовым.

ФЗ-103 от 20.04.2015 разрешает священнослужителям, которые принадлежат к зарегистрированным в установленном порядке религиозным объединениям, посещать людей, находящихся в местах лишения свободы. Личная встреча может длиться до двух часов каждая, число таких встреч закон не ограничивает. Более того, при желании сторон, эта встреча может проходить наедине и даже вне пределов слышимости третьих лиц.
Казалось бы, все ясно, никакого другого толкования Закона нет и быть не может.
Но вот что произошло в действительности.

Рассказывает епископ Григорий:
- Я прилетел в Салехард ночным рейсом из Москвы, и сразу поехал в поселок Харп, где находится УФСИН, - это на другой стороне Оби, пришлось переправляться на пароме, - и был в управлении через полтора часа.
Встретил меня полковник Новиков крайне любезно, я показал документы, в том числе специальное направление, подписанное Митрополитом Виталием, управляющим делами Объединения Православных Общин Апостольской Традиции. В этом направлении сказано, что я назначен ответственным за ведение работы в местах лишения свободы всего Северо-Западного округа, к которому относится и Ямал. Наше общение с полковником шло совершенно нормально до момента, пока он не спросил фамилию заключенного. Услышав «Сенцов Олег Геннадьевич, 1976 г.р.», Александр Николаевич Новиков
просто изменился в лице и заявил мне дословно так:

Я не вижу целесообразности в Вашей встрече с Сенцовым!

Мои попытки воззвать к закону, разуму, совести и милосердию ни к чему не привели, полковник Новиков просто нажал на кнопку, вызвал дежурного и отдал ему приказ проводить товарища, то есть меня, до дверей.

Епископ Григорий оставил письменное заявление полковнику Новикову с просьбой разрешить встречу с Сенцовым в соответствии с законом, но на 14 часов Москвы никто со святым отцом не связывался, нет и реакции местной прокуратуры, где епископ Григорий так же оставил заявление о несоблюдении закона руководством ФСИН Ямало-Ненецкого АО.
Глава Совета по правам человека при Президенте России Михаил Федотов и аппарат уполномоченной по правам человека РФ Татьяны Москальковой так же в курсе случившегося.

Как известно, лишение евреев воли и способности к сопротивлению во времена Третьего Рейха происходило постепенно: сначала желтая звезда - потом не ходить по тротуару - затем гетто с отдельными квартирами и даже льющейся из-под крана водой, правда струйка становилась все тоньше и тоньше, но это не важно, чего там выступать, квартира же есть; а в финале, когда со всем смирились, - телячьи вагоны в один конец под названием Треблинка-Освенцим-Равенсбрюкк-Маутхаузен-Бухенвальд. (Потом, конечно, будет город Нюрнберг, только никого из этих людей счастье Нюрнберга не коснется, они будут мертвы, из их волос попытаются плести сумочки, из них самих - мыло, а золотые зубы вырвут из трупов и отдадут на переплавку).

В течение всего этого процесса лишения евреев воли происходили показательные расправы: сначала штрафы, потом избиения, потом отъем имущества, потом расстрелы, но так, легонько, низэнько-низэнько, но чтобы понимали, что любого это может коснуться и выбор жертвы совершенно рандомный, определяющее в выборе - еврейство. Ну да - и шло все это на фоне победных реляций о падении Франции, Нидерландов, Бельгии, с Англией незадача, но это временно, зато посмотрите на танки Роммеля в Африке - ну и т.д. и т.п., вы и без меня это все знаете.

Ну вот примерно то же самое с подавлением воли народа к сопротивлению происходит в России на фоне трубадурства Первого и иных каналов об невиданных доселе успехах, подъеме уровня жизни, улучшении медицины, образования и вообще житья до ста лет без боли. И все это стало возможным только с тем же самым президентом, потому что кто, если не он. И в самом -то деле, велика Россия, а выбирать некого, как говаривал политрук Клочков у несуществовавших героев-панфиловцев.

Так вот, про Россию. Сначала - Закон Димы Яковлева: сожрали, поперхивались, конечно, с непривычки, некоторые даже блевали, но сожрали. Потом - рыба покрупнее: аннексия Крыма и война с ближайшим и родным соседом - Украиной - ну тут тоже, кашляли, плевались, аллергия у многих даже была, но ничо, сожрали, сглотнули, давились, но переварили. На этом фоне - демонстративные посадки на несоразмерные сроки по Болотному делу, борьба с блогерами, с перепостами, с пикетчиками, вообще со всеми, кто голову не между колен засунул, глаза в пол, а пытается еще что-то разглядывать и даже не верить своим глазам. Но это все сжевывали, уже почти не блюя.

А Первый канал увеличивал количество и оборотистость трубадуров, заведя славных помощников в виде Лайфньюсов и Рашы Тудэй, пардон май френч, как говорится.

И вот теперь, когда воли нет ни на что, когда страх заполз в сердце почти каждого, и главным для этого почти каждого стало сидеть тихо и годить, и бочком-бочком мимо лиха протиснуться, и голову между колен держать перманентно, а глаза и вовсе закрыть, и в уши вставить любое, что вставляется, - вот теперь-то и наступает главное - ПОСТЕПЕННОЕ
(по словам Правительства как сообщает Интерфакс вот )

ПОВЫШЕНИЕ ПЕНСИОННОГО ВОЗРАСТА С 2019 года,
женщинам на восемь лет - с шестидесяти трех, мужчинам на пять - с шестидесяти пяти. А они, мужчины российские, вроде как всего в среднем живут до шестидесяти пяти с небольшим.

Народ наш, конечно, теперь уже все схавает - ну ведь не мыло же, в самом-то деле, собираются из нас делать! Наученный опытом последних лет, он еще и благодарочки пошлет президенту по прямой линии за то, что можно у любимого станка (скальпеля, доски, метлы, кульмана) в любимом коллективе провести еще столько времени Родине на пользу!

А если серьезно, может, его и следует повышать, возраст этот пенсионный, но сначала, все-таки, надо бы перестать тратить наши налоги на войну, да еще и не одну, надо бы победить или хотя бы уменьшить коррупцию, и, главное, научиться не бояться своего народа и обсуждать с ним такие радикальные и касающиеся миллионов меры до заседания правительства. Он ведь совсем не дурак, народ-то наш российский, он просто телевизором, работающим на наши налоги, больно сильно отравлен.

Разве не так?

PS Забыла сказать, что средняя продолжительность жизни в России - 72,4 года.

Слова Ахмата Хаджи Кадырова на здании грозненского аэропорта: «Мое единственное оружие – правда. И перед этим оружием бессильна любая армия.»

«И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? Ибо нет такого, как он на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла»

Книга Иова, гл.1-8

На арабском Иов будет Оюб. Оюба Титиева, руководителя чеченского отделения «Мемориала» задержали утром 9 января года на выезде из села Курчалой. В машине у него обнаружили 206,9 грамма марихуаны в черном целлофановом пакете, положенном внутрь другого пакета. А еще чуть-чуть травы зеленого цвета было рассыпано прямо на резиновом коврике под сиденьем около водителя.

Оюба Титиева я не знала, но представить, что глава ненавидимой Кадыровым и одной из последних оставшихся в Чечне независимых правозащитных организаций будет ездить по республике с марихуаной, да еще и рассыпанной по полу в машине, мне не хватило воображения, тем более что в Чечне проходил в то время очередной жесткий месячник по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

По версии следствия конопля, полученная Оюбом в неизвестном месте в неизвестное время неизвестно от кого, перевозилась им неизвестно куда с неизвестно какой целью. Понятых - это снова версия следствия - нашли почти сразу, Оюба привезли в отделение полиции, от показаний он отказался.

Задержание Титиева видел товарищ, он и сообщил об этом семье. Родственники и адвокат немедленно помчались в полицию, где им долго врали, что никакого Оюба в участке нет - и лишь вмешательство главы президентского совета по правам человека Михаила Федотова и уполномоченного по правам человека Татьяны Москальковой заставило замминистра МВД Чеченской республики признаться, что Оюб задержан.

Версия самого Оюба у всех, знавших его, вызывает большее доверие. Его действительно остановила патрульная машина, один из полицейских отвлек внимание, а второй, пока Оюб не видел, открыл дверь в салон и «нашел» там то, что мог сам только что положить. После этого Оюба на его же машине привезли в полицию, где в течение часа его вынуждал признаться в хранении наркотиков человек, представившийся начальником уголовного розыска. Он же пообещал сфабриковать уголовное дело на сына Оюба по статье 208 (участие в незаконных бандформированиях). «Я снова отказался и сказал, что будем сидеть вместе», - пишет Оюб в жалобе на неправомерные действия сотрудников полиции. И добавляет: «Я сказал начальнику, что в любом случае не признаюсь в несовершенном преступлении, и чтобы они все делали по закону».

Хочешь по закону - будет тебе по закону, - ответил начальник уголовного розыска.

Чеченская республика. Город Грозный. Старопромысловский районный суд, в котором рассматривается дело Оюба Титиева.

Чеченская республика. Город Грозный. На каждое заседание по делу Оюба Титиева в Старопромысловском районном суде обязательно приходят его родственники, не верящие в виновность Оюба друзья и коллеги и журналисты из разных городов России. Здание суда находится за высоким забором с колючей проволокой перед которым положены бетонные надолбы.

Чеченская республика. Город Грозный. Старопромысловский районный суд. Сестры Оюба Титиева, Хава (слева) и Жирадат, как всегда пришли на заседание суда. Это возможность и поддержать брата, и перекинуться с ним парой слов в перерыве.

Новый закон

Титиева в его же машине в сопровождении сотрудника полиции отвезли туда, где задержали, сотрудник вышел, появилось двое ДПСников, которые стали досматривать машину, и на том же самом месте под сиденьем нашли тот же черный пакет внутри другого пакета и ту же зеленую траву на коврике.

А вот дальше все уже все действительно пошло по закону: была вызвана группа, понятые, составлен протокол, Оюба снова доставили в полицию, и дело завертелось. И завертелось с такой невиданной скоростью, что у бывалых адвокатов возникли подозрения: не была ли половина документов подготовлена заранее, чтобы провернуть все поскорее и успеть посадить Оюба до чемпионата мира по футболу? В Чечне, правда, будут только тренировки сборной Египта, но кто его знает…

На Оюба опять оказывали психологическое давление, вынудившее его написать письмо Путину, Бастрыкину и Бортникову:

«Если я каким-нибудь образом признаю себя виновным в инкриминируемом мне деянии, это будет означать, что меня заставили признать себя виновным путем физического воздействия или шантажом».

Само многолетнее существование «Мемориала» в Чечне - территории жестокости, унижений и немыслимой несправедливости, возведенных в закон, территории, где давно и напрочь забыта и не действует Конституция России, замененная на Конституцию Рамзана, – равно чуду. И Оюб был одним из тех, кто ежедневно, тихо и незаметно, без шума и пафоса, это чудо творил. В этом смысле он был прямой противоположностью Наташе Эстемировой, работавшей в «Мемориале» до самой своей жуткой гибели от рук убийц в 2009 году. Наташина человеческая страстность, Наташина боль за все происходящее, Наташино кровоточащее женское сердце заставляли ее, несмотря на опасность, кричать о происходящем в Чечне повсюду, где бы она ни появлялась. После того, как тело Наташи с пулями в груди и голове было найдено в ста метрах от федеральной трассы Кавказ, «Мемориал» ушел из Чечни на полгода, а потом, вернувшись, продолжил защищать права людей не менее интенсивно, но вывел чеченский офис из публичного пространства, запретив его сотрудникам давать интервью.

Нападки на «Мемориал» в Чечне усилились после признания его министерством юстиции России иностранным агентом за то, что деньги на свою работу организация брала в других государствах. А что же делать, если свое, родное, которое, казалось бы, должно быть больше других заинтересовано в справедливости, не дает денег тем, кто пытается защитить людей от произвола? И почему-то указание государству на совершенные им ошибки, а иногда и преступления, считается у нас предательством национальных интересов, а не желанием сделать свою страну лучше и чище. Какое-то сплошное «ату его» и «фас».

Вот это «фас» отлично чувствует Рамзан Кадыров и претворяет в жизнь с кавказским размахом, помноженным на воспитанное войной совершеннейшее пренебрежение к человеческой жизни.

Хотя именно благодаря «Мемориалу» достоянием гласности стали подробности преступлений, в том числе - массовых расстрелов людей в 2017 году без предъявления обвинений и суда. Скорее всего, именно эта история и стала последней каплей, приведшей к включению Кадырова в санкционные списки (с формулировкой «контролирует администрацию, причастную к исчезновениям и внесудебным расправам») и отлучению его от главной и любимой игрушки – инстаграма, куда Рамзан Ахматович, кроме мудрых мыслей, постоянно выкладывал фотографии своих детей и семьи.

Магомед Даудов, председатель Парламента Чечни, сказал об этом так: «Ответственно заявляю, что одними из тех, кто стоит за ситуацией, связанной с санкциями и блокировкой аккаунтов Главы ЧР в социальных сетях,/…/ являются правозащитники». И добавил совсем уже по-простому: «Если бы в России не действовал мораторий, то с врагами народа следовало бы «Салам Алейкум» - и все».

Мораторий и явная нелюбовь Москвы к убийствам известных людей в Чечне, вероятно, спасли Титиева от «Салам Алейкум» - с ним решили расправиться старым проверенным способом, подкинув наркотики и сфабриковав дело, устрашение же «Мемориала» продолжалось и после задержания Оюба – в январе в Ингушетии, в Назрани был сожжен офис организации, а в дагестанской Махачкале избит руководитель отделения. Давление властей вынудило хозяйку квартиры, которую снимал «Мемориал» в Грозном, расторгнуть договор.

Больше «Мемориала» в Чечне нет, как нет и защиты от произвола. Остался один Оюб – и тот за решеткой.

Чеченская республика. Город Грозный. Старопромысловский районный суд. Сестра Оюба Жарадат и внучатый племянник Хамзат в зале суда


Чеченская республика. Город Грозный. Старопромысловский районный суд. Приехавшие из Москвы и других городов правозащитники и журналисты в зале суда. В отличии от Москвы, где очень часто заседания судов проходят при абсолютно пустых залах, здесь, в Грозном, всегда находятся люди, готовые прийти и поддержать Оюба.

Чеченская республика. Город Грозный. Старопромысловский районный суд. Приставы в суде не очень привыкли к вниманию журналистов.

Чеченская республика. Город Грозный. Старопромысловский районный суд. Петр Заикин, защитник Титиева, обращаясь к следователю: «Вы вообще понимаете, что как только сотрудник правоохранительных органов совершает противоправное действие, - а подброс наркотиков Оюбу Салмановичу именно таковым и является, - этот сотрудник уже ничем не отличается от профессиональных преступников?»

Чеченская республика. Город Грозный. Старопромысловский районный суд. Оюб титиев в зале суда.

Надо сказать, что само дело Оюба склепано весьма профессионально, почти идеально, но когда начинаешь разбираться в его тонкостях, то видишь неимоверные, доходящие подчас до абсурда, усилия полиции скрыть следы своего преступления и выполнить задание властей по посадке неугодного: из дела исчезают двадцать три вещдока, в том числе неизвестно в кого теперь стреляющий травматический пистолет, видеорегистратор с машины Титиева, прибор геолокации и три мобильных телефона Оюба.

На запрос о видеорегистраторах и видеокамерах по пути следования машины Оюба ДЕВЯТЬ организаций отвечают, что видеокамеры на зданиях именно в этот день не работали! Вот вы можете представить, чтобы система видеонаблюдения одновременно вышла из строя на Сбербанке и Россельхозбанке, на городской администрации, прокуратуре, на здании Чеченэнерго, а в УФСБ камеры работали, но только для «контроля периметра ограждения и не позволяют вести наблюдение за близлежащими объектами»?

Не можете?

Вот и я не могу.

А чеченское следствие может. Оно вообще много что может: берут, например, у Титиева пробы на наличие наркотика – смывы с ладоней и срезы ногтей, а конверты с пробами запечатывают, выведя Оюба в другое помещение. И на ладонях наркотик обнаруживается, а на ногтях нет. Почему? Да подменить смывы, тем более в отсутствие Оюба, элементарно, а с ногтями такое не получится – анализ ДНК помешает.

Или вот такой пируэт: свидетель Б. на опознании не узнаёт Оюба, об этом составляется протокол, который, к досаде следствия, все подписывают. Но чеченская юридическая мысль не дремлет: на следующий день следователя, ведущего дело, быстро переводят в статус свидетеля и проводят очные ставки Титиева с ним, с Б., и с понятыми. И все они дружно утверждают, что Б. Оюба опознал. А как же протокол? Да никак – выясняется, что следователь просто его неправильно оформил, а понятые и Б. подписали не читая. В Чечне и не то бывает.

Вот отрывок из поэтико-философских показаний свидетеля Б., ранее дважды судимого за хранение марихуаны, и, по его словам, неоднократно видевшего, как Оюб курит днем коноплю на улице между домов. Б. запомнил Титиева настолько хорошо, что мгновенно узнал по фотографии на новостном сайте в планшете у пассажира маршрутки:

Ответ: Потому что у меня в этот день произошел разговор с продавцом насвая в киоске. Продавец стал меня упрекать за то, что покупаю насвай, чтобы употребить его в это время, так как ночь с четверга на пятницу считается святой ночью. Мне стало стыдно, и я решил не покупать насвай и ушел домой. Придя домой, я совершил намаз и долго размышлял над словами продавца. Я серьезно задумался над своим поведением, и именно с этого дня я перестал употреблять насвай, поэтому запомнил этот день.»

Непонятно, как это доказывает вину Оюба, но понятно, что делается неуклюжая попытка свести дело к тому, что он наркоман.

Хадижат, сотрудница чеченского отделения «Мемориала» (имя изменено):

- Было очень важно, чтобы офис не прекращал свою деятельность, чтобы в Чечне сохранялось место, куда люди могли бы прийти со своими бедами. Правозащитная работа давала возможность помогать своим согражданам, иногда просто написание грамотного заявления о пропаже человека могло спасти жизнь. Мы понимали, что наша деятельность, проливавшая свет на беззакония, страшно раздражает руководство республики, Оюб всегда старался нас уберечь, защитить, самыми стремными и тяжелыми делами занимался сам.

Светлана Ганнушкина, председатель комитета «Гражданское содействие», член совета «Мемориала»:

- Правозащитной деятельностью в Чечне можно заниматься только рискуя жизнью. И Оюб, выходя каждый день на работу, прекрасно понимал, что любой день мог стать последним. И, тем не менее, выходил, чтобы в очередной раз тайное сделать явным, не мог не выходить.

Таня Локшина, Human Rights Watch:

- Оюб - очень традиционный чеченский мужчина, богобоязненный, соблюдающий все мусульманские традиции. И сами эти слова – наркотики, наркоман – для него были страшным ругательством. Он даже произносил их шепотом, как непристойность. Еще он буквально помешан на спорте. Почти каждый день ходил в спортзал, и даже в командировках бегал километрами. Какая тут марихуана?

А вы давно с ним знакомы?

Думаю, лет пятнадцать.

В возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников полиции Оюбу Титиеву отказывают.

Несколько дней назад я была на одном из заседаний старопромысловского суда города Грозного по жалобе Оюба на очередной отказ.

Сам суд находится за забором с колючей проволокой, а перед судом, как будто кто-то собирается его штурмовать, лежат бетонные надолбы. Вход на территорию – через специальную сторожку. Во дворе суда все утопает в розах, на самом здании – огромные, чуть не в этаж высотой, портреты Путина и Кадырова-младшего. Одно плохо – туалет во дворе, и туалет совершенно деревенский – дыра в деревянном полу.

В самом суде абсолютно все – от пристава до председателя суда Липы Лечиновны – разговаривают вежливо и на равных, что после судов московских кажется актом невиданного воспитания, дружбы и интеллигентности. Безо всяких проблем судья разрешил мне фотографировать во время процесса. Зал был полон: на каждое заседание обязательно собираются все родственники Оюба: три сестры - Жарадат, Хава и Роза, брат Якуб, их многочисленные дети, а иногда и внуки с правнуками, приходят друзья и мужественные коллеги, приезжают независимые журналисты из разных городов страны.

После московских полупустых судов такая поддержка кажется удивительной. В перерыве к сидящему в клетке Оюбу подходили родные, и никто на них не рыкал, а после окончания заседания конвой увел Оюба не сразу - дал родным с ним попрощаться.

Чеченская республика. Ресторан в селе Курчалой.

Чеченская республика. Село Курчалой. Жарадат, сестра Оюба Титиева, на развалинах попавшего под реновацию родового дома Оюба.

Чеченская республика. Село Курчалой. Музей Ахмата Хаджи Кадырова Тюбетейка Ахмата Хаджи и его часы, выставленные в музее.

Чеченская республика. Село Курчалой. Музей Ахмата Хаджи Кадырова. Ахмат Хаджи Кадыров с сыновьями. Слева Рамзан. Справа Зелимхан

Диплом лауреата премии Московской хельсинкской группы, которым Оюб был награжден в мае 2018 года.

Ну что еще сказать про этот суд?

Все остальное было как в Москве или в любом другом городе страны на заказных процессах, когда суд используется не для установления истины, а исключительно для сведения счетов: прекрасная, обоснованная, страстная, человечная, взывающая к совести речь адвоката Петра Заикина, минутный бубнеж задетого этой речью следователя (Заикин всего-навсего сказал, что с того момента, как сотрудники органов правопорядка начинают совершать преступления, они ничем не отличаются от лиц, которые профессионально занимаются преступной деятельностью), безликость прокурора, ну и решение судьи – отказать. Читал он его, правда, очень четко, так, что было слышно и понятно каждое слово, и разрешил открыть окна в зале настежь. Заседание длилось два часа…

От того, что внутри большой лжи натыкано много мелкой правды, сама ложь в правду не превратится, - сказала после суда одна родственница Оюба.

А потом мы с его сестрами поехали в Курчалой, село, куда их родители вернулись в 1957, после депортации, и начали строить дом, в котором Оюб прожил всю свою жизнь.

Этого дома больше не существует, он попал под всечеченскую реновацию, основное отличие которой от московской в том, что мнением жителей вообще никто не интересуется, им просто говорят: жили здесь – а теперь будете там. И никто не выступает против. Это «там» бывает не всегда сразу, иногда в ожидании приходится по нескольку месяцев ютиться у родственников. Зато есть время самим разобрать старое жилье и перетащить оттуда все нужное – часто на переселение дают так мало времени, что не все успевают это сделать. В общем, конечно, не как в 1944 во время депортации, но все равно насильно, и от этого – неприятно…

Родственники стали разбирать дом уже после ареста Оюба, крыша с него снята, он зияет окнами без стекол через которые видны недавно поклеенные яркие обои.

В дом своего детства Оюбу уже никогда не войти.

Новый дом для семьи Оюба не плох и не хорош, таких домов нашлепана целая улица, а на месте старого то ли построят какой-то торговый центр, то ли расширят территорию, прилегающую к новой гигантской и совершенно несоразмерной селу Курчалой мечети.

Такая вот местная «дорога к храму».

Под это дело снесут парк с уродливыми гротами, раскатанный всего несколько лет назад, и даже новенькие здания спортивной школы и государственного музея Ахмат Хаджи Кадырова, в котором выставлены забавные фотографии Ахмата Хаджи шестидесятых годов в расклешенных штанах, его расшитая бисером исламская тюбетейка и посуда, из которой он где-то ел.

Прямо перед дневным намазом около курчалоевской мечети появляется человек с небольшим столиком, на котором он деловито расставляет склянки с разноцветными переливающимися на солнце жидкостями – как выясняется, это духи, двести рублей за два миллилитра. Одни, гранатового цвета, называются «Кровь шахида».

Можно понюхать, - говорит продавец и открывает крышку склянки.

Я нюхаю. Стоявшие вокруг люди тоже. Запах крови шахида никому из нас не нравится, кажется слишком томным и искусственным.

Может, еще чего понюхаете? – с надеждой спрашивает продавец. – Вон, Шанель есть и Опиум.

Тоже по двести? – уточняю я.

Ага, - отвечает продавец.

Хорошо берут?

Нормально берут, - подводит итог нашей встрече продавец и теряет ко мне всякий интерес.

Бесконечная реновация и строительство нелепых многоэтажных конструкций, нарушающих привычный образ жизни, идет по всей Чечне с каким-то вселенским размахом. И это не только отмывание заоблачных денег, но и личные капризы Кадырова, считающего на полном серьезе, что все вокруг - его.

Здесь ведь так, про что ни спросишь:

Кому это принадлежит?

Ему, - отвечают многозначительно.

Тоже Ему.

А вот это?

Это Им, но все равно Ему.

И такое ощущение, что ты находишься в единоличных владениях падишаха, который, в зависимости от настроения и расположения звезд на небе, может разрешить своему народу жить и даже иногда немного дышать, - а, может, и нет.

Ну и, конечно же, строительство небоскребов, ставших вроде как визитной карточкой Чечни, перекраивание привычных линий горизонта и нарушение традиционных силуэтов – это часть работы по стиранию памяти о тяжкой истории Чечни в 20 веке – о депортации, о двух страшных войнах и вообще обо всем, что происходило в этих старых стенах и дворах.

Я смотрю на безумные упирающиеся в небо архитектурные изыски в центре Грозного, на новый, размером с французский Пантеон, купол чего-то пока еще неизвестного – поговаривают, что это театр, в который будет привезена очередная нетребка, - на невероятных размеров мечети, понатыканные по всей Чечне, и думаю о так, увы, пока и не сбывшейся мечте Оюба Титиева – создании лаборатории по идентификации тел погибших во время двух чеченских войн и после них, ведь могилы с неопознанными телами граждан России есть почти в каждом чеченском селе.

Для матери, живущей в лачуге и ждущей своего исчезнувшего сына, эта лаборатория важнее, чем хоромы и небоскребы, строящиеся у нас, - так говорил об этом сам Оюб на встрече правозащитников с Президентом в 2010 году во время медведевской оттепели.

Да только матери из лачуг никого здесь особо не интересуют, память о двух страшнейших войнах государства против своего народа вытравляется всеми возможными способами, и даже называют их здесь не войнами, а стыдливо «действиями» или операцией». Во всей Чечне нет ни одного памятника погибшим МИРНЫМ жителям. Их точное количество и имена до сих пор неизвестны. Пропавшим без вести тоже нет памятника. И даже убитым детям нет.

Я говорю, конечно, об общественном месте памяти, напоминающем всем о страданиях народа и преступлениях власти против него.

С общественной памятью здесь вообще беда. Чечня – единственная из пострадавших от депортации республик, где день выселения (23 февраля 1944 года) не является днем памяти и скорби. Теперь в Чечне велено скорбеть 10 мая, когда поминают Кадырова-старшего. Получается, что гибель одного, пусть даже и выдающегося человека, здесь считается значительнее и больнее, чем трагедия всего народа…

Чеченская республика. Село Курчалой. Музей Ахмата Хаджи Кадырова. Фотография Ахмата Хаджи Кадырова. Казахстан. 1960-ые годы.

Чеченская республика. Грозный. Швейное ателье на рынке.

Чеченская республика. Грозный. Коврик на рынке.

Чеченская республика. Село Курчалой. Продавец со столиком для духов перед началом намаза.

Чеченская республика. Город Аргун. Население тридцать шесть с половиной тысяч человек. Мечеть имени Аймани Кадыровой, матери Рамзана Кадырова.

Оюб Титиев - как раз тот, кто эту трагедию пропустил через себя и свою жизнь.

Перед судебным заседанием по делу Оюба я передала ему через адвоката несколько вопросов. Вот что он ответил:

«- Как вы стали заниматься правозащитой, вы же были школьным учителем физкультуры?

По стечению обстоятельств: война, боевые действия, зачистки, бессудные казни – вот причины.

А что для вас идеальный правозащитник?

Идеальный правозащитник должен любить свою страну, свой народ и бороться за лучшую жизнь в этой стране.

В ваших краях, как известно, не только долго живут, но и помнят долго. Почему же на Кавказе, многие народы которого так сильно пострадали от репрессий в сталинские времена, возрождается культ личности?

У народа просто нет сил сопротивляться, он устал от войн и беззакония.»

Стас Дмитревский, сотрудник центра документации имени Натальи Эстемировой:

- После гибели Наташи любой сотрудник чеченского офиса «Мемориала» - это человек, сознательно шедший на высокую степень риска. Оюб встал под прицел в буквальном смысле слова. Я не знаю, скольким людям всего он спас жизнь, но я – один из этих людей.

Перед отъездом из Чечни я отправилась в самую большую мечеть города Грозного, равную которой по размаху я видела только в карликовом Брунее. Справа на балюстраде был какой-то отгороженный закуток, занавешенный большим куском ткани. Внутри закутка лежали платки, а на вешалке висели длинные, до пола, глухие платья для неподобающе одетых посетительниц. Несколько молодых женщин, переодевшись в платья, внутрь не пошли, а стали фотографировать друг друга на фоне мечети и весело хихикать.

Сидящая на каменной лавке женщина жестким и недовольным голосом велела мне запахнуть поглубже ворот рубашки, опустить полностью рукава и оставить все мои вещи под лавкой.

А номерок, - спросила я довольно глупо.

Они ничего не ответила, я переступила через ряды женской и мужской обуви и вошла в мечеть, повторяя на всякий случай про себя три известных мне слова: Аллах Акбар и Бисмилля. Слова не пригодились, никто не обращал на меня никакого внимания и молиться не заставлял.

Внутри мечети было прохладно и немноголюдно, несмотря на пятницу. На втором, женском, этаже женщин было человек тридцать: несколько очень тихо молилось, три девчонки в черном решали какой-то квест про Саудовскую Аравию, а около балюстрады, нависающей над центральным залом мечети, дремала, растянувшись на ковре, молодая женщина, так же одетая в черное. Около нее тихо светился смсками айфон. Это было очень расслабленное и приятное пространство, почти домашнее, без кадыровского догляда, похожее, скорее, на уютный дом.

Оно было прекрасно.

Заседания суда по делу Оюба Титиева продолжаются.

Здание Старопромысловского районного суда в Грозном находится за высоким забором с колючей проволокой, перед которым положены бетонные надолбы. На каждое заседание по делу Титиева приходят его родственники - брат Якуб, сестры Жарадат, Хава и Роза - и не верящие в виновность Оюба друзья и коллеги. В конце мая по подозрению в хранении наркотиков был задержан племянник Титиева - об этом в своем телеграм-канале рассказал глава республики Рамзан Кадыров.

В Москве заседания судов по политическим делам проходят при абсолютно пустых залах. Здание суда в Грозном заполнено журналистами и правозащитниками. После задержания Титиева Кадыров назвал правозащитников «врагами народа». «Таким людям нет места в Чечне», - сказал он.

Сотрудники правозащитного центра «Мемориал» в футболках с изображением Титиева и призывами к его освобождению. Титиев возглавил отделение грозненского «Мемориала» в 2009 году. Его предшественница на этой должности - Наталья Эстемирова - была убита. Основным мотивом следствие считает правозащитную деятельность. Дело не раскрыто.

Судебные приставы в Грозном не привыкли к вниманию прессы.

В мае суд рассматривал жалобу адвоката Титиева Петра Заикина на отказ следователя в возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников полиции, задержавших правозащитника. Защита считает, что полицейские подкинули Тетиву наркотики. Адвокат Петр Заикин (в центре), обращаясь к следователю: «Вы вообще понимаете, что как только сотрудник правоохранительных органов совершает противоправное действие, - а подброс наркотиков Оюбу Салмановичу именно таковым и является, - этот сотрудник уже ничем не отличается от профессиональных преступников?»

Оюб Титиев в зале суда. Правозащитник раньше работал учителем физкультуры, обе чеченские войны жил в республике, а с 2000 года работал в «Мемориале» и Комитете «Гражданское содействие». Там он занимался отслеживанием нарушений прав человека, защитой мусульман и гуманитарными проектами.

Оюба Титиева выводят из зала суда

Аргун. Население 36,5 тысячи человек. Город очень сильно пострадал во время двух чеченских войн и сейчас почти полностью выстроен вновь - на федеральные средства. Но благодарить за восстановление республики в регионе принято Кадырова. Три вертикальные стелы на заднем плане - часть новой мечети имени матери Рамзана Кадырова, Аймани.

Чечня - один из крупнейших получателей федеральных дотаций в России. В 2018 году регион получит 28 миллиардов рублей федеральных дотаций. Доходы регионального бюджета на 84% складываются из безвозмездных поступлений из федерального центра. В 2011 году на вопрос, откуда у республики деньги, Кадыров ответил просто: «Аллах дает». На фото - одна из башен комплекса «Грозный-сити»

Село Курчалой. Центральный въезд на стадион. Курчалой - административный центр района, в котором находится родовое село Кадыровых Центарой. Возможно, именно поэтому повсюду в Курчалое висят портреты первого президента Чечни Ахмата Хаджи Кадырова, есть небольшой музей его имени, в котором выставлены забавные фотографии Кадырова-старшего 1960-х годов в расклешенных штанах, его мусульманская шапочка и посуда, из которой он где-то ел. Надпись на чеченском по-русски означает: «Добро пожаловать, благодатный месяц Рамадан!»

Девочка на улице Ахмата Хаджи Кадырова в Курчалое.

Жарадат около родового дома Оюба в Курчалое. Дом попал под местную реновацию, которая отличается от московской тем, что в Чечне людей не спрашивают, хотят ли они переехать, а просто повелевают: вы поедете сюда, а вы - сюда. Вместе с домом под реновацию попала довольно большая территория с недавно разбитым парком, спортивным комплексом и даже музеем Ахмата Хаджи. Все будет снесено, чтобы обустроить окрестности непомерно громадной - на 5 тысяч человек - новой мечети.

Cестры Титиева: Хава, Роза и Жарадат в доме Хавы

Чеченская республика. Город Грозный. Минареты мечети «Сердце Чечни» на проспекте Путина.

Чеченская республика. Село Курчалой. Продавец со столиком для духов перед началом намаза. Духи не имеют прямого отношения к намазу, хотя названия некоторых удивительны, например, «Кровь шахида». Они еще и густо-красного цвета.

Чеченская республика. Город Грозный. Прохожие у макета Эйфелевой башни на проспекте Путина.

Чеченская республика. Город Грозный. Билборд, посвященный чемпионату мира по футболу. В Чечне будут проходить тренировки сборной Египта. Во время чемпионата мира в Чечне будет продолжаться суд над Титиевым. Все доказательства в деле основаны на показаниях сотрудников чеченской полиции.

Неотступно думаю об Алексее Малобродском, закованном в наручники в больничной палате.

А еще думаю о том, что вчерашним вечером в Ленкоме шел Вишневый Сад со Збруевым, в Современнике - спектакль Шагает Солнце по Бульварам, посвященный легендарным создателям этого театра, на Таганке - немеркнущий Тартюф, и во МХАТе что-то шло, и на Малой Бронной, и в Моссовете, и в РАМТе, и в ТЮЗе и еще в почти ста семидесяти московских театрах.

И ни один из театров - ни один! - не отменил представление.
Ни в одном из театров не вышел на сцену главный режиссер и не обратился к публике со стоном, со словом, с глаголом.
Ни на одних московских подмостках не состоялось акции солидарности с мучимым властью достойнейшим человеком.
Ни в одном театральном фойе не было ни одного жеста сострадания.
Ни один из великих лицедеев не обратился к почтенной публике в антракте и не напомнил ей о наручниках на человеке с тяжело больным сердцем

ПРОСТРАНСТВО РОССИЙСКОГО ТЕАТРА осталось глухо к человеческой боли.
ПРОСТРАНСТВО РОССИЙСКОГО ТЕАТРА оказалось неспособно к коллективной солидарности.
Как же это? Что это?
Где вы, мастера театра, - все вместе?
Где ты, театр, как коллективное действие в борьбе за человека, который, как говаривал герой одной известной и игранной многими пьесы, звучит гордо?
А нет тебя.
Безмолвствуешь.
И ничего кроме липкого страха и банальной трусости за этим не стоит…

А на фига ты мне нужен, такой театр? Театр, который со сцены рассказывает о добре, чести, солидарности, а в жизни трусит встать плечом к плечу на защиту одного из своих товарищей?

А что бы вам было, если бы коллективно, публично, со сцены все вместе вступились?
Вот даже интересно.
Театры бы ваши позакрывали, что ли? Волчек бы отправили на пенсию? Захарова бы не сделали в следующий раз доверенным лицом Президента? Женовача перевели бы в глухую провинцию у моря руководителем самодеятельности?
Самим-то не смешно?
А если даже и так, то что с того - разве гуманистический театр не говорит о том, что попервей всего жизнь человека?
И не надо рассказывать, как вы не можете рисковать всей труппой из-за одного. Потому что на самом деле только так и надо, чтобы все рисковали - за одного.
Ибо только так и выручают своих.

Юрия Петровича на вас нет. Он бы сдюжил. И его Таганка встала бы за Малобродского.

Нет, я все-таки не понимаю, как же это возможно, чтобы Патриарх, священники, другие верующие люди, врачи великие - Рошаль, например, или министр здравоохранения Вероника Скворцова, актеры тонкие - Машков, Миронов, или, вот, Пиотровский, директор музея мирового значения, или женщины разные, - так как же это возможно, чтобы все они, эти гуманитарные с виду люди, бровью не моргнув, глазом не поведя, полтора часа покорно слушали рассказ, как мы будем убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать убивать и по дороге к этому убиванию убьем еще какое-то количество нуждающихся в помощи людей, потому что деньги, которые мы могли бы потратить на их лечение и спасение от смерти, мы потратим на строительство металлических ядерных монстров, которыми будем убивать!

И никто не выбежал из зала, хотя бы и прикинувшись больным, не запротестовал ни во время, ни после этого милитаристского безумия.

И никто не воздел руки к небу и не воскликнул - остановитесь! Вспомните, как пахнет человеческая кровь, как смердят разлагающиеся трупы, как стекленеют глаза и живое на ваших глазах становится мертвым, и обратного хода нет…
Никто.
Ни один человек.
Все трусы.
Все убийцы.
Все рукоплещут войне.
Она любит приходить, когда ей так рукоплещут.
Кадырня накрыла Россию.

Фото Дмитрий Азаров / «Коммерсантъ»

Ездила я тут, граждане, в Страну Желтого Дьявола, причем в самое ее сердце. В Вашингтон. Один раз даже Госдеп видела.

За свой счет ездила, по личным делам, что, конечно, уже меня не красит, ну да ладно, и так пробы ставить негде.
И вернулась оттуда, надо вам сказать, в совершеннейшем состоянии манной каши и полного расслабона, прямо как не человек стала от этих их вечных улыбок и сюси-муси лицемерных и вежливости нарочитой, вот только чтобы клиента не упустить. Ну вот прихожу, допустим, в супермаркет, типа нашего «Перекрестка» или «Пятого Континента», а, может, прямо с них и слизанный. Своего-то, ясен пень, у них ничего отродясь не было. Все им иностранцы делали, это мне еще по нашему телевизору много раз рассказывали, да и сам телевизор придумал эмигрант из России Зворыкин, это у нас и ребенок малый знает.(Про Зворыкина, кстати, чистая правда, жаль, что он это сделал там, а не на Родине, не дала она ему такого шанса, Родина-то).

Так вот, прихожу в супермаркет и, допустим, иду в отдел кулинарии. И там лежит всяко-разно, и, в частности, что-то сделанное или из рыбы или из морепродуктов. Ну типа тефтелек-котлеток таких симпотных. Только мне становится непонятно, сырое это или уже можно вот так прямо купить да и сжевать. А за прилавком стоит такая черноватенькая бабушка в больших очках. Ну я ее и спрашиваю, тетенька, а это сырое или жрать можно?

И вот нет чтобы отбрить меня, сказать, вы что, не видите, что ли, глаза разуйте, очки напялила, а ничего не видит, ну чтобы я сразу поняла, что сырое и готовить надо, так вот эта бабушка задерживает меня на несколько минут вот такой примерно речью (это вот если бы она по-русски говорила, то звучало бы именно так):

Ой, доча, щас я тебе все расскажу. Вот энти вот коклетки, так они из краба сделаны, ты когда готовить-то их захошь, то противень свой смажь маслицем, лучше оливковым, подсолнечное тут не пойдет, а еще лучше, я табе секрет своей бабушки расскажу, дык положь кусочек пергаменту али кальки какой, а коклетку уже на яво. И прям на три минутки в микроволновку.

И, сволочь американская, даже не спрашивает, есть ли у меня микроволновка, то есть - любому нормальному нашему человеку понятно - унижает по национальному признаку. Ну чо – улыбаюсь я в ответ, как у них это принято, и даже, пересиля себя и презирая за подпиндосничество, спрашиваю, сама-то она пробовала или как?

Ну конечно, доча, - говорит - пробовала. Так прям вкусно, пальчики оближешь. Но это, доча, только если ты рыбу и морепродукты любишь.

Да нет, - говорю. – Это я просто так спросила.

Ну, думаю, щас настоящее лицо-то свое покажет, заорет все-таки, чтобы я ее не отвлекала всякими вопросами дурацкими.

А она в ответ:

Ну и правильно. Если интересно, всегда нужно спрашивать.

Каково, а? Просто архилицемерие какое-то. Вот ведь чего только люди не сделают, чтобы клиента приворожить и денег из него выжать.

И я прямо к концу поездки стосковалась по нашей честности. Некоторые враги России путают ее с хамством, но это враги. А мне прямо захотелось вот даже, чтобы в лоб.

И на следующий день как я вырвалась из американских липких и цепких объятий, пошла я в химчистку. А квитанцию-то потеряла. И несу голову свою повинную - сразу, с порога, к прилавку подгребаю, мельтешась и понурясь.

Извините, - говорю, - вот я квитанцию потеряла.

Паспорт дайте, - говорит мне приемщица, глядя сквозь меня высоко в стену позади меня.

Дык вот нету у меня с собой паспорта-то, но есть другие всякие документы с фотографиями и печатями, - мямлю я.

Другие не пойдут! - отвечает она победоносно, ну как обычно отвечают пораженному врагу. – Надо заполнять специальную форму с номером документа.

Дык я знаю номер-то паспорта, и серию, и код подразделения. И когда выдан, и кем, и вещи могу Вам описать до ворсиночки, - опять мямлю я.

НИ ПАЙДЕТ! – отрезает она. И прям как маршал Жуков на белом коне сама-то.

Ну ладно, - сдаюсь я. – Только вот вы мне покажите, пожалуйста, брюки, которые я сдавала, там на них дырка была, хочу просто посмотреть, как зашили, брюки это не мои.

Нет, говорит, не покажу.

Ну тут я начинаю напирать, я ж все-таки на Родине.

А что, - говорю, - я разве нарушаю Конституцию РФ, прося у вас брючки посмотреть?

Конечно, - отвечает она со знанием Конституции. – Еще как нарушаете!

И смотрит так, что взгляд удава на кролика меркнет.

А как? – ну я-то тоже не пальцем делана.

А никак, - отвечает она. – Не Ваше дело.

Ну вот и дайте посмотреть, раз не мое дело, - несу я совершенно абсурдистский текст.

Ага, а если я вам их покажу, а ВЫ СХВАТИТЕ БРЮКИ И БЕЖАТЬ СЛОМЯ ГОЛОВУ С НИМИ, а?

Ревизор. Немая сцена.

А вот и эпилог:

Я проигрываю битву и тащусь домой, представляя по дороге, как бы я бежала сломя голову по Садовому Кольцу с брюками наперевес.

Нет, никогда не победит Америка Россию. Воображения не хватит.

На снимке: аффтар на фоне Капитолия