• Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

    IX. Бэкон и античность

    Интерес к античности пронизывает всю историю европейской цивилизации. В разные времена и в разных общественных и идейных условиях он принимал различные формы, сосредоточивался то на одних, то на других источниках, воплощался в различном их толковании и использовании в той или другой связи. Даже в периоды мощных социальных и духовных потрясений, когда казалось, что рвется «связь времен» и на авансцену истории агрессивно выступают новое чувство жизни, другие идеи и ценности, эта глубинная связь с прошлым не обрывалась, она только преображалась, обретая и конституируя иные свои лики и формы.

    Так, возникнув как антипод «языческой» культуре и философии, христианство вскоре уже пытается заключить их в свои объятия, представить как свое подготовление, а собственную доктрину выдать за высший, завершающий этап их развития. Фанатическая нетерпимость Татиана и Тертуллиана, их красноречивые анафемы в адрес греческих философов сменяются терпеливой созидательной работой Климента Александрийского, Евсевия Кесарийского и Августина Аврелия, стремившихся найти преемственность и установить согласие между Священным писанием и духовным наследием античности. А Лактанций даже намекает, что если собрать воедино истины, рассеянные по отдельным философам и философским школам, то должно получиться не что иное, как подлинное изложение самого христианского учения. Разумеется, при этом из всего философского богатства прошлого была воспринята и усвоена по преимуществу идеалистическая традиция Платона, поздних стоиков и неоплатоников, а результатом явилось создание основ христианской философии. Античная традиция, правда, далеко не вся и не во всем была сохранена ценой «порабощения боговластием». Это двоякое отношение к античному наследию как к altera pars или alter ego пронизало почти все средневековье и для христианской философии имело, пожалуй, не меньшее значение, чем трагические перипетии формирования религиозной догматики. Впоследствии, как известно, завершитель строительства этого здания, Фома Аквинский, обратился к энциклопедисту античного мира Аристотелю, сделав грандиозную попытку систематизировать и обосновать «священное учение» с помощью его философско-логических категорий.

    Иную роль, сравнительно с периодом раннего христианства, да и вообще всего христианского средневековья, античное наследие играет в эпоху Возрождения. Само это понятие «Возрождение», означающее обращение к классической древности, приобретает свое поистине историческое значение, лишь распространившись на весь строй новой культуры и образ мыслей, которые складывались в тогдашней Европе, вступившей в полосу кризиса феодальных общественных отношений. «Возрождение древности», конечно, придало всему этому процессу особую окраску, однако главное состояло в том, что с этого времени начинается постепенный закат того типа мировоззрения, культуры и мышления, которые, если и не исключительно, то в значительной мере, питали идеи, образы и догмы христианской религии. Этому способствовала и вновь открытая Ренессансом античность - греческие авторы и сочинения, изданные и прокомментированные учеными-гуманистами и не затертые богословием. Я специально подчеркиваю это, казалось бы, общее место в противовес модным мнениям, что Возрождение было не началом великого Освобождения от клерикально-религиозного сознания, а его обновлением, не первым мощным прорывом к мироощущению будущего, а модификацией средневекового идейного прошлого.

    Именно тогда закладываются основы того мировоззрения, которое связало себя с отказом от слепой веры в авторитет и доверием к собственному разуму, с обузданием безудержных спекуляций путем обращения к опыту и принципам научного знания, с заменой догматического видения трезвым и критическим взглядом на вещи, наконец, с признанием посюсторонней значимости всех человеческих и культурных ценностей. Эта работа шла не без издержек. В создававшемся идеологическом вакууме возрождались и рождались фантомы старого и нового суеверия. На первое время оппозиция выбирает в качестве своей хоругви идеалистические идеи пифагореизма, платонизма и неоплатонизма, не чураясь их теософских и мистических тенденций. Возможно, поэтически гибкие рамки этих учений кажутся искателям нового более удобными для собственного творчества, чем сросшиеся со схоластикой рассудочные схемы господствующего аристотелизма. К Платону и Плотину обращались потому, что не хотели тирании Аристотеля, но еще не выработали своего, хотя уже само это было одним из путей его созидания.

    И размышления Бэкона постоянно отталкиваются и вновь возвращаются к античной классике. Его сочинения полны ссылок на греческих и римских философов, писателей, историков, поэтов и риторов. Их мнения, сентенции, стихи, рассказы о событиях и лицах он постоянно приводит по памяти и толкует в подтверждение своих соображений. Однако бэконовское отношение к античности отмечено неприязнью не только к схоластике перипатетиков, но и к мистике пифагорейцев, и к обожествленному миру идей платоников. Он открыто солидаризуется с ее материалистической традицией, с древнегреческими физиологами и натурфилософами, с «линией Демокрита». Этот сторонник христианского дуализма «боговдохновенной» души и тела, учение которого еще кишит теологическими отступлениями, вряд ли мог лучше продемонстрировать свои истинные философские симпатии, чем это он сделал, сказав свое похвальное слово греческим досократикам.

    Их наивные, но свежие, жадно обращенные на мир взгляды напоминают ему о забытой в схоластической науке природе вещей, о подлинных природных телах и процессах, об опыте, о любезных ему проблемах естественной философии. В том, что «все они определяли материю как активную, как имеющую некоторую форму, как наделяющую этой формой образованные из нее предметы и как заключающую в себе принцип движения» (5, 2, стр. 306), Бэкон видит исходный и единственно плодотворный принцип всякой истинной, то есть опытной, науки. Именно его он и противопоставляет перипатетикам, считавшим материю пассивной и бескачественной, лишь чистой возможностью и придатком другого, активного начала - умопостигаемой формы. Но такая фикция человеческого разума, такая абстрактная материя может быть лишь материей дискуссий, а не материей Вселенной. Так и произошло на самом деле, и наука надолго была ввергнута в пучину бесплодных словопрений.

    Грандиозная фантасмагория о сущем как о царстве форм, отвлеченных идей и фиктивной материи отнюдь не способствовала ориентации на терпеливое и строгое опытное исследование природы. Образовывать реальные вещи из воображаемых - разве это означает дать ответ на вопрос об истинных началах вещей? Бэкона интересует не то, каким образом можно мысленно, категориально охватить и определить природу сущего, а то, какова реальная природа тех простых начал, той первоматерии, из которой образуется все в мире. Над его подходом доминирует интерес естествоиспытателя, физика, хотя сам анализ зачастую ведется на спекулятивно-метафизическом уровне и языке. Он не видит ничего положительного в работе великих идеалистов по созданию интеллигибельного мира. Что ж, ведь истина - дочь времени, а не авторитета! Вся значимость и сложность этой проблемы понятийно-категориального строения человеческих концепций и теорий со всей остротой обнаружится позже, когда развившаяся наука уже даст их зрелые образцы. И философия к вопросу о том, что есть сущее, добавит не менее существенный - как выразить его в логике понятий. Но и тогда экстремальные ситуации не раз будут заставлять вспоминать уроки бэконовской критики.

    Вот основные установки Бэкона. В основе всего лежит первосущее, и оно должно быть столь же реально, как и то, что из него возникает. А поэтому все рассуждения об абстрактной материи и противопоставленной ей форме имеют не больше смысла, чем утверждения, что мир и все существующее образованы из категорий и других диалектических понятий как из своих начал. Следует отдать предпочтение тем, кто стремится рассекать, анатомировать природу, а не абстрагировать ее, кто полагает материю способной производить из себя всякую вещь, действие и движение, а не абстрактной и пассивной, кто, следовательно, подчиняет свои мысли и слова природе вещей, а не природу вещей мыслям и словам. Именно эти установки лежат в основе отношения Бэкона к античному философскому наследию - его критики перипатетиков и его симпатии к древнегреческим материалистам.

    В трактате «О началах и истоках…» Бэкон сплетает аллегорическое толкование мифа о Купидоне (в древнейшем мифологическом сознании греков, олицетворявшем стихийное созидающее начало в природе) с анализом идей ионийских философов. Ведь это они первые представили Купидона одетым, или, иначе говоря, приписали первичной материи, началу всего сущего определенную естественную форму: Фалес - воды, Анаксимен - воздуха, Гераклит - огня. Каждый из них полагал, что это именно и есть та первая природа, о которой можно сказать, что она есть то, чем она кажется. Однако не поддались ли они при этом непродуманному впечатлению о таком совершенстве некоторых тел, что оно окрасило своим цветом все остальное? Ведь в сущности они удовлетворились тем, что среди видимых и осязаемых тел нашли такое, которое казалось им превосходящим все прочие, и назвали его «началом всего сущего». Но если природа этого начала есть то, чем она является нашим чувствам и все вообще вещи имеют ту же природу, хотя она и не соответствует их внешнему виду, тогда встает вопрос, правомерно ли подходить ко всем вещам не одинаково и считать за начало лишь то, что более значительно, распространено или деятельно. Ведь сам Бэкон принимает другую аксиому: «Природа проявляет себя преимущественно в самом малом». И еще возражение. Если в других вещах это начало, хотя бы временно, но утрачивает свою природу, не означает ли это, что за начало принимается нечто преходящее и смертное, то есть то, что противоречит самому понятию «начало». Пионер индуктивной методологии был мастером и спекулятивного анализа.

    Он полагает также, что ионийцы мало думали о том, какой стимул, основание и причина заставляют это начало изменять свою природу и снова обретать ее и каким образом это совершается. «В самом деле, - пишет Бэкон, - мы наблюдаем в мире огромную массу противоположностей - плотного и редкого, теплого и холодного, света и тьмы, одушевленного и неодушевленного - противоположностей, которые взаимно сталкиваются и разрушают друг друга; и если предположить, что эти противоположности проистекают как из своего источника из одной материальной субстанции, и при этом не показать, каким образом это может совершиться, то это будет проявлением путаной мысли и отсутствием всякого исследования. Ибо, если такое предположение имело бы за собой достоверность чувств, вы обязаны были бы принять его, если бы даже и оставалось непонятным, каким образом это происходит; с другой стороны, если бы можно было при помощи разума найти соответствующее и правдоподобное объяснение того, как дело происходит, мы, может быть, должны были отказаться от очевидности; но от нас ни в коем случае не могут требовать, чтобы мы согласились с таким предположением, реальность которого не засвидетельствована непосредственным чувством или вероятность которого не доказана на основании разума» (5, 2, стр. 314–315). Таким образом, в проблеме возникновения многообразного из одного начала эти натурфилософы сталкиваются с теми же трудностями, что и перипатетики, вводившие потенциальную и фантастическую материю, с той лишь разницей, что, будучи актуальным и оформленным в отношении одного рода вещей, их начало потенциально в отношении всех остальных. Доктрина перипатетизма довлеет над критическим анализом Бэкона и редукция к позициям аристотеликов равносильна для него reductio ad absurdum.

    Он разбирает и мнения тех, кто насчитывает несколько начал и объясняет все разнообразие существующего различным их сочетанием и соотношением. Здесь объект его критического анализа - концепция Телезио о началах тепла и холода и приписываемая Пармениду идея об огне и земле как двух началах всех вещей. Те же, кто принимал бесконечное, или во всяком случае огромное число начал, вряд ли вообще заслуживают внимания, так как в этом случае не приходится ничего придумывать для объяснения разнообразия вещей. Это разнообразие вкладывается в сами начала, а тем самым по существу снимается и весь вопрос о началах. Из всех древних Бэкону более всего импонирует тот, кто считал, что Купидон - это Атом, кто принял за начало одну твердую и неизменную субстанцию, выводя многообразие всего существующего из различия ее величин, конфигураций и положений. К разбору атомистической теории Демокрита он и собирался приступить, однако эта часть трактата «О началах и истоках» осталась ненаписанной. Тем не менее и дошедший до нас текст трактата, и эссе «Купидон, или Атом», и его «Размышления о природе вещей», и другие сочинения Бэкона позволяют составить определенное представление о его отношении к Демокриту.

    Картина атомистического движения, которую он, видимо, следуя Лукрецию, приписывает Демокриту, складывается из первоначального движения атомов под воздействием их тяжести и вторичного, производного от их столкновения между собой. Сам Бэкон полагает, что нельзя отождествлять сил, движений и свойств атомов и их макросоединений и поэтому считает эту картину, которая заимствует понятия тяжести и толчка из макромира, узкой и недостаточной. Какие свойства и движение надлежит приписать атомам, по Бэкону, не вполне ясно. Атомы - это минимальные семена материи, которые обладают объемом, местом, сопротивляемостью, стремлением, движением и эманациями и которые также при разрушении всех естественных тел остаются непоколебимыми и вечными (см. 5, 2, стр. 335). Их сила и движение отличны от сил и движений продуктов их соединений и комбинаций и вместе с тем «в теле атома есть элементы всех тел, а в его движении и силе - начала всех движений и сил» (5, 2, стр. 302). Бэкон сомневается в правомерности демокритовского противопоставления атомов и пустоты, отвергает мнение Эпикура о самопроизвольном отклонении их движения и намекает на способность атомов к дальнодействию. Впрочем, замечает он, если можно познать способы действия и движения атомов, то, быть может, не стоит надеяться, что наше знание полностью охватит их сущность, так как нет ничего более «близкого природе», более первичного и всеобъемлющего. Своеобразная концепция «неисчерпаемости» познания этих неделимых в условиях чисто умозрительной постановки вопроса была, пожалуй, лучшим решением.

    Однако и здесь его тревожит постоянно возникающий призрак ненавистного перипатетизма и он хочет оградить от него атомистику. Бескомпромиссный противник схоластики, Бэкон вполне владеет ее приемами рассуждения. «…Так как разрушения более крупных тел многочисленны и разнообразны, то отсюда с необходимостью вытекает, что то, что остается неизменным центром, должно быть или чем-то потенциальным, или минимальным. Но оно не есть нечто потенциальное, ибо первичная потенциальность не может быть подобна другим потенциальностям, которые бывают актуально чем-то одним и потенциально чем-то другим. Первичная потенциальность должна быть чем-то абсолютно абстрактным, лишенным всякой актуальности и содержащим в себе все возможности. Остается поэтому думать, что это неизменное будет минимальным, разве только кто-нибудь будет действительно утверждать, что начал вообще не существует и что всякая вещь может считаться началом; что постоянным и вечным являются лишь закон и порядок изменения, сущее же непостоянно и изменчиво. И было бы лучше утверждать прямо что-нибудь в этом роде, чем, желая установить некое вечное начало, допустить еще большую нелепость, а именно сделать это начало воображаемым. Ибо первый метод, по-видимому, еще приводит к некоторому результату… между тем как второй метод не приводит ни к какому, ибо он рассматривает сущее существующим лишь в понятии и являющимся лишь инструментом ума» (5, 2, стр. 335).

    Шарль Адан, автор книги «Философия Фрэнсиса Бэкона», полагает, что именно Бэкону принадлежит заслуга восстановления научной репутации Демокрита, само имя которого на протяжении многих веков старались предать забвению. В своей монографии «Фрэнсис Бэкон» В. Ф. Асмус обстоятельнее других в нашей литературе рассматривает это отношение Бэкона к Демокриту, отмечая, что привлекает в нем мыслителя, что он отвергает и в чем его отношение к концепции великого фракийца претерпевает изменения (см. 9, стр. 347–350). Бэкон ценит Демокрита за то, что он устранил бога из физической системы объяснения мира, отделив, таким образом, естественную философию от теологии; за то, что приписал строение Вселенной бесчисленному ряду попыток и опытов самой же природы; за то, что в присущей материи естественной необходимости усмотрел причины всех вещей, исключив вмешательство целевых, или «конечных», причин. Для него важно, что Демокрит различает сущность и явление, свойства материальных начал и образованных из них вещей, существующее «по мнению» и «по истине». Он отмечает антидогматизм воззрений Демокрита, понимание им всей сложности задачи постижения истины и отличения ее от лжи, с которой она повсюду удивительным образом перемешана и перепутана не без содействия тех, кто более заботится о том, чтобы иметь на все словесный ответ, чем о внутренней истине вещей. У Демокрита его привлекает все то, что и сам Бэкон будет разрабатывать в своей философии, создавая материалистический базис науки нового времени.

    Одна из особенностей трактата «О началах и истоках» - в нем фигуры спекулятивно-логического рассуждения вдруг расцвечиваются игрой вольного, причудливого воображения. И это как раз те места, где Бэкон обращается к образам греческой мифологии. Еще более яркий фейерверк свободной фантазии пронизывает эссе «О мудрости древних». Так вырисовывается другой аспект бэконовского отношения к наследию античного прошлого - его аллегорическая интерпретация мифов.

    Он не считает мифы, по крайней мере в стержневых их сюжетах и образах, созданиями тех, кто их излагал в древности и донес до нашего времени. Ни Гесиод, ни Гомер, ни другие поэты не являются авторами мифов. Поэты заимствовали их из старинных преданий, которые как священные реликвии, как дыхание прошлых времен проникли в поэзию греков из сказаний еще более древних народов. Но что же такое миф, в чем тайна его долговечности, как следует его понимать? Концептуальная предпосылка бэконовского подхода такова: он убежден, что как иероглифическое письмо древнее буквенного, так и аллегорическая мысль появляется раньше отвлеченных логических рассуждений. Именно с ней мы встречаемся в мифах, притчах, загадках, сравнениях и баснях древних. Здесь таинства религии, секреты политики, нормы морали, мудрость философии, житейский опыт как бы нарочно облекаются в поэтические одеяния и задача состоит в том, чтобы выявить этот их скрытый смысл. Дан образ, нужно найти его значение. Миф - это иносказание в определенном художественном символе, требуется определить его рациональное содержание. Правомерна ли такая редукционная задача, такой поиск неизвестного в системе культурно-поэтических уравнений? Замечательно, что для решения непоэтической по существу задачи Бэкон применяет поэтические средства, так сказать, обратную образность, ибо изобретательность его всецело подчиненного рассудку воображения не в создании самой аллегории, а в толковании того, что он принимает за аллегорию. «Он относится к мифам подобно тому, как Эзоп к животным; он их пересоздает и влагает в них истины, которые они должны воплощать. Он… в этом случае есть аллегорический поэт. Он столько же истолкователь мифов, как Эзоп зоолог» (49, стр. 135), - заметил Куно Фишер. Занимаясь дешифровкой квазизашифрованного текста, наш мыслитель использует самые широкие и свободные ассоциации своей фантазии Эта свобода ограничена лишь в одном: истины, которые он вкладывает в мифологические сюжеты и образы, - это знакомые нам истины бэконовской естественной, моральной и политической философии.

    Вот образец его колоритной и вольной интерпретации - миф о Пане. Пан - один из древнейших аркадских божеств, культ которого позднее претерпевает изменения. В воззрениях мистиков образ козлоподобного бога лесов и пастбищ трансформируется в символ единой и целостной Вселенной; из него, по-видимому, и исходит Бэкон в своем толковании мифа. Я перескажу лишь его небольшую часть, чтобы дать представление о приеме Бэкона. Пан - это образ всех вещей, то есть природы. Его заостренные кверху рога означают, что природа вещей образует своего рода пирамиду, восходящую от бесчисленных индивидов к видам, родам и еще более общим понятиям. Рога касаются неба, то есть высшие категории науки и метафизики соприкасаются с божественным. Тело Пана покрыто волосами - это символ излучения вещей, ибо все в природе в той или иной степени испускает лучи. Длинные волосы в бороде Пана - это лучи, исходящие от небесных тел, ведь и солнце нам кажется бородатым, когда его сверху закрывают облака, а из-под облака пробиваются его лучи. Посох и свирель в руках Пана - символы гармонии и власти. Свирель из семи тростинок указывает на созвучие и гармонию в движении семи планет. Посох же - метафора, обозначающая, что пути природы могут быть то прямыми, то окольными. Его изогнутость, по мнению Бэкона, означает, что все совершаемое в мире божественным провидением осуществляется сложными и запутанными путями, так что внешний ход событий может порой казаться противоречащим их подлинному смыслу. На Пане пятнистая накидка из шкуры леопарда, но разве небо не усеяно звездами, моря - островами, земля - цветами? И т. д. и т. п. Вот так, фантазируя и развлекаясь игрой собственного воображения, Бэкон, между прочим, излагает довольно много метких и мудрых соображений: о способах ведения войны (в мифе о Персее), об эгоизме (в мифе о Нарциссе), о мятежах (в мифе о Тифоне), о фанатизме (в мифе о Диомеде), о фаворитах (в мифе об Эндимионе), об аффектах (в мифе о Дионисе), о философии (в мифе об Орфее), о материи (в мифе о Протее) и др. Чтобы дать почувствовать эстетический аромат бэконовской работы, приведу еще одну из его миниатюр, но целиком.

    МЕМНОН, ИЛИ СКОРОСПЕЛЫЙ

    Поэты говорят, что Мемнон был сыном Авроры. Он носил прекрасные доспехи, его прославляла народная молва. Придя к стенам Трои, он, горя нетерпеливым желанием великих подвигов, вступил в поединок с Ахиллом, храбрейшим из греков, и пал от его руки. Юпитер, скорбя о нем, послал птиц, чтобы они беспрерывными заунывными кликами сопровождали его похороны. Говорят также, что его статуя, когда ее озаряли лучи восходящего солнца, издавала жалобный стон.

    Мне кажется, что миф рассказывает о несчастных исходах великих надежд юношества. Ведь они подобны сыновьям Авроры; чванясь пустой видимостью и чисто внешними вещами, они часто дерзают на то, что превосходит их силы, идут на могучих героев, вызывают их на бой и гибнут в неравной борьбе. Их смерть всегда вызывает безграничную скорбь, ибо нет ничего печальнее среди человеческих судеб, чем безвременно скошенный цвет доблести. Ведь молодость их оборвалась, они не насытились жизнью и еще не возбудили к себе зависти, которая была бы способна смягчить скорбь кончины или умерить сострадание. Более того, не только вокруг их погребальных костров, подобно этим зловещим птицам, летают стенания и плач; нет, эта печаль и скорбь длятся и дальше; и особенно остро возрождается тоска по ним, когда начинаются новые движения, когда замышляются великие деяния, подобные утренним лучам солнца (5, 2, стр. 258–259).

    Что побудило Бэкона рассматривать миф как аллегорию? Не то ли обстоятельство, как сказал бы Шеллинг, что дух подлинно мифологической поэзии уже давно угас и миф невольно стали трактовать как фигуру и философему, свойственные более поздним поэтическим формам? Аллегорическими были средневековый эпос и моралите Аллегоричны образы в поэзии великого Данте. Как иносказание воспринимался и миф, и уже Джованни Боккаччо писал трактат, в котором изображал образы античной мифологии как аллегорию звездного неба. Позднее иносказательно использовал античную мифологию и Джордано Бруно, в буйной фантазии подгоняя ее образы к понятиям и идеям своей философской этики Сочетание мифологических аллегорий, символических образов, аналогических соответствий и логических антитез составляло и метод мышления, и художественный прием Бруно в его «Изгнании торжествующего зверя». Эта традиция истолкования мифа оказалась более живучей, чем могло бы показаться, судя по первоначальным образцам. Позднее ей отдадут дань немецкие романтики, а в XIX веке она в виде так называемой солярно-метеорологической теории даже приобретет довольно широкую популярность. Такие толкователи исторических поэтических древностей зачастую бывали менее всего историчны.

    Между тем значение работы Бэкона, конечно, не в том, что она представляет собой определенную мифоведческую доктрину, одну из ярких страниц в книге аллегорической теории мифа. В этом отношении было бы слишком соблазнительной задачей перечислять уязвимости бэконовского подхода - некритическое принятие той или иной редакции мифа, неоднозначность интерпретации одних и тех же мифологических символов, очевидные натяжки и бесконтрольный домысел. Бэконовские эссе значимы сами по себе как самостоятельное видение мифов, как художественное преломление их в призме другой эпохи, как усмотрение в древнем мифологическом символе актуального «осмысленного образа». И надо сказать, такие операции он умел проделывать довольно эффектно. Вместе с тем любопытно, что в предпоследней книге своего трактата «О достоинстве и приумножении наук» Бэкон с подобным же ключом подходит уже к библейской мудрости. Целый ряд сентенций из «Екклезиаста» и «Книги Притчей Соломоновых» он истолковывает в сугубо светском прозаическом духе. Он использует средневековую традицию иносказательного толкования Священного писания как прием для изложения наставлений своей политической и практической философии.

    Это вообще интересная и благодарная задача: конкретно проследить и сравнить характер отношения к античному наследию разных мыслителей и в разные эпохи - Возрождения, Просвещения, Романтизма и более позднее время. Чтобы оттенить особенность бэконовского приема, я приведу только одно сравнение. Сто с лишним лет спустя после работ Бэкона другой английский философ, Дж. Толанд, опубликовал трактат, в котором предложил свою своеобразную анатомий) древней философии. Толанд - просветитель, он одержим стремлением доказать необходимость полной свободы для каждого высказывать и развивать свои взгляды, он критик нетерпимой религии, невежественной и суеверной церкви, ханжеского и конформистского общества. С этой позиции он и бросает свой ретроспективный взгляд в далекое философское прошлое. Суть трактата Толанда выражена уже в его полном названии - «Клидофорус, или об экзотерической и эзотерической философии, т. е. о внешнем облике и внутреннем содержании учения древних: одно - явное и общепринятое, приспособленное к ходячим воззрениям и религиям, установленным законом; другое - скрытое и тайное, предназначенное для способных и глубокомысленных, в котором сообщается подлинная Истина, лишенная всяких покровов» (45, стр. 313). В концепциях Парменида, Платона и Аристотеля, в учениях пифагорейцев, стоиков и академиков - всюду Толанд усматривает некий двойной счет, двойную философию: одну для публики, другую для избранных, одну, отдающую дань общественным установлениям и предрассудкам, другую, всецело и безоглядно посвященную отысканию истины. Аналогичная двойственность имеется и в античной мифологии, и в иудейском и христианском богословии, а их аллегории - один из приемов такой мистификации. Он так же как и Бэкон, преломляет античность в призме своего времени и своих задач, но это преломление уже не то, что у Бэкона. Оно лишено разноцветной художественной дисперсии, в нем присутствуют лишь черно-белые тона.

    В произведениях Фрэнсиса Бэкона отчетливо прослеживается его отношение к трем основным сферам идейного наследия, так или иначе тяготевших над европейской мыслью, - античной философии, мифологии и христианству. Отношение Бэкона к античности по-своему продумано. Он знает, что ему нужно в этом великом складе прошлого, и использует взятое для подтверждения идей и установок своего мировоззрения. Он целенаправленно интерпретирует античность, и его подход отличается как от эмпирического описательства, так и от простой констатации самосознания этого прошлого, понимания его «изнутри» его концепции и эпохи. На последнее Бэкон вообще не способен, как не способен он и на целостное и всесторонее исследование античной философии и мифологии в связи со всем комплексом исторических условий их существования. Впрочем, это ему и не нужно. Метод Бэкона не исторический, а ретроспективный, отбрасывающий в прошлое тень его, бэконовских, установок, понятий, исканий и умонастроений, метод, деформирующий прошлое и навязывающий ему чужие контуры.

    Иное дело - христианство, которое для Бэкона не только и не столько традиция, но прежде всего живая идеологическая действительность. Он неоднократно подтверждает свою приверженность учению церкви: «Но ведь есть еще священная или боговдохновенная теология. Однако если бы мы собирались говорить о ней, то нам пришлось бы пересесть из утлого челна человеческого разума на корабль церкви; только он один, вооруженный божественным компасом, может найти правильный путь, ибо теперь уже недостаточно звезд философии, которые до сих пор светили нам в пути» (5, 1, стр. 537). И Природа, и Писание, по Бэкону, - дело рук божьих, но для объяснения божественного Писания недопустимо прибегать к тому же способу, что и для объяснения писаний человеческих, так же как недопустимо и обратное. Признавая истину и того и другого, сам Бэкон отдавался пропаганде постижения естественного. У божественного и без него было слишком много служителей и защитников. И так преобладающая часть лучших умов посвящала себя теологии, испытатели же природы насчитывались единицами. Отделяя естественнонаучное от теологического, утверждая его независимый и самостоятельный статус, он продолжал видеть в религии одну из главных связующих сил общества. В приверженности к религии откровения, в протесте против тех, кто обосновывал догмы христианства философскими спекуляциями, в принципиальном разграничении областей веры и знания - «мы должны верить слову божьему, даже если разум сопротивляется этому» (5, 1, стр. 538) - во всем этом также обнаруживается решительная антисхоластичность Бэкона. И мне такая позиция подсказывает сравнение Бэкона не с Тертуллианом, на которое в свое время обращал внимание Куно Фишер, а скорее с Вильямом Оккамом. И все же XVII век - это не XIV век и можно задаться вопросом, не обнаруживает ли она определенную парадоксальность бэконовского мировоззрения. Концепция двух параллельных книг - Природы и Священного писания, - которой в общем придерживался наш мыслитель, понятная исторически, отнюдь не снимала самого противоречия. Его усмотрят последующие писатели, и Л. Фейербах следующим образом определит его смысл. Главная установка Бэкона - понять природу из нее же самой, построить ее картину, не искаженную привнесениями человеческого духа. Именно этому служат и его критика идолов разума, и его теория опытного, индуктивного познания. Поскольку природа есть физическая, чувственная, материальная сущность, понять ее можно лишь с помощью адекватных ей способов, то есть чувственными, физическими, материальными средствами. Между тем такая тенденция находится в противоречии с сущностью и духом христианства, которое учит, что бог словом и мыслью творит мир и среди всех его созданий лишь человек, обладающий душой, подобен богу. И как же тогда Бэкон-христианин может упрекать Платона и Аристотеля в том, что они конструируют мир из слов, идей и категорий? Разве в этом они не предтечи христианства? И почему человек, «подобие бога», не может в своем познании идти тем же путем, что и его «высокий прообраз» в своем творчестве? Разве принцип бытия не есть и принцип познания? (см. 47, стр. 127–129).

    В сочинениях Бэкона мы, естественно, не найдем ни рационального ответа на эти вопросы, ни саму их постановку. Они просто не возникали перед его умственным взором, во всяком случае в таком виде, который им придало специфическое восприятие автора «Сущности христианства». Всем последующим спорам о том, атеистична или же благочестива его философия, сам канцлер мог бы подвести итог своим знаменитым афоризмом: «Истина - дочь Времени, а не Авторитета». И время показало, какой из этих компонентов парадоксального бэконовского мировоззрения оказался более стойким и жизнеспособным. Почувствовав их истинную равнодействующую, романтик, фанатик и клерикал Жозеф де Местер спустя двести лет обрушился на Бэкона с обвинениями в атеизме, материализме и приверженности к естественнонаучной методологии. Для самих же материалистов и атеистов, сделавших Бэкона своим идейным вождем, подобной проблемы вообще уже не существует, так как сама идея сосуществования науки и христианства представляется им монстром, вредной иллюзией, которую надо поскорее забыть. Они возьмут из философии Бэкона живое и трезвое, связанное с наукой и ее методом, считая остальное иллюзиями слишком «бурного воображения» или, наоборот, данью господствующему мировоззрению. Для них, выросших в другую эпоху и решающих другие задачи, это уже перелистанная страница великой книги человеческого знания, наследие прошлого, традиция, которую они усвоили, которую используют в своей борьбе и на которую уже брошена тень иных воззрений и устремлений.

    Из книги Популярная философия автора Гусев Дмитрий Алексеевич

    Глава III. Расцвет философии (античность) § 9. Золотой век человечества Философия в чистом виде появилась у древних греков. Самое слово «философия», как говорилось выше, греческого происхождения. Поэтому можно утверждать, что философию как таковую придумали греки. Они

    Из книги Новая философская энциклопедия. Том четвёртый Т-Я автора Стёпин Вячеслав Семенович

    АНТИЧНОСТЬ Год в Древней Греции начинался с середины лета, поэтому большинство дат, указываемых древними писателями, колеблется между двумя смежными годами нашего летосчисления. Такие даты приведены в таблице к одному году лишь приблизительно. Датировка по

    Из книги Духовные упражнения и античная философия автора Адо Пьер

    Дохристианская античность В античности феномен конверсии предстает не столько в религиозном порядке, сколько в политическом и философском порядках. Дело в том, что все античные религии (кроме буддизма) являются религиями равновесия, если заимствовать выражение у Ван

    Из книги Актуальность прекрасного автора Гадамер Ганс Георг

    Гельдерлин и античность Античность в ее воздействии на немецкую культуру отличает то, что она неким загадочным образом сумела идти в ногу со сдвигами в нашем духовном бытии. Как бы по-новому ни менялся со сменой духа времени наш образ истории и предполагаемый им

    Из книги Лекции по истории философии. Книга третья автора Гегель Георг Вильгельм Фридрих

    c) Рожер Бэкон Рожер Бэкон работал главным образом в области физики, но его работы остались без влияния; он изобрел порох, зеркало, телескопы; умер в 1294

    Из книги Философия автора Спиркин Александр Георгиевич

    A. Франциск Бэкон Уже до Бэкона забросили потустороннее содержание, потерявшее благодаря своей форме ту свою заслугу, что оно является истинным, ничего не представлявшее собою для самосознания, для уверенности в своей собственной достоверности, для своей

    Из книги Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии автора Холл Мэнли Палмер

    5. Р. Бэкон Необходимо, хотя бы совсем кратко, рассказать о существенном вкладе Роджера Бэкона (1214–1292) в развитие естествознания и философии позднего средневековья. Исходные принципы его философии состоят в том, чтобы прежде всего преодолеть преграды в сознании людей. По

    Из книги Спор о Платоне. Круг Штефана Георге и немецкий университет автора Маяцкий Михаил А.

    1. Ф. Бэкон Первым и величайшим исследователем природы в Новое время был английский философ Фрэнсис Бэкон (1561–1626).В своих исследованиях он вступил на путь опыта и обратил внимание на исключительную значимость и необходимость наблюдений и опытов для обнаружения истины.

    Из книги Сравнительное богословие. Книга 2 автора Коллектив авторов

    Из книги Философский словарь автора Конт-Спонвиль Андре

    І. Круг Георге, наука и античность 1. История философии Versus рецепция Что удивительного в том, что великого философа внимательно и почтительно изучает поэт и его поэтический кружок? Значительно реже встречается, что чтение и поклонение принимают форму постоянную,

    Из книги Философия права. Учебник для вузов автора Нерсесянц Владик Сумбатович

    Из книги Искусство и коммуникация автора Басин Евгений Яковлевич

    Античность (Antiquit?) Синоним древности, или долгий период, отсчитываемый от конца доисторических времен до начала средневековья – от изобретения письменности примерно 5 тыс. лет назад до падения Римской империи (во всяком случае, в европейской традиции утвердилось именно

    Из книги автора

    2. Фрэнсис Бэкон С обоснованием новых философско-правовых идей в области теории закона выступил Фрэнсис Бэкон (1561-1626).Отвергая схоластику и спекулятивный априоризм, он защищал и развивал эмпирический метод исследования природы (включая сюда и "природу человека").В

    Из книги автора

    Ф. Бэкон У Фр. Бэкона связь с его философией выявляется при характеристике искусства, в частности, поэзии, как познания. «Мы с самого начала, – пишет он, – назвали поэзию одним из основных видов знаний…». Для Бэкона, философа Возрождения и в еще большей степени

    Государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования

    «Красноярский Государственный Медицинский Университет имени профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого»

    Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации


    По дисциплине «Философия»

    Тема: «Фрэнсис Бэкон»


    Исполнитель

    Студентка первого курса 102 группы

    факультета клинической психологии КрасГМУ

    Черномурова Полина.


    Красноярск 2013г.


    Введение


    Новое время - время великих усилий и значительных открытий, которые не были оценены по - достоинству современниками, и стали понятными лишь тогда, когда их результаты, в итоге стали одними из решающих факторов в жизни человеческого общества. Это время зарождения основ современного естествознания, предпосылок ускоренного развития техники, которые позже приведут общество к экономическому перевороту.

    Философия Фрэнсиса Бэкона - философия английского возрождения. Она многогранна. Бэкон сочетает в ней как новаторство, так и традиции, науку и литературное творчество, опираясь на философию средних веков.

    Биография


    Фрэнсис Бэкон родился 22 января 1561 года в Лондоне в Йорк- Хаузе на Стренде. В семье одного из высших сановников при дворе королевы Елизаветы- сэра Николаса Бэкона. Мать Бэкона - Анна Кук происходила из семьи сэра Антони Кука - воспитателя короля Эдуарда VI, была хорошо образована, владела иностранными языками, интересовалась религией, переводила на английский язык теологические трактаты и проповеди.

    В 1573 году Фрэнсис поступил в Тринити - колледж Кембриджского университета. Через три года Бэкон в составе английской миссии отправился в Париж, выполняет ряд дипломатических поручений, что дает ему богатый опыт знакомства с политикой, придворной и религиозной жизнью не только Франции, но и других стран континента - итальянских княжеств, Германии, Испании, Польши, Дании и Швеции, результатом чего явились составленные им заметки «О состоянии Европы». В 1579 году из-за смерти отца вынужден был возвратиться в Англию. Как младший сын в семье, он получает скромное наследство и вынужден задуматься о своем будущем положении.

    Первым шагом самостоятельной деятельности Бэкона была юриспруденция. В 1586 году становится старейшиной юридической корпорации. Но юриспруденция не стала главным предметом интересов Фрэнсиса. В 1593 году Бэкон был избран в палату общин Мидлсекского графства, где обретает славу оратора. Изначально придерживался мнений оппозиции в протесте об увеличении подати, затем становится сторонником правительства. В 1597 году выходит в свет первое произведение, которое приносит Бэкону широкую известность, - сборник кратких очерков, или эссе, содержащих размышления на моральные или политические темы 1 - «Опыты или наставления», принадлежат к лучшим плодам, которые божьей милостью могло принести мое перо»2. К 1605 году относится трактат «О значении и успехе знания, божественного и человеческого».

    Возвышение Бэкона как придворного политика наступило после смерти Елизаветы, при дворе Якова I Стюарта. С 1606 года Бэкон занимает ряд высоких правительственных должностей. Из них такие как штатный королевский адвокат, высший королевский юрисконсульт.

    В Англии наступает пора абсолютистского правления Якова I: в 1614 году он распустил парламент и до 1621 году правил единолично. В эти годы обостряется феодализм и происходят изменения внутренней и внешней политики, что приводит через двадцать пять лет страну к революции. Нуждаясь в преданных советниках, король особо приблизил к себе Бэкона.

    В 1616 году Бэкон стал членом Тайного совета, в 1617 году - лордом-хранителем большой печати. В 1618 году Бэкон - лорд, верховный канцлер и пэр Англии, барон Веруламский, с 1621 года - виконт Сент-Албанский.

    Когда в 1621 году король созывает парламент, то начинается расследование коррупции должностных лиц. Бэкон, представ перед судом, признал свою вину. Пэры осудили Бэкона до заключения в Тауэр, - но король отменил решение суда.

    Отставленный от политики, Бэкон отдался- научно-философскому исследованию. В 1620 году Бэкон опубликовал свое основное философское сочинение «Новый органон», задуманное как вторая часть труда «Великое восстановление наук».

    В 1623 году выходит в свет обширное произведение «О достоинстве приумножении наук» - первая часть «Великого восстановления наук». Бэкон пробует перо и в жанре модной в XVII в. философской утопии - пишет «Новую Атлантиду». Среди других сочинений выдающегося английского мыслителя: «Мысли и наблюдения», «О мудрости древних», «О небе», «О причинах и началах», «История ветров», «История жизни и смерти», «История Генриха VII» и др.

    Во время своего последнего опыта, связанным с сохранением мяса курицы путем ее замораживания, Бэкон сильно простудился. Умер Фрэнсис Бэкон 9 апреля 1626 года в доме графа Аронделя в Гайгете.1


    Человек и природа. Центральная идея философии Фрэнсиса Бэкона


    Обращение к Природе, стремление к проникновению в нее становится общим лозунгом эпохи, выражением сокровенного духа времени. Рассуждения о «естественной» религии, «естественном» праве, «естественной» морали есть теоретические отблески настойчивого желания возвратить Природе всю человеческую жизнь. И эти же тенденции провозглашает философия Фрэнсиса Бэкона. « Человек, слуга и истолкователь Природы, ровно столько совершает и понимает, сколько он охватывает в порядке Природы; свыше этого он не знает и не может ничего».1. Это высказывание отражает суть онтологии Бэкона.

    Деятельность Бэкона в целом была направлена на пропаганду науки, на указание ее первостепенного значения в жизни человечества, на выработку нового целостного взгляда на ее строение, классификацию, цели и методы исследования.

    Цель научного познания - изобретения и открытия. Цель изобретений есть человеческая польза, удовлетворение потребностей и улучшение жизни людей, повышение потенциала ее энергии, умножение власти человека над природой. Наука - средство, а не цель сама по себе, знанием ради знания, мудростью ради мудрости. Причиной того, что до сих пор наука мало продвигалась вперед является господство неправильных критерий и оценок того, в чем состоят их достижения. Человек же - властелин природы. «Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии является правилом». Чтобы подчинить себе природу, человек должен изучить ее законы и научиться использовать свое знание в реальной практике. Именно Бэкону принадлежит знаменитый афоризм «знание - сила». Что в действии наиболее полезно, то в знании наиболее истинно.2 «Я строю в человеческом понимании истинный образ мира, таким, каков он есть, а не таким, каким каждому его разум. А это нельзя сделать без тщательного рассечения и анатомирования мира. И я считаю, что те нелепые и обезьяньи изображения мира, которые созданы в философских системах вымыслом людей, вовсе должны быть развеяны.

    Поэтому истина и полезность суть одни и те же вещи и сама деятельность ценится больше как залог истины, чем как созидатель жизненных благ»1. Только истинное знание дает людям реальное могущество и обеспечивает их способность изменять лицо мира; два человеческих стремления - к знанию и могуществу - находят здесь свою оптимальную равнодействующую. В этом состоит основная идея философии Бэкона, которую Фаррингтон назвал «философией индустриальной науки». Благодаря Бэкону, по-новому понимается отношение человек-природа, которое трансформируется в отношение субъект- объект, и входит в европейскую ментальность. Человек представляется как познающее и действующее начало, то есть субъект, а природа - как объект, подлежащий познанию и использованию.

    Бэкон с отрицанием относится к прошлому, тенденциозно относится к настоящему и верит в светлое будущее. Негативно относится к прошлым столетиям, исключая эпохи греческих досократиков, древних римлян и новое время, так как считает это время не созиданием новых знаний, а даже провалами накопленных ранее.

    Призывая людей, вооружившись знаниями, подчинить себе природу Фрэнсис Бэкон восставал против господствующей в то время схоластической учености и духа самоуничижения человека. Бэкон отказывается и от авторитета Аристотеля. «Логика, которой теперь пользуются, скорее служит укреплению и сохранению ошибок, имеющих свое основание в общепринятых понятиях, чем отысканию истины. Поэтому она более вредна, чем полезна».2 Он ориентирует науку на поиск истины в практике, в непосредственном наблюдении и изучении природы. «Разве можно не считаться с тем, что дальние плавания и путешествия, которые так участились в наше время, открыли и показали в природе множество вещей, могущих пролить новый свет на философию. И конечно, было бы постыдно, если бы в то время, как границы материального мира - земли, моря и звезд - так широко открылись и раздвинулись, умственный мир продолжал оставаться в тесных пределах того, что было открыто древними.» Бэкон призывает отойти от власти авторитетов, не отнимать прав у Времени - этого автора всех авторов и источника всякого авторитета. «Истина - дочь Времени, а не Авторитета». Центральной проблемой философии Ф.Бэкона можно назвать проблему отношения человека и природы, которую он решает со стороны оценки всех явлений с точки зрения их полезности, возможности служить средством для достижения какой-либо цели.


    Критика обыденного и схоластического разума


    «В будущие времена обо мне, я полагаю, будет высказано мнение, что я не совершил ничего великого, но лишь счел незначительным то, что считалось великим».1

    Важными вопросами, ведущими к самой сущности философии как науки, являются «истинность» и «мнимость», «объективность» и «субъективность» компонентов человеческого знания. Бэкон с критикой относился к Идолам Разума, считал, что исследованию природы и развитию философии мешают заблуждения, предрассудки, познавательные «идолы».2

    С английского языка идол (idolum) переводится как видение, призрак, фантазия, ошибочное представление3. Имеются идолы четырех родов. Первые идолы «Идолы рода» происходят из самого характера человеческого ума, которые питают воля и чувства, окрашивающие все вещи в субъективные тонами и тем самым искажают их действительную природу4. Например, индивид склонен считать, что чувства человека есть мера всех вещей, он проводит аналогии с самим собой, а не основывает свои заключения о вещах на «аналогиях мира», таким образом, человек вносит цель во все предметы природы.5«Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде».6 «Идолы пещеры» вселились в умы людей из разных ходячих мнений, спекулятивных теорий и превратных доказательств. Люди в большинстве своем склонны верить в истинность предпочтительного и не склонны стараться всячески поддерживать и обосновывать то, что они уже однажды приняли, к чему привыкли. Сколько бы ни было значимых обстоятельств, которые свидетельствуют о противном, их или игнорируют, или истолковывают в ином смысле. Часто трудное отвергается потому, что нет терпения его исследовать, трезвое - потому, что оно угнетает надежду, простое и ясное - из-за суеверий и преклонения перед непонятным, данные опыта - из-за презрения к частному и переходящему, парадоксы - из-за общепринятого мнения и интеллектуальной инертности.7

    Также к этому врожденному типу Идолов Рода, или Племени, Бэкон причисляет склонность к идеализации - предполагать в вещах больше порядка и единообразия, чем это есть на самом деле, привносить в природу мнимые подобия и соответствия, осуществлять чрезмерные отвлечения и мысленно представлять текучее как постоянное. Примерами являются Совершенные круговые орбиты и сферы античной астрономии, комбинации четырех основных состояний: тепла, холода, влажности, влажности, сухости, образующие четвероякий корень элементов мира: огонь, землю, воздух и воду. Бэкон для объяснения Идолов Рода использует образ философии Платона. «Так, одни умы более склонны видеть в вещах различия, другие же - сходство; первые схватывают самые тонкие оттенки и частности, вторые улавливают незаметные аналогии и создают неожиданные обобщения. Одни, приверженные к традиции, предпочитают древность, другие же всецело охвачены чувством нового. Одни направляют свое внимание на простейшие элементы и атомы вещей, другие же, наоборот, настолько поражены созерцанием целого, что не способны проникнуть в его составные части. И тех и других эти Идолы Пещеры толкают в крайность, не имеющую ничего общего с действительным постижением истины».

    Исключение врожденных идолов невозможно, но можно осознав их значимость для человека, их характер, предупредить умножение ошибок и методически правильно организовать познание. Нужно ко всему относиться критически, тем более исследуя природу нужно взять за правило считать сомнительным все то, что захватило и пленило разум. Нужно склоняться к идеалу ясного и критического понимания. Об «Идолах Площади» или «Идолах рынка» Бэкон писал так: «Плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум».2 Они возникают в результате принятия слов «толпой», при «взаимной связанности» людей, когда слова либо имеют разный смысл, либо обозначают вещи, которые не существуют. Когда они включаются в язык исследователя, то начинают мешать достижению истины. К ним относятся наименования вымышленных, несуществующих вещей, вербальные носители плохих и невежественных абстракций.

    Давление этих идолов сказывается тогда, когда новый опыт открывает для слов значение, отличное от того, которое приписывает им традиция, когда старые ценности теряют смысл и старый язык символов перестает быть общепринятым. И тогда то, что когда-то объединяло людей, направляется против их разума.3

    Особенно критично Фрэнсис Бэкон относится к «Идолам Театра» или «Идолам Теорий». «Это - те или иные философские творения, гипотезы ученых, многие начала и аксиомы наук. Они созданы как бы для театрального представления, для «комедии», для игры в вымышленные искусственные мира».1 «В пьесах этого философского театра мы можем наблюдать то же самое, что и в театрах поэтов, где рассказы, придуманные для сцены, более слажены и изысканы и скорее способны удовлетворять желаниям каждого, нежели правдивые рассказы из истории»2 .Одержимые этого рода идолами стараются заключить многообразие и богатство природы в односторонние схемы отвлеченных конструкций и, вынося решения из меньшего, чем следует, не замечают, как абстрактные штампы, догмы и идолы насилуют и извращают естественный и живой ход их разумения.

    Продукты интеллектуальной деятельности людей отделяются от них и в дальнейшем уже противостоят им как нечто чуждое и господствующее над ними. Например, Фрэнсис часто ссылается на философию Аристотеля. Иногда высказывается, что Аристотель только указывает проблему, но не дает метода ее решения или то, что по определенному вопросу Аристотель издает небольшое сочинение, в котором есть некоторые тонкие наблюдения, и считает свою работу исчерпывающей. Иногда обвиняет его в том, что он своей логикой испортил естественную философию, построив весь мир из категорий.3

    Из античных философов Бэкон высоко ценит древнегреческих материалистов и натурфилософов так как они определяли «материю как активную, имеющую форму, как наделяющей этой формой образованные из нее предметы и как заключающую в себе принцип движения».4Также ему близок их метод анализа природы, а не ее абстракции, игнорирования представлений и подчинение разума природе вещей. Но для Бэкона сомнение не самоцель, а средство выработать плодотворный метод познания. Критический взгляд прежде всего был способом освобождения от схоластического ума и предрассудков, которыми обременен мир. Методология естественнонаучного, опытного познания.

    Еще одним источником появления идолов является смешение естествознания с суеверием, теологии с мифическими преданиями. Это прежде всего, по мнению, Бэкона происходит из-за тех, кто строит естественную философию на Священном писании.5

    Об «изобличении доказательств» Бэкон говорит, что «логика, которая теперь имеется, бесполезна для научных открытий». 1Назвав свою основную философскую работу «Новый Органон», он как бы противопоставляет его «Органону» Аристотеля в котором, скопились логические знания античности, содержащие принципы и схемы дедуктивного рассуждения и построения науки. Фрэнсис Бэкон таким образом хочет донести, что логика Аристотеля не совершенна. Если при силлогистическом доказательстве использовать абстрагированные понятия, которые не до конца раскрывают суть чего-либо, то такая логическая организация может сопутствовать появлению и сохранению ошибок. Это происходит из-за «иллюзии обоснованности и доказательности там, где нет ни того ни другого».2

    Также подвергается критике «узость этих схем умозаключения, их недостаточность для выражения логических актов творческого мышления. Бэкон чувствует, что в физике, где задача состоит в анализе природных явлений, а не в созидании родовых абстракций… и не в том, чтобы «опутать противника аргументами, силлогистическая дедукция неспособна уловить «тонкости совершенства природы»3, в результате чего от нас ускользает истина. Но он не считает силлогизм абсолютно бесполезным, он говорит о том, что силлогизм неприемлем в отдельных случаях, нежели бесполезен вовсе.4 Найти примеры дедукции и индукции.

    Поэтому Бэкон делает вывод, что логика Аристотеля «более вредна, чем полезна»


    Отношение к религии


    «Человек призван открывать законы природы, которые бог скрыл от него. Руководствуясь знанием, он уподобляется всевышнему, который тоже вначале пролил свет и уже потом создал материальный мир… И Природа, и Писание - дело рук божьих, и поэтому они не противоречат, а согласуются друг с другом. Недопустимо только для объяснения божественного Писания прибегать к тому же способу, что и для объяснения писаний человеческих, но недопустимо и обратное». Бэкон один из немногих отдавал свое предпочтение естественному.« …Отделяя естественнонаучное от теологического, утверждая его независимый и самостоятельный статус, он не порывал с религией, в которой видел главную связующую силу общества».1 (соч.27)

    Фрэнсис Бэкон считал, что глубокое и искреннее отношение человека к природе возвращает его к религии.


    Эмпирический метод и теория индукции


    Краткую характеристику XVII века в представлениях о науке можно рассмотреть на примере физики, опираясь на рассуждения Роджера Котса, который был современником Бэкона.

    Роджер Котс - английский математик и философ, известный редактор и издатель «Математических начал натуральной философии» Исаака Ньютона.1

    В своем издательском предисловии к «Началам» Котс рассказывает о трех подходах к физике, которые отличны друг от друга именно в философско - методологических отношении:

    ) Схоластические последователи Аристотеля и перипатетиков приписывали разного рода предметам специальные скрытые качества и утверждали, что взаимодействия отдельных тел происходят вследствие особенностей этой их природы. В чем состоят эти особенности, и каким образом осуществляются действия тел, они не учили.

    Как заключает Котс: « Следовательно, в сущности, они ничему не учили. Таким образом, все сводилось к наименованию отдельных предметов, а не к самой сути дела, и можно сказать, что ими создан философский язык, а не сама философия»2

    ) Сторонники картезианской физики считали, что вещество Вселенной однородно и все наблюдаемое в телах различие происходит от некоторых простейших и доступных пониманию свойств частиц, из которых состоят эти тела. Их рассуждения были бы полностью верны, если бы они приписывали этим первичным частицам лишь те свойства, которыми их действительно наделила природа. Также они на уровне гипотез произвольно измышляли различные виды и величины частиц, их расположения, соединения, движения.

    На их счет Ричард Котс замечает: «Заимствующие основания своих рассуждений из гипотез, даже если бы все дальнейшее было ими развито точнейшим образом на основании законов механики, создали бы весьма изящную и красивую басню, но все же лишь басню».

    ) Приверженцы экспериментальной философии или экспериментального метода исследования явлений природы также стремятся вывести причины всего сущего из возможно простых начал, но они ничего не принимают за начало, кроме того, что подтверждается совершающимися явлениями. Пользуются двумя методами - аналитическим и синтетическим. Силы природы и простейшие законы их действия они выводят аналитически из каких-либо избранных явлений и затем синтетически получают законы остальных явлений.

    Имея ввиду Исаака Ньютона, Котс пишет: « Вот этот-то самый лучший способ исследования природы и принят преимущественно перед прочим нашим знаменитейшим автором»1

    Первые кирпичи в фундамент данной методологии были заложены Фрэнсисом Бэконом, о котором говорили: «настоящий родоначальник английского материализма и всей современной экспериментирующей науки…»2 Его заслугой является то, что он со всей определенностью подчеркнул: научное знание проистекает из опыта, не просто из непосредственных чувственных данных, а именно из целенаправленно организованного опыта, эксперимента. Наука не может строиться просто на непосредственных данных чувства. Есть множество вещей, которые ускользают от чувств, свидетельства чувств субъективны, «всегда соотнесены с человеком, а не с миром».3 И если чувства могут отказывать нам в своей помощи или обманывать нас, то нельзя утверждать, что «чувство есть мера вещей». Бэкон предлагает компенсацию несостоятельности чувства и исправление его ошибок дает правильно организованный и специально приспособленный для того или иного исследования опыт или эксперимент. «… поскольку природа вещей лучше обнаруживает себя в состоянии искусственной стесненности, чем в естественной свободе».4

    При этом науке важны опыты, которые поставлены с целью открытия новых свойств, явлений, их причин, аксиом, которые дают материал для последующего более полного и глубокого теоретического понимания. Фрэнсис разделяет два рода опытов - «светоносных» и «плодоносных». Это разграничение эксперимента, ориентированного исключительно на получение нового научного результата, от опыта, преследующего ту или иную непосредственную практическую пользу. Утверждает, что открытие и установление правильных теоретических представлений, дает нам не поверхностное знание, а глубокое, влечет за собой многочисленные ряды самых неожиданных приложений и предупреждает против преждевременной погони за немедленным получением новых практических результатов.5

    При формировании теоретических аксиом и понятий и природных явлений нужно опираться на факты опыта, нельзя полагаться на абстрактные обоснования. Самое главное - выработать правильный метод анализа и обобщения опытных данных, который даст возможность пошагово проникнуть в сущность исследуемых явлений. Таким методом должна быть индукция, но не та, что заключает на основании простого перечисления ограниченного числа благоприятных фактов. Бэкон ставит перед собой задачу сформулировать принцип научной индукции, «которая производила бы в опыте разделение и отбор и путем должных исключений и отбрасываний делала бы необходимые выводы».1

    Так как в случае индукции имеется не завершенный опыт, Фрэнсис Бэкон понимает необходимость выработки эффективных средств, которые позволили бы осуществлять более полный анализ информации, заключающейся в посылках индуктивного вывода.

    Бэкон отвергал вероятностных подход к индукции. «Суть его индуктивного метода, его таблиц Открытия - Присутствия, Отсутствия и Степеней. Собирается достаточное количество разнообразных случаев некоторого «простого свойства» (например, плотности, теплоты, тяжести, цвета и т.п.), природа или «форма» которого ищется. Затем берется множество случаев, как можно более подобных предыдущим, но уже таких, в которых это свойство отсутствует. Затем - множество случаев, в которых наблюдается изменение интенсивности интересующего нас свойства. Сравнение всех этих множеств позволяет исключить факторы, не сопутствующие постоянно исследуемому свойству, т.е. не присутствующие там, где имеется данное свойство, или присутствующие там, где оно отсутствует, или же не усиливающиеся при его усилении. Таким отбрасыванием в конце концов получают определенный остаток, неизменно сопутствующий интересующему нас свойству, - его «форму».2

    Главные приемы этого метода - аналогия и исключение, так как по аналогии подбираются эмпирические данные для таблиц Открытия. Она лежит в фундаменте индуктивного обобщения, которое, достигается посредством отбора, выбраковки ряда обстоятельств из множества первоначальных возможностей. Этому процессу анализа могут способствовать редкие ситуации, в которых исследуемая природа по тем или иным причинам обнаруживается более очевидно, чем в других. Бэкон насчитывает и излагает двадцать семь таких преимущественных примеров прерогативных инстанций. К ним относятся те случаи: когда исследуемое свойство существует в предметах совершенно различных между собой во всех других отношениях; или, наоборот, это свойство отсутствует в предметах, совершенно подобных между собой;

    Это свойство наблюдается в наиболее явной, максимальной степени; выявляется очевидная альтернативность двух или нескольких причинных объяснений.

    Особенности трактовки индукции Фрэнсиса Бэкона, связывающие логическую часть учения Бэкона с его аналитической методологией и философской метафизикой таковы: Во-первых, средства индукции предназначаются для выявления форм «простых свойств», или «природ», на которые, разлагаются все конкретные физические тела. Индуктивному исследованию подлежат, например, не золото, вода или воздух, а такие их свойства или качества, как плотность, тяжесть, ковкость, цвет, теплота, летучесть. Такой аналитический подход в теории познания и методологии науки впоследствии превратится в прочную традицию английского философского эмпиризма.

    Во-вторых, задача индукции Бэкона - выявить «форму» - в перипатетической терминологии «формальную» причину, а не «действующую» или «материальную», которые частны и преходящи и поэтому не могут быть неизменно и существенно связаны с теми или иными простыми свойствами.1

    «Метафизика» призвана исследовать формы, «охватывающие единство природы в несходных материях»2, а физика имеет дело с более частными материальными и действующими причинами которые являются преходящими, внешними носителями этих форм. «Если будет идти речь о причине белизны снега или пены, то правильным будет определение, что это тонкая смесь воздуха и воды. Но это еще далеко от того, чтобы быть формой белизны, так как воздух, смешанный со стеклянным порошком или порошком хрусталя, точно так же создает белизну, ничуть не хуже, чем при соединении с водой. Это лишь действующая причина, которая есть не что иное, как носитель формы. Но если тот же вопрос будет исследовать метафизика, то ответ будет приблизительно следующий: два прозрачных тела, равномерно смешанные между собой в мельчайших частях в простом порядке, создают белый цвет»3. Метафизика Фрэнсиса Бэкона не совпадает с «матерью всех наук» -- первой философией, а является частью самой науки о природе, высшим, более абстрактным и глубоким разделом физики. Как напишет Бэкон в письме к Баранзану: «Не беспокойся о метафизике, не будет никакой метафизики после обретения истинной физики, за пределами которой нет ничего, кроме божественного».4

    Можно сделать вывод, что для Бэкона индукция является методом выработки фундаментальных теоретических понятий и аксиом естествознания или естественной философии.

    Рассуждения Бэкона о «форме» в «Новом Органоне»: «Вещь отличается от формы не иначе, чем явление отличается от сущности, или внешнее от внутреннего, или вещь но отношению к человеку от вещи по отношению к миру».1 Понятие «форма» восходит к Аристотелю, в учении которого она наряду с материей, действующей причиной и целью, один из четырех принципов бытия.

    В текстах сочинений Бэкона встречается множество различных наименований «формы»: essentia, resipsissima, natura naturans, fons emanationis, definitio vera, differentia vera, lex actus puri.2 «Все они характеризуют с разных сторон это понятие то как сущность вещи, то как внутреннюю, имманентную причину или природу ее свойств, как их внутренний источник, то как истинное определение или различение вещи, наконец, как закон чистого действия материи. Все они вполне согласуются между собой, если только не игнорировать их связь со схоластическим словоупотреблением и их происхождения из доктрины перипатетиков. И вместе с тем бэконовское понимание формы по крайней мере в двух пунктах существенно отличается от господствовавшего в идеалистической схоластике: во-первых, признанием материальности самих форм, во-вторых, убеждением в их полной познаваемости.3 Форма, по Бэкону, это сама материальная вещь, но взятая в своей подлинно объективной сути, а не так, как она является или представляется субъекту. В связи с этим он писал, что материя скорее, чем формы, должна быть предметом нашего внимания - ее состояния и действие, изменения состояний и закон действия или движения, «ибо формы суть выдумки человеческого ума, если только не называть формами эти законы действия». И такое понимание позволило Бэкону поставить задачу исследования форм эмпирически, индуктивным методом.»4

    Фрэнсис Бэкон различает два рода формы - формы конкретных вещей, или субстанции, которые есть нечто сложное, состоящее из множества форм простых природ, так как любая конкретная вещь есть сочетание простых природ; и формы простых свойств, или природ. Формы простых свойств - формы первого класса. Они вечны и неподвижны, но именно они - разнокачественные, индивидуализирующие природу вещей внутренне присущие им сущности. Карл Маркс писал: «У Бэкона, как первого своего творца, материализм таит еще в себе в наивной форме зародыши всестороннего развития. Материя улыбается своим поэтически - чувственным блеском всему человеку»5

    Простых форм существует конечное число, и они своим количеством и сочетанием определяют все разнообразие существующих вещей. Например, золото. Оно имеет желтый цвет, такой - то вес, ковкость и прочность, имеет определенную текучесть в жидком состоянии, растворяется и выделяется в таких-то реакциях. Исследуем формы этих и других простых свойств золота. Узнав способы получения желтизны, тяжести, ковкости, прочности, текучести, растворимости и т. д. в специфичной для этого металла степени и мере, можно организовать соединение их в каком-либо теле и таким образом получить золото. У Бэкона есть ясное сознание того, что любая практика может быть успешной, если она руководствуется правильной теорией, и связанная с этим ориентация на рациональное и методологически выверенное понимание природных явлений. «Бэкон еще на заре современного естествознания, кажется, предвидел, что его задачей станет не только познание природы, но и отыскание новых, не реализованных самой природой возможностей».1

    В постулате об ограниченном количестве форм, можно увидеть наметку очень важного принципа индуктивного исследования, в том или ином виде предполагаемого и в последующих теориях индукции. По существу примыкая в этом пункте к Бэкону, сформулирует свои «Правила умозаключений в физике» И. Ньютон:

    «Правило I. Не должно принимать в природе иных причин сверх тех, которые истинны и достаточны для объяснения явлений.

    По этому поводу философы утверждают, что природа ничего не делает напрасно, а было бы напрасным совершать многим то, что может быть сделано меньшим. Природа проста и не роскошествует излишними причинами вещей.

    Правило II. Поэтому, поскольку возможно, должно приписывать те же причины того же рода проявлениям природы.

    Так, например, дыханию людей и животных, падению камней в Европе и в Африке, свету кухонного очага и Солнца, отражению света на Земле и на планетах».2

    Теория индукции Фрэнсиса Бэкона тесно связана с его философской онтологией, методологией, с учением о простых природах, или свойствах, и их формах, с концепцией разных видов причинной зависимости. Логика, понимаемая как интерпретированная система, то есть как система с заданной семантикой, всегда имеет какие-то онтологические предпосылки и но существу строится как логическая модель некоторой онтологической структуры.

    Сам Бэкон еще не делает столь определенного и общего вывода. Но замечает, что логика должна исходить «не только из природы ума, но и из природы вещей». Пишет о необходимости «видоизменения способа открытия применительно к качеству и состоянию того предмета, который мы исследуем».1 И Подход Бэкона, и все последующее развитие логики свидетельствуют, что для существенно различных задач, требуются и различные логические модели, что это справедливо как для дедуктивных, так и для индуктивных логик. Поэтому при условии достаточно конкретного и деликатного анализа будет не одна, а множество систем индуктивных логик, каждая из которых выступает специфической логической моделью определенного рода онтологической структуры.2

    Индукция как метод продуктивного открытия, должна работать по строго определенным правилам, которые не должны завесить в своем применении от различий индивидуальных способностей исследователей, «почти уравнивая дарования и мало что оставляя их превосходству».3

    Например, «циркуль и линейка при начертании окружностей и прямых линий нивелируют остроту глаза и твердость руки. В другом месте, регламентируя познание «лестницей» строго последовательных индуктивных обобщений, Бэкон даже прибегает к такому образу: «Разуму надо придать не крылья, а скорее свинец и тяжесть, чтобы они сдерживали всякий прыжок и полет»4. «Это очень точное метафорическое выражение одного из основных методологических принципов научного познания. Определенная регламентация всегда отличает научное знание от обыденного, как правило недостаточно ясного и точного и не подлежащего методологически выверенному самоконтролю. Такая регламентация проявляется, например, в том, что любой экспериментальный результат в науке принимается как факт, если он повторяем, если в руках всех исследователей он один и тот же, что в свою очередь предполагает стандартизацию условий его осуществления; она проявляется также и в том, что объяснение должно удовлетворять условиям принципиальной проверяемости и обладать предсказательной силой, а все рассуждение строится по законам и нормам логики. Саму эту мысль рассматривать индукцию как систематическую процедуру исследования и попытку сформулировать ее точные правила, конечно, нельзя недооценивать».

    Предложенная Бэконом схема не гарантирует достоверности и определенности получаемого результата, так как не дает уверенности, что процесс исключения доведен до конца. «Реальной коррективной к его методологии было бы более внимательное отношение к гипотетическому элементу при осуществлении индуктивного обобщения, всегда имеющему здесь место хотя бы в фиксировании исходных для выбраковки возможностей». К методу, состоящему в том, что выдвигаются определенные постулаты или гипотезы, из которых затем выводятся следствия, проверяемые на опыте, следовал не только Архимед, но и Стевин, Галилей и Декарт - современники Бэкона, заложившие основы нового естествознания. Опыт, которому не предшествуют какая-то теоретическая идея и следствия из нее, просто не существует в естествознании. В связи с этим взгляд Бэкона на назначение и роль математики такой, что по мере того как физика будет наращивать свои достижения и открывать новые законы, она будет все более нуждаться в математике. Но математику он рассматривал преимущественно как способ завершающего оформления естественной философии, а не как один из источников ее понятий и принципов, не как творческое начало и аппарат в открытии законов природы. Метод математического моделирования естественных процессов он был склонен оценивать даже как Идол Рода человеческого. Между тем математические схемы в сущности есть сокращенные записи обобщенного физического эксперимента, моделирующие исследуемые процессы с точностью, позволяющей предсказывать результаты будущих опытов. Соотношение эксперимента и математики для различных отраслей науки, различно и зависит от развития как экспериментальных возможностей, так и имеющейся в распоряжении математической техники.

    Приведение философской онтологии в соответствие с этим методом нового естествознания выпало на долю ученика Бэкона и «систематика» его материализма Томаса Гоббса. «И если Бэкон в естествознании уже пренебрегает конечными, целевыми причинами, которые, по его словам, подобно деве, посвятившей себя богу, бесплодны и не могут ничего родить, то Гоббс отказывается и от «форм» Бэкона, придавая значение лишь материальными действующим причинам.1

    Программа исследования и построения картины природы по схеме «формы - сущности» уступает место программе исследования, но схеме «причинности». Соответствующим образом меняется и общий характер мировоззрения. «В своем дальнейшем развитии материализм становится односторонним... - писал К. Маркс. - Чувственность теряет свои яркие краски и превращается в абстрактную чувственность геометра. Физическое движение приносится в жертву механическому или математическому движению; геометрия провозглашается главной наукой».1 Так идейно было подготовлено главное научное произведение века - «Математические начала натуральной философии» Исаака Ньютона, блестяще воплотившее в себе эти два, казалось бы, полярных подхода - строгий эксперимент и математическую дедукцию».

    «Я не утверждаю, однако, что к этому ничего нельзя прибавить, - писал Бэкон. - Наоборот, рассматривая ум не только в его собственных способностях, но и в его связи с вещами, следует признать, что искусство открытия может делать успехи вместе с успехами самих открытий».3



    Антиклерикальная Реформация в Англии привела к значительным изменениям в религиозном сознании. В свой поздний Ренессанс страна вступила фактически без господствующей религии. К концу XVI столетия на это не могли претендовать ни официально насаждаемое англиканство, ни подорванное Реформацией католичество, ни многочисленные преследуемые секты протестантов и пуритан. Попытки короны приобщить страну к «единой религии» оставались безуспешны, а сам факт, что дела церкви и религии решала светская власть, способствовал тому, что секуляризация захватила и прочие сферы духовной жизни общества. Человеческий разум, здравый смысл и интерес теснили авторитет Священного писания и догму - церкви. Фрэнсис Бэкон был и одним из тех, кто положил в Англии начало концепции «естественной» морали, построению этики хотя и сопричастной теологии, но в основном без помощи религиозных представлений, исходя из рационально понятых посюсторонних жизненных устремлений и аффектов человеческой личности.

    Задачей Фрэнсиса Бэкона было, обратившись к примерам реальной, обыденной жизни, попытаться разобраться в путях, средствах и стимулах того человеческого волеизъявления, которое подлежит той или иной моральной оценке.

    Определяя источники нравственности, Бэкон решительно утверждал примат и величие общего блага перед индивидуальным, деятельной жизни перед созерцательной, общественного престижа перед личным удовлетворением.

    Ведь как бы ни украшали личную жизнь человека бесстрастная созерцательность, душевная безмятежность, самоудовлетворенность или же стремление к индивидуальному наслаждению, они не выдерживают критики, если только подойти к этой жизни сточки зрения критериев ее общественного предназначения. И тогда окажется, что все эти «гармонизирующие душу» блага есть не более чем средства малодушного бегства от жизни с ее треволнениями, искушениями и антагонизмами и что они никак не могут служить основой для того подлинного душевного здоровья, активности и мужества, которые позволяют противостоять ударам судьбы, преодолевать жизненные трудности и, исполняя свой долг, полноценно и общественно значимо действовать в этом мире.1 Он стремился строить этику, как ориентированную на человеческую природу, так и на нормы моральных аксиом, которая и «в своих собственных границах могла содержать немало разумного и полезного».

    Но в таком понимании общее благо созидалось волей, умом и расчетом отдельных лиц, общественное благополучие складывалось из совокупного стремления каждого к благополучию, общественное признание получали выдающиеся в том или ином отношении личности. Поэтому вместе с тезисом «общее благо превыше всего» Бэкон защищает и развивает и другой: «человек сам кузнец своего счастья». Надо только уметь разумно определять значение и ценность всех вещей в зависимости от того, насколько они способствуют достижению наших целей - душевного здоровья и сил, богатства, общественного положения и престижа. И о чем бы ни писал Бэкон об искусстве беседы, манерах и соблюдениях приличий, об умении вести дела, о богатстве и расходах, о достижении высокой должности, о любви, дружбе и хитрости, о честолюбии, почестях и известности, он постоянно имел в виду и эту сторону дела и исходил в своих оценках, суждениях рекомендациях из соответствующих ей критериев.

    Фокус внимания Бэкона сужен и сосредоточен на человеческом поведении и оценке его с точки зрения достижения определенных результатов. В его размышлениях нет самоуглубленности, мягкости, скептицизма, юмора, светлого и независимого восприятия мира, но лишь объективизм и сосредоточенный анализ того, что должно обеспечить человеку его положение и преуспеяние. «Вот, например, его эссе «О высокой должности». По теме оно совпадает с эссе Монтеня «О стеснительности высокого положения». Суть рассуждений Монтеня такова: я предпочитаю занимать в Париже скорее третье, чем первое место, если я и стремлюсь к росту, то не в высоту - я хочу расти в том, что мне доступно, достигая большей решимости, рассудительности, привлекательности и даже богатства. Всеобщий почет, могущество власти подавляют и пугают его. Он готов скорее отступиться, чем перепрыгивать через ступень, определенную ему по способностям, ибо всякое естественное состояние есть и самое справедливое, и удобное. Бэкон же считает, что не со всякой высоты непременно падаешь, гораздо чаще можно благополучно опуститься. Внимание Бэкона целиком направлено на выяснение того, как достигнуть высокой должности и как вести себя, чтобы на ней удержаться. Его рассуждения практичны. Он, рассуждает, что власть лишает человека свободы, делает его невольником и государя, и людской молвы, и своего дела. Но это далеко не самое главное, потому что достигнувший власти считает естественным держаться за нее и бывает счастлив, когда пресекает домогательства других.1 «Нет, люди не в силах уйти на покой, когда хотели бы; не уходят они и тогда, когда следует; уединение всем нестерпимо, даже старости и немощам, которые надо бы укрывать в тени; так, старики вечно сидят на пороге, хотя и предают этим свои седины на посмеяние».

    В эссе «Об искусстве повелевать» он советует, как ограничить влияние надменных прелатов, в какой мере подавлять старую феодальную знать, как создать ей противовес в новом дворянстве, норой своевольном, но все же являющемся надежной опорой трона и оплотом против простого народа, какой налоговой политикой поддерживать купечество. В то время как английский король фактически игнорировал парламент, Бэкон, имея в виду опасности деспотизма, рекомендовал его регулярный созыв, видя в парламенте и помощника королевской власти, и посредника между монархом и народом. Его занимали не только вопросы политической тактики и государственного устройства, но и широкий круг социально-экономических мероприятий, которыми жила тогда Англия, уже прочно встававшая на путь буржуазного развития. Процветание своей страны благосостояние ее народа Бэкон связывал с поощрением мануфактур и торговых компаний, с основанием колоний и вложением капитала в сельское хозяйство, с сокращением численности непроизводительных классов населения, с искоренением праздности и обузданием роскоши и расточительства.

    Как государственный деятель и политический писатель, он отдавал свои симпатии интересам и чаяниям тех преуспевающих слоев, которые ориентировались одновременно на выгоды и торгово-промышленного развития, и абсолютизма королевской власти, могущей и защитить от опасных конкурентов, и организовать захват колониальных рынков, и выдать патент на доходную монополию, и оказать любую другую поддержку сверху.1

    В эссе «О смутах и мятежах» Бэкон пишет: «Пусть ни один правитель не вздумает судить об опасности недовольства по тому, насколько оно справедливо; ибо это значило бы приписывать народу чрезмерное благоразумие, тогда как он зачастую противится собственному своему благу…». «Искусно и ловко тешить народ надеждами, вести людей от одной надежды к другой есть одно из лучших противоядий против недовольства. Поистине мудро то правительство, которое умеет убаюкивать людей надеждами, когда оно не может удовлетворить их нужды» 2

    Фрэнсис Бэкон считал, что нет подлинных и надежных моральных критериев и все измеряется лишь степенью полезности, выгоды и удачи. Его этика была относительной, но она не была утилитаристской. Бэкон стремился отличить допустимые приемы от недопустимых, к которым, в частности, относил и рекомендуемые Макиавелли, освобождавшим политическую практику от какого-либо суда религии и морали. Какие бы цели ни осуществляли люди, они действуют в сложном, многогранном мире, в котором есть все цвета палитры, есть и любовь, и добро, и красота, и справедливость и которого никто не имеет права лишать этого его богатства.

    Ибо «само бытие без нравственного бытия есть проклятие, и, чем значительнее это бытие, тем значительнее это проклятие».1Во всей лихорадочной людской погони за счастьем есть и высшее сдерживающее начало, которое Бэкон усматривал в благочестии. Религия как твердый принцип единой веры была для него как бы высшей нравственной связующей силой общества.

    В «Опытах» Бэкона кроме отягощающего их относительного морального сознания есть и человеческий компонент, который изменяется несравнимо медленнее, чем конкретные социальные и политические условия бытия.

    разум индукция природа схоластический


    Заключение


    Знакомясь с трудами и жизнью Фрэнсиса Бэкона, понимаешь что он был великим деятелем, с головой окруженным в политические дела своего времени, политиком до мозга костей, который глубоко показывает государство. Работы Бэкона относятся к тем достояниям истории, знакомство и изучение которых до сих пор приносит огромную пользу современному обществу.

    Творчество Бэкона оказало сильнейшее влияние на ту общую духовную атмосферу, в которой формировалась наука и философия XVII в.


    Список литературы


    1) Алексеев П.В., Панин А.В. Философия: Учебник-- 3-е изд., перераб. и доп. - М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2003 - 608 с.

    ) К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 2, 1971- 450 с.

    ) Н. Горденский. Франциск Бэкон, его учение о методе и энциклопедия наук. Сергиев Посад, 1915 - 789 с.

    4) Новый большой англо-русский словарь,2001. <#"justify">6) Ф. Бэкон. Сочинения. Т. 1. Сост., общая ред. и вступит. статья А.Л. Субботина. М., "Мысль", 1971- 591 с.

    ) Ф. Бэкон. Сочинения. Т. 2. М., "Мысль", 1971- 495 с.

    Считается основателем опытной науки Нового времени. Он был первым философом, поставившим перед собой задачу создать научный метод. В его философии впервые сформулированы главные принципы, характеризующие философию Нового времени.

    Бэкон происходил из знатного рода и в течение всей своей жизни занимался общественной и политической деятельностью был адвокатом, членом палаты общин, лорд-канцлером Англии. Незадолго до конца жизни общество выразило ему осуждение, обвинив во взяточничестве при ведении судебных дел. Он был приговорен к крупному штрафу (40 000 ф.ст.), лишен парламентских полномочий, уволен из суда. Умер в 1626 г., простудившись, когда набивал курицу снегом, чтобы доказать, что холод обеспечивает сохранение мяса от порчи, и тем самым продемонстрировать силу разрабатываемого им экспериментального научного метода.

    С самого начала своей творческой деятельности Бэкон выступил против господствовавшей в то время схоластической философии и выдвинул доктрину естественной философии, основывающейся на опытном познании. Взгляды Бэкона сформировались на основе достижений натурфилософии Возрождения и включали в себя натуралистическое миросозерцание с основами аналитического подхода к исследуемым явлениям и эмпиризмом. Он предложил обширную программу перестройки интеллектуального мира, подвергнув резкой критике схоластические концепции предшествующей и современной ему философии.

    Бэкон стремился привести границы умственного мира в соответствие со всеми теми громадными достижениями, которые происходили в современном Бэкону обществе XV - XVI веков, когда наибольшее развитие получили опытные науки. Бэкон выразил решение поставленной задачи в виде попытки великого восстановления наук, которую изложил в трактатах «О достоинстве и приумножении наук» (самом большом своем произведении), Новом Органоне (его главном произведении) и других работах по естественной истории, рассматривающих отдельные явления и процессы природы.

    Понимание науки у Бэкона включало прежде всего новую классификацию наук, в основу которой он положил такие способности человеческой души, как память, воображение (фантазия), разум. Соответственно этому главными науками, по Бэкону, должны быть история, поэзия, философия. Высшая задача познания и всех наук, согласно Бэкону, - господство над природой и усовершенствование человеческой жизни. По словам главы Дома Соломона (своего рода исследовательского центра, Академии, идея которого была выдвинута Бэконом в утопическом романе Новая Атлантида), целью нашего общества является познание причин и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природою, покуда все не станет для него возможным.

    Критерий успехов наук - те практические результаты, к которым они приводят. Плоды и практические изобретения суть как бы поручители и свидетели истинности философий. Знание - сила, но только такое знание, которое истинно. Поэтому Бэкон проводит различение двух видов опыта плодоносного и светоносного. Первый - это такие опыты, которые приносят непосредственную пользу человеку, светоносный - те, цель которых состоит в познании глубоких связей природы, законов явлений, свойств вещей. Второй вид опытов Бэкон считал более ценным, так как без их результатов невозможно осуществить плодоносные опыты. Недостоверность получаемого нами знания обусловлена, считает Бэкон, сомнительной формой доказательства, которая опирается на силлогистическую форму обоснования идей, состоящую из суждений и понятий. Однако понятия, как правило, образуются недостаточно обоснованно. В своей критике теории аристотелевского силлогизма Бэкон исходит из того, что используемые в дедуктивном доказательстве общие понятия - результат опытного знания, полученного исключительно поспешно. Со своей стороны, признавая важность общих понятий, составляющих фундамент знания, Бэкон считал, что главное - это правильно образовывать эти понятия, так как если это делается поспешно, случайно, то нет прочности и в том, что на них построено. Главным шагом в реформе науки, предлагаемой Бэконом, должно быть совершенствование методов обобщения, создание новой концепции индукции.

    Опытно-индуктивный метод Бэкона состоял в постепенном образовании новых понятий путем истолкования фактов и явлений природы. Только с помощью такого метода, по мнению Бэкона, можно открывать новые истины, а не топтаться на месте. Не отвергая дедукцию, Бэкон гак определял различие и особенности этих двух методов познания Два пути существуют и могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим путем и пользуются ныне. Другой же путь выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный.

    Хотя проблема индукции ставилась и раньше предшествовавшими философами, только у Бэкона она приобретает главенствующее значение и выступает первостепенным средством познания природы. В противовес индукции через простое перечисление, распространенной в то время, он выдвигает на передний план истинную, по его словам, индукцию, дающую новые выводы, получаемые не столько на основании наблюдения подтверждающих фактов, сколько в результате изучения явлений, противоречащих доказываемому положению. Один-единственный случай способен опровергнуть необдуманное обобщение. Пренебрежение к так называемым отрицательным инстанциям, по Бэкону, - главная причина ошибок, суеверий, предрассудков.

    В индуктивный метод Бэкона в качестве необходимых этапов входят сбор фактов и их систематизация. Бэкон выдвинул идею составления трех таблиц исследования - таблиц присутствия, отсутствия и промежуточных ступеней. Если - возьмем любимый Бэконом пример - кто-то хочет найти формулу тепла, то он собирает в первой таблице различные случаи тепла, стремясь отсеять все то, что с теплом не связано. Во второй таблице он собирает вместе случаи, которые подобны случаям в первой, но не обладают теплом. Например, в первую таблицу могут быть включены лучи солнца, которые создают тепло, во вторую - лучи, исходящие от луны или звезд, которые не создают тепла. На этом основании 1можно выделить все те вещи, которые наличествуют, когда тепло присутствует. Наконец, в третьей таблице собирают случаи, в которых тепло присутствует в различной степени. Используя эти три таблицы вместе, мы можем, согласно Бэкону, выяснить причину, которая лежит в основе тепла, а именно - по мысли Бэкона - движение. В этом проявляется принцип исследования общих свойств явлений, их анализ.

    В индуктивный метод Бэкона входит и проведение эксперимента. При этом важно варьировать эксперимент, повторять его, перемещать из одной области в другую, менять обстоятельства на обратные и связывать с другими. После этого можно перейти к решающему эксперименту.

    Бэкон выдвинул опытное обобщение фактов в качестве стержня своего метода, однако он не был защитником одностороннего его понимания. Эмпирический метод Бэкона отличает то, что он в максимальной степени опирался на разум при анализе фактов. Бэкон сравнивал свой метод с искусством пчелы, которая, добывая нектар из цветов, перерабатывает его в мед собственным умением. Он осуждал грубых эмпириков, которые подобно муравью собирают все, что им попадается на пути (имея в виду алхимиков), а также тех умозрительных догматиков, которые, как паук, ткут паутину знания из себя (имея в виду схоластов).

    Предпосылкой реформы науки должно стать, по замыслу Бэкона, и очищение разума от заблуждений, которых он насчитывает четыре вида. Эти препятствия на пути познания он называет идолами идолы рода, пещеры, площади и театра. Идолы рода - это ошибки, обусловленные наследственной природой человека. Мышление человека имеет свои недостатки, так как уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде. Человек постоянно истолковывает природу по аналогии с человеком, что находит свое выражение в телеологическом приписывании природе конечных целей, которые ей не свойственны. В этом и проявляются идолы рода. В них можно найти привычку ожидания большего порядка в явлениях природы, чем в действительности. К идолам рода Бэкон относит и стремление человеческого ума к необоснованным обобщениям. Он, например, указывал, что часто орбиты вращающихся планет считаются за круговые, что необоснованно.

    Идолы пещеры - это ошибки, которые свойственны отдельному человеку или некоторым группам людей в силу субъективных симпатий, предпочтений. Например, одни исследователи верят в непогрешимый авторитет древности, другие склонны отдавать предпочтение новому. Человеческий разум не сухой свет, его окропляют воля и страсти, а это порождает в науке желательное каждому. Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает... Бесконечным числом способов, иногда незаметных, страсти пятнают и портят разум.

    Идолы площади (рынка) - это ошибки, порождаемые речевым общением и трудностью избежать влияния слов на умы людей. Эти идолы возникают потому, что слова - только имена, знаки для общения между собой, они ничего не говорят о том, что такое вещи. Поэтому и возникают бесчисленные споры о словах, когда люди принимают слова за вещи.

    Идолы театра (или теорий) - это ошибки, связанные со слепой верой в авторитеты, некритическим усвоением ложных мнений и воззрений. Здесь Бэкон имел в виду систему Аристотеля и схоластику, слепая вера в которые оказывала сдерживающее воздействие на развитие научного знания. Он называл истину дочерью времени, а не авторитета. Искусственные философские построения и системы, оказывающие отрицательное влияние на умы людей, - это, по его мнению, своего рода философский театр.

    Разработанный Бэконом индуктивный метод, лежащий в основе науки, должен, по его мнению, исследовать внутренне присущие материи формы, являющиеся материальной сущностью принадлежащего предмету свойства - определенного вида движения. Чтобы выделить форму свойства, надо отделить от предмета все случайное. Это исключение случайного, конечно, - мысленный процесс, абстракция. Бэконовские формы - это формы простых природ, или свойств, которые изучают физики. Простые природы - это такие вещи, как горячее, влажное, холодное, тяжелое и т.д. Они подобны алфавиту природы, из которого многие вещи могут быть составлены. Бэкон ссылается на формы, как на законы. Они - детерминанты и элементы фундаментальных структур мира. Сочетание различных простых форм дает все разнообразие реальных вещей. Развитое Бэконом понимание формы противопоставлялось им умозрительному толкованию формы у Платона и Аристотеля, так как для Бэкона форма - своего рода движение материальных частиц, составляющих тело.

    В теории познания, для Бэкона, главное - исследовать причины явлений. Причины могут быть разными - или действующими, которыми занимается физика, или конечными, которыми занимается метафизика.

    Методология Бэкона в значительной степени предвосхитила разработку индуктивных методов исследования в последующие века, вплоть до XIX в. Однако Бэкон в своих исследованиях недостаточно подчеркивал роль гипотезы в развитии знания, хотя в его времена уже зарождался гипогетико-дедуктивный метод осмысления опыта, когда выдвигается то или иное предположение, гипотеза и из нее выводятся различные следствия. При этом дедуктивно осуществляемые выводы постоянно соотносятся с опытом. В этом отношении большая роль принадлежит математике, которой Бэкон не владел в достаточной степени, да и математическое естествознание в то время только формировалось.

    В конце своей жизни Бэкон написал книгу об утопическом государстве Новая Атлантида (опубликована посмертно в 1627 г.). В этом произведении он изобразил будущее государство, в котором все производительные силы общества преобразованы при помощи науки и техники. В нем Бэкон описывает различные удивительные научно-технические достижения, преображающие жизнь человека здесь и комнаты чудесного исцеления болезней и поддержания здоровья, и лодки для плавания под водой, и различные зрительные приспособления, и передача звуков на расстояния, и способы улучшения породы животных, и многое другое. Некоторые из описываемых технических новшеств осуществились на практике, другие остались в области фантазии, но все они свидетельствуют о неукротимой вере Бэкона в силу человеческого разума. На современном языке его можно было бы назвать технократом, так как он полагал, что все современные ему проблемы можно решить с помощью науки.

    Несмотря на то что он придавал большое значение науке и технике в жизни человека, Бэкон считал, что успехи науки касаются лишь вторичных причин, за которыми стоит всемогущий и непознаваемый Бог. При этом Бэкон все время подчеркивал, что прогресс естествознания, хотя и губит суеверия, но укрепляет веру. Он утверждал, что легкие глотки философии толкают порой к атеизму, более же глубокие возвращают к религии. Влияние философии Бэкона на современное ему естествознание и последующее развитие философии огромно. Его аналитический научный метод исследования явлений природы, разработка концепции необходимости ее экспериментального изучения сыграли свою положительную роль в достижениях естествознания XVI- XVII веков. Логический метод Бэкона дал толчок развитию индуктивной логики. Классификация наук Бэкона была положительно воспринята в истории науки и даже положена в основу разделения наук французскими энциклопедистами. Хотя углубление рационалистической методологии в дальнейшем развитии философии снизило после смерти Бэкона его влияние в XVIII в., в последующие века идеи Бэкона приобрели свое новое звучание. Они не потеряли своего значения вплоть до XX в. Некоторые исследователи (например, Дж. Дьюи) даже рассматривают его как предшественника современной интеллектуальной жизни и пророка прагматической концепции истины. Имеется в виду его высказывание Что в действии наиболее полезно, то и в знании наиболее истинно.

    Фрэнсис Бэкон пишет об инструментах риторики и приводит в качестве примера 47 собранных им антитез:

    «Второе собрание, […] до сих пор ещё не созданное, представляет собой как раз такой сборник, который имеет в виду Цицерон , […] требуя всегда иметь наготове общие места, уже заранее обдуманные и отработанные, которые можно было бы использовать как аргументы и «за», и «против», например аргументы в защиту буквы закона и аргументы в защиту духа закона, и т. д. Нам же хочется распространить сферу их применения на другие области и использовать эти общие места не только в юридической практике, но и во всякого рода рассуждениях и спорах.

    Вообще мы хотим, чтобы все общие места, которые особенно часто употребляются (и для доказательства или опровержения, и для убеждения в истинности или ложности какого-то мнения, и для восхваления или порицания чего-либо), были заранее обдуманы и находились в нашем распоряжении и чтобы мы всеми силами нашего ума, даже несколько нечестно и вопреки истине, старались отстоять либо опровергнуть эти тезисы.

    Мы считаем, что для лучшего пользования таким сборником (да и для того, чтобы объём его не был слишком велик) будет самым лучшим, если все эти общие места будут выражены в коротких и острых сентенциях, подобно своего рода клубкам, из которых можно вытянуть нитку любой длины в зависимости от требований обстоятельств. Подобного рода работа проделана Сенекой , но только в отношении гипотез или отдельных случаев. Располагая большим числом такого рода общих мест, мы решили привести здесь некоторые из них в качестве примера. Мы называем их «антитезы вещей».

    ПРИМЕРЫ АНТИТЕЗ

    I. Знатность

    Те, кому от рождения присуща доблесть, не столько не хотят, сколько не могут быть дурными.

    Знатность - это лавровый венок , которым время венчает людей.

    Даже в мертвых памятниках мы уважаем древность; насколько же сильнее мы должны уважать её в живых?

    Если презирать знатность семейств, то в чем же в конце концов проявится различие между родом человеческим и животными?

    Знатность освобождает доблесть от зависти и делает её предметом благодарности.

    Против

    Знатность редко является результатом доблести; доблесть же результатом знатности ещё реже.

    Знать ссылается на предков чаще для того, чтобы их именем снискать прощение за свои ошибки, чем для того, чтобы при их поддержке занять почетное положение.

    Энергия простых людей обычно так велика, что в сравнении с ними знатные кажутся похожими на манекены.

    Знатные слишком часто оборачиваются назад во время бега, а это - признак плохого бегуна». […]

    XXV. Знание, созерцание

    Только то наслаждение естественно, которое не знает пресыщения.

    Нет ничего сладостнее, чем ясно видеть чужие заблуждения.

    Как хорошо обладать умом, созвучным со Вселенной. Все дурные чувства суть ложные представления, и точно так же благо и истина - в сущности одно и то же.

    Против

    Созерцание - это благопристойное безделье. Благая мысль не намного лучше, чем благое сновидение.

    О мире заботится божество, ты же думай о родине! Государственный муж использует и свои мысли для посева.

    XXVI. Наука

    Если бы были написаны книги обо всем, включая мельчайшие факты, то, пожалуй, не было бы больше никакой нужды в опыте.

    Чтение - это беседа с мудрецами, действие же - это встреча с глупцами.

    Против

    В университетах учатся верить. Какая наука когда-нибудь научила применять науку своевременно? Мудрость, основанная на правилах, и мудрость, приобретенная опытом, совершенно противоположны друг другу, так что человек, обладающий одной из них, не способен усвоить вторую.

    Очень часто наука приносит весьма сомнительную пользу, чтобы не сказать никакой.

    Почти все ученые отличаются тем, что из любого факта всегда выводят только то, что они знают, и не умеют открыть в нем того, чего они не знают. […]

    XL. Нововведения

    Всякое лечение - нововведение.

    Кто избегает новых лекарств, тот должен ждать новых несчастий.

    Величайший новатор - время; так почему же нам не подражать времени?

    Примеры из отдалённого прошлого бессмысленны; современные же свидетельствуют о честолюбии и испорченности.

    Примерами пусть руководствуются невежды и сутяги.

    Те, кому семьи обязаны своей знатностью, почти всегда бывают более достойными людьми, чем их потомки; точно так же новаторы обычно превосходят тех, кто подражает тому, что ими сделано. Упрямое стремление сохранить старые обычаи не менее опасно, чем смелые реформы.

    Так как всё в мире само по себе меняется к худшему, то, если не изменить это к лучшему силой нашего ума, где же будет предел несчастьям?

    Рабы обычая - игрушки в руках времени.

    Против

    Новорожденные безобразны.

    Только время создаёт настоящие ценности.

    Всё новое никогда не бывает безобидно, потому что оно уничтожает то, что уже существует.

    То, что вошло в обычай, если это даже и не вполне хорошо, по крайней мере, приспособлено одно к другому.

    Какой новатор может подражать времени, которое все изменения совершает так незаметно, что наши чувства не могут обнаружить, как они происходят?

    То, что случается неожиданно, не так уж приятно тому, кто получает от этого пользу, и значительно тягостнее для того, кому это наносит вред».

    Фрэнсис Бэкон, Великое Восстановление Наук / Сочинения в 2-х томах, Том 1, М., «Мысль», 1977 г., с. 355-356, 367-368 и 374-375.

    Фрэнсис Бэкон (1561—1626) — анг-лийский философ и государственный деятель. Окончил Кембриджский университет и юридическую школу. В 1584 г. был избран в палату общин , где заседал около 20 лет. В 1613 г. Фр. Бэкон стал главным прокурором Королевского двора, в 1617 г. — лордом — хранителем печати, в 1618 г. — лорд-канцлером. В этом же году король наградил его титулом барона Ве-руламского, а позднее еще и титулом виконта Сент-Олбанского. В 1621 г. палата лордов обвинила его в коррупции и взяточничестве. Решением суда Фр. Бэкону было запрещено вести любую государственную деятель-ность, но до самой смерти он продолжал заниматься наукой.

    Хотя большая часть жизни Бэкона (а при другом подходе — и вся) протекала внутри условных хронологических рамок эпохи Возрожде-ния, в силу характера его учения он считается первым философом Нового времени.

    Практическая польза науки. Бэкон отмечал, что открытие книго-печатания, пороха и компаса полностью изменило положение дел соот-ветственно в литературе, военном деле и навигации; эти изменения в свою очередь дали толчок для многочисленных изменений во всех дру-гих сферах человеческой деятельности. Ни одна империя, ни одна сек-та, ни одна звезда не произвели на человечество большего влияния. Но, изучая историю культуры, мы видим, что на протяжении всей челове-ческой истории наука оказывала весьма слабое влияние на повседнев-ную жизнь . Это необходимо изменить: наука и полученные знания должны приносить плоды на практике, должны служить для развития техники и промышленности, облегчать человеческую жизнь.

    Биология и антропология. Механистически Декарт истолковывает не только неживую природу, но и живую. Организм животного — это автомат, в котором мышцы, связки, суставы выполняют роль шестеренок, рычагов и т.п. От мозга по всему телу, как нити, тянутся нервы, через них осуществляется воздействие предметов внешнего мира на мозг, и через них передаются команды мозга мышцам. Но с помощью механики невоз-можно объяснить деятельность мышления, и это одна из причин того, почему Декарт считал сознание особой субстанцией. Резкое противопо-ставление тела как механизма сознанию (душе) поставило перед Декар-том сложную проблему их взаимосвязи у человека. Он попытался ре-шить ее механистически, утверждая, что данные органов чувств (механи-ческие воздействия) передаются сознанию в шишковидной железе.

    Учение о методе. Научное познание мира должно быть основано на использовании строгих методов, что позволит нам перейти от слу-чайного нахождения отдельных истин к их систематическому и целе-направленному «производству» Если Фр. Бэкон основой науки считал опыт, относящийся к предметам внешнего мира, то Декарт основное внимание обращал на деятельность человеческого разума, на поиск правил, по которым должен действовать человеческий ум. В книге «Правила для руководства ума» он предлагает 21 такое правило, в «Рассуждении о методе» сводит их к четырем.

    Таблица 59. Правила для руководства ума

    Первое правило Считать истинами лишь то, что с очевидностью признается мною таковым, т.е. тщательно избегать поспешности и предубежденности и принимать в свои суждения только то, что представляется моему уму так ясно и отчетливо, что ни в коем случае не возбуждает во мне сомнения.
    Второе правило Разделить каждое из рассматриваемых мною затруднений на столько частей, на сколько возможно и сколько требуется для лучшего их разрешения.
    Третье правило Мыслить по порядку, начиная с предметов простых и легко познаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных.
    Четвертое правило Составлять всюду настолько полные перечни и такие общие обзоры, чтобы быть уверенным, что ничего не пропустил.

    Гносеология и рационализм. Первое правило есть одновременно и последнее: с него все начинается и все им заканчивается. Но что мо-жет считаться абсолютно ясным и очевидным, не вызывающим ника-ких сомнений? Наши чувства временами нас обманывают. Значит, мож-но предположить, что ничто в мире не является таким, каким нам пред-ставляется. Другой источник знания — наш ум. Чистый ум порождает, например, математику. И мы можем сказать, что 2+2=4 при любых об-стоятельствах, во сне и наяву. Но ведь возможно, что и математическое знание есть всего лишь мистификация, изобретенная каким-либо злым духом?

    Сомнение полезно и необходимо, оно — обязательный этап на пути к истине. Сомневаться можно во всем, но для этого все-таки не-обходимо, чтобы существовал тот, кто сомневается, думает, размышля-ет. Отсюда, как совершенно очевидный и бесспорный, выводит Декарт свой знаменитый тезис: «Мыслю, следовательно, существую» («Cogito ergo sum») 1 . Абсолютная очевидность данного тезиса для нашего ума делает его образцом тех истин, которые могут считаться настолько ясными и отчетливыми, что не вызывают никаких сомне-ний. С другой стороны, именно очевидность идеи для ума оказывает-ся высшим критерием истины. В уме человека Декарт выделяет три вида идей (табл. 60).

    Таблица 60. Идеи, содержащиеся в уме человека

    Врожденные идеи содержатся в человеческом уме в свернутом виде, как зародыши. Важнейшей среди них является идея Бога как бесконечной, вечной, неизменной, независимой, всезнающей субстан-ции, породившей человека и весь мир. Благость Бога есть гарантия того, что и человек — Его творение — способен познавать мир, т.е. те идеи, которые Бог вложил при сотворении в мир как фундаментальные законы бытия. Эти же идеи, и в первую очередь математические законы и аксиомы, Бог вложил в сознание человека. В уме человека, занимающего наукой, они разворачиваются и становятся ясными и отчетливыми. 1 Этот тезис Декарта интересно перекликается с тезисом Мейстера Экхарта: «Бог есть, потому что познает» (см. с. 231).

    Этика. Этические воззрения Декарта также строятся на базе рационализма: задача мыслящего человека состоит в том, чтобы ук-репить власть разума над тиранией чувств. В работе «Страсти души» он сформулировал свои основные правила морали (максимы) (табл. 61).

    Таблица 61. Правила морали

    Первое правило Подчинение законам и обычаям моей страны, уважение к религии, под сенью которой Бог дал мне милость получить образование, начиная с самого раннего возраста направлял меня во всех делах в соответствии с наиболее умеренными взглядами, далекими от каких-либо крайностей, повсеместно принятыми и распро-страненными среди людей, в обществе которых мне приходилось жить.
    Второе правило Твердость, решимость и упорное следование избранным позициям, даже если они вызывают сомнение, как если бы они были надежнейшими.
    Третье правило Побеждать, скорее, себя самого, нежели судьбу, и менять, скорее, свои желания, чем мировой порядок; верить, что нет ничего, что было бы целиком в нашей власти, за исключением наших мыслей.
    Четвертое правило Употребить всю мою жизнь на культивирование разума и, насколько возможно, продвигаться вперед в познании истины, следуя методу, который я сам себе предписал.

    Судьба учения. Разнообразные идеи Декарта оказали весьма су-щественное влияние на развитие всей последующей западной филосо-фии. Так, дуализм Декарта получил развитие в особом течении — ок-казионализме, но не был принят другими философами — даже Спино-зой, которой считал себя учеником Декарта. Заложенные в учении Декарта основы деизма и механицизма активнейшим образом развива-лись в учении Ньютона, а позднее и многими просветителями. Рацио-нализм Декарта лег в основу всего рационализма Нового времени, но уже в конце XVII в. в философии зарождается противоположное ему учение — сенсуализм (подробнее см. схему 103).