• Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

    Маленькая комната в гостинице. Постель, стол, чемодан, пустая бутылка, сапоги, платяная щетка и прочее.

    Явление I

    Осип лежит на барской постеле.

    Черт побери, есть так хочется и в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы. Вот не доедем, да и только, домой! Что ты прикажешь делать? Второй месяц пошел, как уже из Питера! Профинтил дорогою денежки, голубчик, теперь сидит и хвост подвернул, и не горячится. А стало бы, и очень бы стало на прогоны; нет, вишь ты, нужно в каждом городе показать себя! (Дразнит его.) «Эй, Осип, ступай посмотри комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу есть дурного обеда, мне нужен лучший обед». Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой! С проезжающим знакомится, а потом в картишки — вот тебе и доигрался! Эх, надоела такая жизнь! Право, на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше; возьмешь себе бабу, да и лежи весь век на полатях да ешь пироги. Ну, кто ж спорит: конечно, если пойдет на правду, так житье в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеятры, собаки тебе танцуют, и все что хочешь. Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь. Старуха офицерша забредет; горничная иной раз заглянет такая... фу, фу, фу! (Усмехается и трясет головою.) Галантерейное, черт возьми, обхождение! Невежливого слова никогда не услышишь, всякой тебе говорит «вы». Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет. Одно плохо: иной раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например. А все он виноват. Что с ним сделаешь? Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!.. пошел кутить: ездит на извозчике, каждый день ты доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь — и посылает на толкучий продавать новый фрак. Иной раз все до последней рубашки спустит, так что на нем всего останется сертучишка да шинелишка... Ей-Богу, правда! И сукно такое важное, аглицкое! рублев полтораста ему один фрак станет, а на рынке спустит рублей за двадцать; а о брюках и говорить нечего — нипочем идут. А отчего? — оттого, что делом не занимается: вместо того чтобы в должность, а он идет гулять по прешпекту, в картишки играет. Эх, если б узнал это старый барин! Он не посмотрел бы на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался. Коли служить, так служи. Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам есть, пока не заплатите за прежнее; ну, а коли не заплатим? (Со вздохом.) Ах, Боже Ты мой, хоть бы какие-нибудь щи! Кажись, так бы теперь весь свет съел. Стучится; верно, это он идет. (Поспешно схватывается с постели.)

    Явление II

    Осип и Хлестаков .

    Хлестаков . На, прими это. (Отдает фуражку и тросточку.) А, опять валялся на кровати? Осип . Да зачем же бы мне валяться? Не видал я разве кровати, что ли? Хлестаков . Врешь, валялся; видишь, вся склочена. Осип . Да на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня есть ноги; я и постою. Зачем мне ваша кровать? Хлестаков (ходит по комнате) . Посмотри, там в картузе табаку нет? Осип . Да где ж ему быть, табаку? Вы четвертого дня последнее выкурили. Хлестаков (ходит и разнообразно сжимает свои губы; наконец говорит громким и решительным голосом). Послушай... эй, Осип! Осип . Чего изволите? Хлестаков (громким, но не столь решительным голосом) . Ты ступай туда. Осип . Куда? Хлестаков (голосом вовсе не решительным и не громким, очень близким к просьбе). Вниз, в буфет... Там скажи... чтобы мне дали пообедать. Осип . Да нет, я и ходить не хочу. Хлестаков . Как ты смеешь, дурак! Осип . Да так; все равно, хоть и пойду, ничего из этого не будет. Хозяин сказал, что больше не даст обедать. Хлестаков . Как он смеет не дать? Вот еще вздор! Осип . «Еще, говорит, и к городничему пойду; третью неделю барин денег не плотит. Вы-де с барином, говорит, мошенники, и барин твой — плут. Мы-де, говорит, этаких шерамыжников и подлецов видали». Хлестаков . А ты уж и рад, скотина, сейчас пересказывать мне все это. Осип . Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать нельзя. Я, говорит, шутить не буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму». Хлестаков . Ну, ну, дурак, полно! Ступай, ступай скажи ему. Такое грубое животное! Осип . Да лучше я самого хозяина позову к вам. Хлестаков . На что ж хозяина? Ты поди сам скажи. Осип . Да, право, сударь... Хлестаков . Ну, ступай, черт с тобой! позови хозяина.

    Осип уходит.

    Явление III

    Хлестаков один.

    Ужасно как хочется есть! Так немножко прошелся, думал, не пройдет ли аппетит, — нет, черт возьми, не проходит. Да, если б в Пензе я не покутил, стало бы денег доехать домой. Пехотный капитан сильно поддел меня: штосы удивительно, бестия, срезывает. Всего каких-нибудь четверть часа посидел — и всё обобрал. А при всем том страх хотелось бы с ним еще раз сразиться. Случай только не привел. Какой скверный городишко! В овошенных лавках ничего не дают в долг. Это уж просто подло. (Насвистывает сначала из «Роберта», потом «Не шей ты мне, матушка», а наконец ни се ни то.) Никто не хочет идти.

    Явление IV

    Хлестаков , Осип и трактирный слуга .

    Слуга . Хозяин приказал спросить, что вам угодно? Хлестаков . Здравствуй, братец! Ну, что ты, здоров? Слуга . Слава Богу. Хлестаков . Ну что, как у вас в гостинице? хорошо ли все идет? Слуга . Да, слава Богу, все хорошо. Хлестаков . Много проезжающих? Слуга . Да, достаточно. Хлестаков . Послушай, любезный, там мне до сих пор обеда не приносят, так, пожалуйста, поторопи, чтоб поскорее, — видишь, мне сейчас после обеда нужно кое-чем заняться. Слуга . Да хозяин сказал, что не будет больше отпускать. Он, никак, хотел идти сегодня жаловаться городничему. Хлестаков . Да что ж жаловаться? Посуди сам, любезный, как же? ведь мне нужно есть. Этак могу я совсем отощать. Мне очень есть хочется; я не шутя это говорю. Слуга . Так-с. Он говорил: «Я ему обедать не дам, покамест он не заплатит мне за прежнее». Таков уж ответ его был. Хлестаков . Да ты урезонь, уговори его. Слуга . Да что ж ему такое говорить? Хлестаков . Ты растолкуй ему сурьезно, что мне нужно есть. Деньги сами собою... Он думает, что, как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже. Вот новости! Слуга . Пожалуй, я скажу.

    Явление V

    Хлестаков один.

    Это скверно, однако ж, если он совсем ничего не даст есть. Так хочется, как еще никогда не хотелось. Разве из платья что-нибудь пустить в оборот? Штаны, что ли, продать? Нет, уж лучше поголодать, да приехать домой в петербургском костюме. Жаль, что Иохим не дал напрокат кареты, а хорошо бы, черт побери, приехать домой в карете, подкатить этаким чертом к какому-нибудь соседу-помещику под крыльцо, с фонарями, а Осипа сзади, одеть в ливрею. Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея): «Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не знают, что такое значит «прикажете принять». К ним если приедет какой-нибудь гусь помещик, так и валит, медведь, прямо в гостиную. К дочечке какой-нибудь хорошенькой подойдешь: «Сударыня, как я...» (Потирает руки и подшаркивает ножкой.) Тьфу! (плюет) даже тошнит, так есть хочется.

    Явление VI

    Хлестаков , Осип , потом слуга .

    Хлестаков . А что? Осип . Несут обед. Хлестаков (прихлопывает в ладоши и слегка подпрыгивает на стуле) . Несут! несут! несут! Слуга (с тарелками и салфеткой) . Хозяин в последний раз уж дает. Хлестаков . Ну, хозяин, хозяин... Я плевать на твоего хозяина! Что там такое? Слуга . Суп и жаркое. Хлестаков . Как, только два блюда? Слуга . Только-с. Хлестаков . Вот вздор какой! я этого не принимаю. Ты скажи ему: что это, в самом деле, такое!.. Этого мало. Слуга . Нет, хозяин говорит, что еще много. Хлестаков . А соуса почему нет? Слуга . Соуса нет. Хлестаков . Отчего же нет? Я видел сам, проходя мимо кухни, там много готовилось. И в столовой сегодня поутру двое каких-то коротеньких человека ели семгу и еще много кой-чего. Слуга . Да оно-то есть, пожалуй, да нет. Хлестаков . Как нет? Слуга . Да уж нет. Хлестаков . А семга, а рыба, а котлеты? Слуга . Да это для тех, которые почище-с. Хлестаков . Ах ты, дурак! Слуга . Да-с. Хлестаков . Поросенок ты скверный... Как же они едят, а я не ем? Отчего же я, черт возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я? Слуга . Да уж известно, что не такие. Хлестаков . Какие же? Слуга . Обнаковенно какие! они уж известно: они деньги платят. Хлестаков . Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.) Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого. Слуга . Мы примем-с. Хозяин сказал: коли не хотите, то и не нужно. Хлестаков (защищая рукою кушанье) . Ну, ну, ну... оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую... (Ест.) Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.) Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.) Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.) Что это за жаркое? Это не жаркое. Слуга . Да что ж такое? Хлестаков . Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.) Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.) Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.) Больше ничего нет? Слуга . Нет. Хлестаков . Канальи! подлецы! и даже хотя бы какой-нибудь соус или пирожное. Бездельники! дерут только с проезжающих.

    Слуга убирает и уносит тарелки вместе с Осипом.

    Явление VII

    Хлестаков , потом Осип .

    Хлестаков . Право, как будто и не ел; только что разохотился. Если бы мелочь, послать бы на рынок и купить хоть сайку. Осип (входит) . Там зачем-то городничий приехал, осведомляется и спрашивает о вас. Хлестаков (испугавшись) . Вот тебе на! Эка бестия трактирщик, успел уже пожаловаться! Что, если в самом деле он потащит меня в тюрьму? Что ж, если благородным образом, я, пожалуй... нет, нет, не хочу! Там в городе таскаются офицеры и народ, а я, как нарочно, задал тону и перемигнулся с одной купеческой дочкой... Нет, не хочу... Да что он, как он смеет в самом деле? Что я ему, разве купец или ремесленник? (Бодрится и выпрямливается.) Да я ему прямо скажу: «Как вы смеете, как вы...» (У дверей вертится ручка; Хлестаков бледнеет и съеживается.)

    Явление VIII

    Хлестаков , городничий и Добчинский . Городничий, вошед, останавливается. Оба в испуге смотрят несколько минут один на другого, выпучив глаза.

    Городничий (немного оправившись и протянув руки по швам) . Желаю здравствовать! Хлестаков (кланяется). Мое почтение... Городничий . Извините. Хлестаков . Ничего... Городничий . Обязанность моя, как градоначальника здешнего города, заботиться о том, чтобы проезжающим и всем благородным людям никаких притеснений... Хлестаков (сначала немного заикается, но к концу речи говорит громко) . Да что ж делать?.. Я не виноват... Я, право, заплачу... Мне пришлют из деревни.

    Бобчинский выглядывает из дверей.

    Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням... Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем. За что ж я... Вот новость!

    Городничий (робея) . Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так, то... Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру. Хлестаков . Нет, не хочу! Я знаю, что значит на другую квартиру: то есть — в тюрьму. Да какое вы имеете право? Да как вы смеете?.. Да вот я... Я служу в Петербурге. (Бодрится.) Я, я, я... Городничий (в сторону) . О Господи Ты Боже, какой сердитый! Все узнал, всё рассказали проклятые купцы! Хлестаков (храбрясь) . Да вот вы хоть тут со всей своей командой — не пойду! Я прямо к министру! (Стучит кулаком по столу.) Что вы? что вы? Городничий (вытянувшись и дрожа всем телом) . Помилуйте, не погубите! Жена, дети маленькие... не сделайте несчастным человека. Хлестаков . Нет, я не хочу! Вот еще! мне какое дело? Оттого, что у вас жена и дети, я должен идти в тюрьму, вот прекрасно!

    Бобчинский выглядывает в дверь и в испуге прячется.

    Нет, благодарю покорно, не хочу.

    Городничий (дрожа) . По неопытности, ей-Богу по неопытности. Недостаточность состояния... Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-Богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься. Хлестаков . Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.) Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове... Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко... Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки. Городничий (в сторону) . О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.) Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим. Хлестаков . Дайте, дайте мне взаймы! Я сейчас же расплачусь с трактирщиком. Мне бы только рублей двести или хоть даже и меньше. Городничий (поднося бумажки) . Ровно двести рублей, хоть и не трудитесь считать. Хлестаков (принимая деньги) . Покорнейше благодарю. Я вам тотчас пришлю их из деревни... у меня это вдруг... Я вижу, вы благородный человек. Теперь другое дело. Городничий (в сторону) . Ну, слава Богу! деньги взял. Дело, кажется, пойдет теперь на лад. Я таки ему вместо двухсот четыреста ввернул. Хлестаков . Эй, Осип!

    Осип входит.

    Позови сюда трактирного слугу! (К городничему и Добчинскому.) А что ж вы стоите? Сделайте милость, садитесь. (Добчинскому.) Садитесь, прошу покорнейше.

    Городничий . Ничего, мы и так постоим. Хлестаков . Сделайте милость, садитесь. Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь, я уж думал, что вы пришли с тем, чтобы меня... (Добчинскому.) Садитесь.

    Городничий и Добчинский садятся. Бобчинский выглядывает в дверь и прислушивается.

    Городничий (в сторону) . Нужно быть посмелее. Он хочет, чтобы считали его инкогнитом. Хорошо, подпустим и мы турусы: прикинемся, как будто совсем и не знаем, что он за человек. (Вслух.) Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто в награду случай доставил такое приятное знакомство. Хлестаков . Я тоже сам очень рад. Без вас я, признаюсь, долго бы просидел здесь: совсем не знал, чем заплатить. Городничий (в сторону) . Да, рассказывай, не знал, чем заплатить! (Вслух.) Осмелюсь ли спросить: куда и в какие места ехать изволите? Хлестаков . Я еду в Саратовскую губернию, в собственную деревню. Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение) . В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.) Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете? Хлестаков . Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я бы послал его самого потолкаться в канцелярию. Городничий (в сторону) . Прошу посмотреть, какие пули отливает! и старика отца приплел! (Вслух.) И на долгое время изволите ехать? Хлестаков . Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения. Городничий (в сторону) . Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.) Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.) Кажется, эта комната несколько сыра? Хлестаков . Скверная комната, и клопы такие, каких я нигде не видывал: как собаки кусают. Городничий . Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате? Хлестаков . Да, совсем темно. Хозяин завел обыкновение не отпускать свечей. Иногда что-нибудь хочется сделать, почитать или придет фантазия сочинить что-нибудь, — не могу: темно, темно. Городничий . Осмелюсь ли просить вас... но нет, я недостоин. Хлестаков . А что? Городничий . Нет, нет, недостоин, недостоин! Хлестаков . Да что ж такое? Городничий . Я бы дерзнул... У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная... Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь... Не рассердитесь — ей-Богу, от простоты души предложил. Хлестаков . Напротив, извольте, я с удовольствием. Мне гораздо приятнее в приватном доме, чем в этом кабаке. Городничий . А уж я так буду рад! А уж как жена обрадуется! У меня уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь. Хлестаков . Покорно благодарю. Я сам тоже — я не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я бы, признаюсь, больше бы ничего и не требовал, как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.

    Явление IX

    Те же и трактирный слуга , сопровождаемый Осипом . Бобчинский выглядывает в дверь.

    Слуга . Изволили спрашивать? Хлестаков . Да; подай счет. Слуга . Я уж давича подал вам другой счет. Хлестаков . Я уж не помню твоих глупых счетов. Говори, сколько там? Слуга . Вы изволили в первый день спросить обед, а на другой день только закусили семги и потом пошли всё в долг брать. Хлестаков . Дурак! еще начал высчитывать. Всего сколько следует? Городничий . Да вы не извольте беспокоиться, он подождет. (Слуге.) Пошел вон, тебе пришлют. Хлестаков . В самом деле, и то правда. (Прячет деньги.)

    Слуга уходит. В дверь выглядывает Бобчинский .

    Явление X

    Городничий , Хлестаков , Добчинский .

    Городничий . Не угодно ли будет вам осмотреть теперь некоторые заведения в нашем городе, как-то — богоугодные и другие? Хлестаков . А что там такое? Городничий . А так, посмотрите, какое у нас течение дел... порядок какой... Хлестаков . С большим удовольствием, я готов.

    Бобчинский выставляет голову в дверь.

    Городничий . Также, если будет ваше желание, оттуда в уездное училище, осмотреть порядок, в каком преподаются у нас науки. Хлестаков . Извольте, извольте. Городничий . Потом, если пожелаете посетить острог и городские тюрьмы — рассмотрите, как у нас содержатся преступники. Хлестаков . Да зачем же тюрьмы? Уж лучше мы обсмотрим богоугодные заведения. Городничий . Как вам угодно. Как вы намерены: в своем экипаже или вместе со мною на дрожках? Хлестаков . Да, я лучше с вами на дрожках поеду. Городничий (Добчинскому) . Ну, Петр Иванович, вам теперь нет места. Добчинский . Ничего, я так. Городничий (тихо Добчинскому) . Слушайте: вы побегите, да бегом, во все лопатки, и снесите две записки: одну в богоугодное заведение Землянике, а другую жене. (Хлестакову.) Осмелюсь ли я попросить позволения написать в вашем присутствии одну строчку к жене, чтоб она приготовилась к принятию почтенного гостя? Хлестаков . Да зачем же?.. А впрочем, тут и чернила, только бумаги — не знаю... Разве на этом счете? Городничий . Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.) А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.) Хлестаков . Что? не ушиблись ли вы где-нибудь? Бобчинский . Ничего, ничего-с, без всякого-с помешательства, только сверх носа небольшая нашлепка! Я забегу к Христиану Ивановичу: у него-с есть пластырь такой, так вот оно и пройдет. Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову) . Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.) Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому) . Уж и вы! не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)

    Занавес опускается.

    Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.

    Городничий

    Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор.
    Я как будто предчувствовал: сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: чёрные, неестественной величины! Пришли, понюхали - и пошли прочь.
    Оно конечно, Александр Македонский - герой, но зачем же стулья ломать?
    Также заседатель ваш… он, конечно, человек сведущий, но от него такой запах, как будто бы он сейчас вышел из винокуренного завода - это тоже нехорошо.
    А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!
    Умный человек - или пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси.
    Дай только, Боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
    Пусть каждый возьмёт в руки по улице… чёрт возьми, по улице - по метле! И вымели бы всю улицу, что идет к трактиру, и вымели бы чисто!
    Оно чем больше ломки, тем больше означает деятельность градоправителя.
    Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую год назад была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представлял. А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась.
    Да если проезжающий чиновник будет спрашивать службу, довольны ли, чтоб отвечали «Всем довольны, Ваше Благородие!» А который будет недоволен, то ему после дам такого неудовольствия!..
    Да сказать Держиморде, чтобы не слишком давал воли кулакам своим; он, для порядка, всем ставит фонари под глазами - и правому и виноватому.
    Да не выпускать солдат на улицу безо всего: эта дрянная гарниза наденет только сверх рубашки мундир, а внизу ничего нет.
    В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да с ним нужно ухо востро.
    О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось.
    Нужно быть посмелее. Он хочет, чтобы считали его инкогнитом. Хорошо, подпустим и мы турусы: прикинемся, как будто совсем и не знаем, что он за человек.
    Славно завязал узелок! Врет, врет - и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать!
    А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться.
    Уж и вы! Не нашли другого места упасть! И растянулся, как чёрт знает что такое.
    Эк как каркнула ворона! (Дразнит его.) «Был по приказанию!..» Как из бочки так рычит.
    Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу, врет. Она сама себя высекла!
    Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувайлы мирские, жаловаться?
    «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа! - Дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное.
    Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрёт тебе брюхо да набьёшь себе карман, так и заважничал! Фу ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
    Вот ты теперь валяешься у ног моих. Отчего? - оттого, что мое взя?ло; а будь хоть немножко на твоей стороне, так ты бы меня, каналья, втоптал по самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил.
    (бьет себя по лбу) Как я, нет, как я, старый дурак! Выжил глупый баран из ума!
    Вон он теперь по всей дороге заливает колокольчиком! Разнесет по всему свету историю. Мало того что пойдешь в посмешище - найдется щелкопер, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно! Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши. Чему смеетесь? - Над собою смеетесь!
    Я бы всех этих бумагомарак! У, щелкопёры, либералы проклятые! Чёртово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стёр вас всех да чёрту в подкладку! В шапку туды ему!..

    Хлестаков

    Так немножко прошёлся, думал, не пройдёт ли аппетит - нет, чёрт возьми, не проходит.
    Жаль, что Иохим не дал напрокат кареты, а хорошо бы, черт побери, приехать домой в карете, подкатить этаким чёртом под крыльцо к какому-нибудь соседу помещику, с фонарями, а Осипа сзади, одеть в ливрею… Воображаю, как бы все переполошились: «кто такой, что такое?» А лакей входит: (вытягиваясь и представляя лакея) «Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?»
    Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! Со мной не советую…
    Боже мой, какой суп! Я думаю, ещё ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла.
    Это топор, зажаренный вместо говядины.
    Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем.
    Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
    …Я бы, признаюсь, больше бы ничего и не требовал, как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.
    Я люблю поесть. Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия.
    Привыкши жить, comprenez vous, в свете - и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества.
    С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» - «Да так, брат, - отвечает, бывало, - так как-то все…» Большой оригинал.
    …а там уж чиновник для письма, эдакая крыса, пером только: тр… тр… пошёл писать.
    Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И все случаемся не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе, пожалуй, изволь, братец! И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Всё это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат Надежды» и «Московский телеграф»… всё это я написал.
    На столе, например, арбуз - в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку - пар, которому подобного нельзя отыскать в природе!
    Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я.
    И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!
    Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш…
    Вздор - отдохнуть. Извольте, господа, я готов отдохнуть. Завтрак у вас, господа, хорош… Я доволен, я доволен. (С декламацией.) Лабардан! Лабардан!
    Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? Даже вспотел.
    Со мной престранный случай: в дороге совершенно издержался. Нет ли у вас денег взаймы, рублей четыреста?

    Из письма Хлестакова к Тряпичкину

    Спешу уведомить тебя, душа моя Тряпичкин, какие со мной чудеса.
    На дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже было посадить в тюрьму; как вдруг, по моей петербургской физиономии и по костюму весь город принял меня за генерал-губернатора.
    …И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать, - думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги.
    Городничий глуп, как сивый мерин.
    Почтмейстер точь-в-точь наш департаментский сторож Михеев, должно быть, также, подлец, пьёт горькую.
    Надзиратель над богоугодным заведением Земляника - совершенная свинья в ермолке.
    Смотритель училищ протухнул насквозь луком.
    Судья Ляпкин-Тяпкин - в сильнейшей степени моветон.

    Осип

    Чёрт побери, есть так хочется, и в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы.
    Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин - купцы тебе кричат: «Почтенный!»
    Наскучило идти - берешь себе извозчика и сидишь себе как барин, а не захочешь заплатить ему - изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
    Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой!
    Он не посмотрел бы на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что б дня четыре ты почесывался.
    На пустое брюхо всякая ноша кажется тяжела.
    И верёвочка в дороге пригодится.

    Ляпкин-Тяпкин

    Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело.
    Россия… да… хочет вести войну, и министерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены.
    А деньги в кулаке, да кулак-то весь в огне.
    О Боже, вот уж я и под судом! И тележку подвезли схватить меня!
    Ну, город наш!

    Земляника

    О! Насчёт врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, - лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрёт, то он и так умрёт, если выздоровеет, то он и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
    С тех пор как я принял начальство, - может быть, вам покажется даже невероятным, - все как мухи, выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
    Больным велено габерсуп давать, а у меня по всем коридорам несёт такая капуста, что береги только нос.
    И неостроумно: «Свинья в ермолке». Где ж свинья бывает в ермолке?

    Лука Лукич

    Вот ещё на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда ещё не видывал. Он-то её сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
    Не приведи господь служить по ученой части! Всего боишься: всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек.
    А у меня, подлец, выпонтировал вчера сто рублей.
    Оробел, ваше бла… преос… сият… (В сторону.) Продал проклятый язык, продал!
    Ей-богу, и в рот никогда не брал луку.

    Бобчинский и Добчинский

    Пошли к Почечуеву, да на дороге Петр Иванович говорит: «Зайдем, говорит, в трактир. В желудке-то у меня… с утра я ничего не ел, так желудочное трясение». Да-с, в желудке-то у Петра Ивановича… «А в трактир, говорит, привезли теперь свежей сёмги, так мы закусим».
    Недурной наружности, в партикулярном платье, ходит этак по комнате, и в лице этакое рассуждение… физиономия… поступки, и здесь (вертит рукою около лба) много, много всего.
    Э! - сказали мы с Петром Ивановичем.
    Нет, больше шантрет. И глаза такие быстрые, как зверьки, даже в смущенье приводят.
    Сто лет и куль червонцев!
    Продли, Бог, на сорок сроков!

    210 лет назад, 1 апреля 1809 года, родился НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ (фамилия при рождении Яновский) - русский прозаик, драматург, поэт, критик, публицист, признанный одним из классиков русской литературы. Происходил из старинного дворянского рода Гоголь-Яновских. ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ ИЗ ЖИЗНИ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ: Гоголь испытывал страсть к рукоделию. Вязал на спицах шарфы, кроил сестрам платья, ткал пояса, к лету шил себе шейные платки. Писатель обожал миниатюрные издания. Не любя и не зная математики, он выписал математическую энциклопедию только потому, что она была издана в шестнадцатую долю листа (10,5×7,5 см). Гоголь любил готовить и угощать друзей варениками и галушками. Один из любимых его напитков - козье молоко, которое он варил особым способом, добавляя ром. Эту стряпню он называл гоголем-моголем и часто, смеясь, говорил: «Гоголь любит гоголь-моголь!» Писатель ходил по улицам и аллеям обычно с левой стороны, поэтому постоянно сталкивался с прохожими. Гоголь очень боялся грозы. По словам современников, непогода плохо действовала на его слабые нервы. Он был крайне застенчив. Как только в компании появлялся незнакомец, Гоголь исчезал из комнаты. Гоголь часто, когда писал, катал шарики из белого хлеба. Друзьям он говорил, что это помогает ему в разрешении самых сложных задач. В карманах у Гоголя всегда лежали сладости. Живя в гостинице, он никогда не позволял прислуге уносить поданный к чаю сахар, собирал его, прятал, а потом грыз куски за работой или разговором. Вся жизнь Гоголя до сих пор остается неразгаданной загадкой. Его преследовала мистика, и после его смерти осталось больше вопросов, чем ответов. Они позволяют взглянуть на творчество любимого писателя с совершенно другой стороны, попытаться объяснить какие-то противоречия и несоответствия и увидеть его не идолом, а простым, невероятно тонким и талантливым человеком. Николай Васильевич страстно увлекался всем, что попадало в поле его зрения. История родной Украины была для него одним из любимых исследований и увлечений. Именно эти исследования подвинули его на написание эпической повести «Тарас Бульба». Она была первый раз опубликована в сборнике «Миргород» в 1835 году один экземпляр этого журнала Гоголь лично вручил в руки господину Уварову - министру народного просвещения, для того, чтобы тот преподнес его императору Николаю I. В этом же сборнике было напечатано самое невероятное и мистическое из всех гоголевских произведений - повесть «Вий». Сам писатель утверждал, что «Вий» является народным преданием, которое он, якобы, слышал и записал, не изменив в нем ни одного слова. Но вот, что интересно, ни литературоведы, ни историки, ни фольклористы, ни исследователи никогда и нигде ни разу не смогли найти ни устных, ни, тем более, письменных упоминаний о народных легендах или сказках, которые бы хоть отдаленно напоминали сюжет «Вия». Все это дает повод считать повесть исключительно плодом фантазии великого мистификатора и писателя. Исследователи жизни и творчества Гоголя склоняются к мысли, что само имя «Вий» представляет собой вольную сборную от названия хозяина пекла «железного Ния», который являлся божеством в украинской мифологии и слово «вия», которое в переводе с украинского означает «веко». Ни современники, ни потомки так и не могут объяснить того, что происходило с Гоголем в последние годы его жизни. Считается, что когда в 1839 году Гоголь посещал Рим, он заразился малярией. Несмотря на то, что со временем болезнь все-таки отступила, ее последствия стали для писателя фатальными. Ни сколько муки физические, сколько осложнения, вызывавшие у Гоголя припадки, обмороки, но главное, видения, делали его выздоровление сложным и длительным. Осенью 1850 года, будучи в Одессе, Николай Васильевич почувствовал облегчение. Современники вспоминают, что к нему вернулась обычная живость и бодрость. Он вернулся в Москву и казался совершенно здоровым и веселым. Гоголь зачитывал друзьям отдельные фрагменты из второго тома «Мертвых душ» и радовался, как ребенок, видя восторг и слыша смех слушателей. Но как только он поставил точку под вторым томом, ему показалось, что на него обрушилась пустота и обреченность. Он ощутил страх смерти, такой, каким когда-то страдал его отец. Что случилось в ночь на 12 февраля 1852 года, доподлинно не знает никто. Биографы, совместными титаническими усилиями пытались буквально по минутам восстановить события той ночи, но совершенно точно известно только то, что до трех часов ночи Гоголь истово молился. Потом он взял свой портфель, достал из него какие-то листы бумаги, а все, что в нем осталось, велел немедленно сжечь. После чего перекрестился и, вернувшись в постель, неудержимо рыдал до утра. Традиционно принято считать, что в ту ночь Гоголь сжег второй том «Мертвых душ», но некоторые биографы и историки, уверенны в том, что это далеко от истины, которую уже вряд ли, кто-то узнает. Современные специалисты в области психиатрии проанализировали тысячи документов и пришли к совершенно определенному выводу о том, что никакого психического расстройства у Гоголя не было и в помине. Возможно, он страдал депрессией, и если бы к нему было применено правильное лечение, великий писатель прожил бы намного дольше.

    целый полк затрубил в трубы". Гоголь Н.В.

    Есть хочется, несмотря на жару. Но некогда, скоро дети встанут, их всех кормить надо, а перед этим умывать и одевать. Так что лучше посижу здесь и посмотрю, чем питались великие писатели, всё равно еду дома забыла))))

    Спаржа – выбор Толстого

    Отваренную с солью и без, с соусом и без него – в любом виде любил поглощать спаржу известный вегетарианец Лев Николаевич Толстой. Именно это растение стало основной пищей писателя во время его работы над «Войной и миром». Кроме того, литератор был знатным любителем холодного свекольника и постных щей.

    Блины с икрой – выбор Крылова

    Питаться одним воздухом и спаржей было совсем не свойственно великому русскому баснописцу. Крылов любил хорошенько подкрепиться, поглощая любимые блины десятками. А устриц так и подавно мог умять до 80 штук за раз. Кроме того, писатель частенько «заправлялся» ухой с

    расстегаями, жареной индейкой, телячьими отбивными и свининой.

    Вареная курица – выбор Достоевского

    Караси, жареные в сметане – выбор Чехова

    Это блюдо Антон Павлович превозносил даже в собственных произведениях. Так, в рассказе «Сирена» можно наткнуться на следующее: «Из рыб безгласных самая лучшая – это жареный карась в сметане; только чтоб он не пах тиной и имел тонкость, нужно продержать его живого в молоке целые сутки».

    Макароны с пармезаном – выбор Гоголя

    Суп-пюре из цветной капусты – выбор Ги де Мопассана

    В качестве легкой закуски к этому супу писатель предпочитал пармскую ветчину и сыр пармезан. Также прекрасным дополнением к блюду служило белое французское вино «Сотерн». Другой излюбленный суп-пюре Мопассана назывался «Ма шушу», что значит «Моя прелестница». Готовился он из телятины и подавался вместе с отварной спаржей и сырными палочками.

    Мохито – выбор Хемингуэя

    Мохито и Хемингуэй – это уже практически неотделимые друг от друга понятия. Напиток, служивший вдохновением во время работы над произведением «Старик и море», любитель кубинской романтики предпочитал употреблять с двойной порцией рома.

    Сливки – выбор Агаты Кристи

    Королева детектива с детства была не прочь вкусно и обильно поесть. В большом количестве она поглощала индейку и говядину, которые заедала сливовым пудингом, сладким пирогом и бисквитом. Также в качестве десерта юная леди Агата любила печенье, виноград, апельсины, сливы, засахаренные фрукты и шоколад. Но главной гастрономической страстью английской писательницы всю жизнь были сливки.

    Шоколад – выбор Александра Дюма-отца

    Помимо любви к писательскому делу и женщинам, Александр Дюма-старший питал страстные чувства к изысканной еде. Его излюбленным десертом был «эротический» шоколад, которые романист готовил по особому рецепту, используя ваниль, корицу и жидкую амбру.

    Печеный картофель – выбор Пушкина

    Именно этим блюдом мама гения завлекала сына к обеденному столу. Также известно, что великий поэт мог в один присест умять пару десятков персиков или моченых яблок. «Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом», – таков был девиз Александра Сергеевича.

    Маленькая комната в гостинице. Постель, стол, чемодан, пустая бутылка, сапоги, платяная щётка и прочее.

    Осип лежит на барской постели

    Чёрт побери, есть так хочется, и в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы. Вот не доедем, да и только, домой! Что ты прикажешь делать? Второй месяц пошёл, как уже из Питера! Профинтил дорогою денежки, голубчик, теперь сидит и хвост подвернул, и не горячится. А стало бы, и очень бы стало на прогоны; нет, вишь ты, нужно в каждом городе показать себя! (Дразнит его.) «Эй, Осип, ступай посмотри комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу есть дурного обеда, мне нужен лучший обед». Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой!

    С приезжающими знакомится, а потом в картишки, - вот тебе и доигрался! Эх, надоела такая жизнь! Право, на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше, возьмёшь себе бабу, да и лежи весь век на полатях, да ешь пироги. Ну кто ж спорит, конечно, если пойдёт на правду, так житьё в Питере лучше всего. Деньги бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеятры, собаки тебе танцуют, и всё что хочешь. Разговаривают всё на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдёшь на Щукин 1 - купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь: компании захотел - ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони всё видишь. Старуха офицерша забредёт; горничная иной раз заглянет такая... фу, фу, фу! (Усмехается и трясёт головою.) Галантерейное, чёрт возьми, обхождение! Невежливого слова никогда не услышишь; всякой тебе говорит «вы». Наскучило идти - берёшь извозчика и сидишь себе, как барин; а не хочешь заплатить ему, - изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнёшь, что тебя никакой дьявол не сыщет. Одно плохо: иной раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например. А всё он виноват.

    Что с ним сделаешь? Батюшка пришлёт денежки: чем бы их попридержать - и куды!.. пошёл кутить: ездит на извозчике, каждый день ты доставай в кеатр билет, а там через неделю, глядь - и посылает на толкучий продавать новый фрак. Иной раз всё до последней рубашки спустит, так что на нём всего останется сертучишка да шинелишка, ей-богу, правда! И сукно такое важное, аглицкое! рублёв полтораста ему один фрак станет, а на рынке спустит рублей за двадцать: а о брюках и говорить нечего - нипочём идут. А отчего? оттого, что делом не занимается: вместо того чтобы в должность, а он идёт гулять по прешпекту, в картишки играет. Эх, если б узнал это старый барин! Он не посмотрел бы на то, что ты чиновник, а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почёсывался. Коли служить, так служи. Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам есть, пока не заплатите за прежнее; ну, а коли не заплатим? (Со вздохом.) Ах, Боже ты мой, хоть бы какие-нибудь щи: кажись, так бы теперь весь свет съел. Стучится: верно, это он идёт. (Поспешно схватывается с постели.)

    1 Щукин (двор) - один из петербургских рынков.