Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Жан-Поль Сартр

Философ и человек

Вся его жизнь была преодолением – собственной слабости, чужой глупости, влияния мира. Когда он умер, пятьдесят тысяч человек шли за его гробом, но до сих пор за его книгами идут миллионы. В некрологе газета Le Monde написала: «Ни один французский интеллектуал XX века, ни один лауреат Нобелевской премии не оказал такого глубокого, длительного и всеобъемлющего влияния на общественную мысль, как Сартр». И это не было ни лестью, ни преувеличением.

Говорят, кому-то от роду суждено править миром, а кто-то добивается этого права сам. Трудно сказать, как обстояло дело с юным Жан-Полем – с рождения ему

было дано многое, однако он упорно добивался совсем другого. Он родился 21 июня 1905 года в Париже и был первым и единственным ребенком в обеспеченной и благополучной семье морского офицера Жана-Батиста Сартра и его супруги Анн-Мари Швейцер. Анн-Мари была родом из Эльзаса: она происходила из славной ученой семьи, богатой своими интеллектуальными традициями. Прославленный философ, врач и музыкант, будущий лауреат Нобелевской премии мира Альберт Швейцер приходился ей двоюродным братом.

Жан-Поль, 1906 г.

Когда ребенку было всего пятнадцать месяцев, его отец скончался от тропической лихорадки. Похоронив мужа, Анн-Мари вернулась под родительский кров в Париж. Ее отец Карл Швейцер, видный специалист по немецкой филологии, преподавал в университетах и был автором нескольких учебников. «Когда мне было семь или восемь лет, – вспоминал Сартр, – я жил с овдовевшей матерью у бабушки с дедушкой. Бабушка была католичка, а дедушка – протестант. За столом каждый из них подсмеивался над религией другого. Все было беззлобно: семейная традиция. Но ребенок судит простодушно: из этого я сделал вывод, что оба вероисповедания ничего не стоят». Дедушка Швейцер рано разглядел выдающиеся способности своего внука и лично занимался его образованием, обучая маленького Пулу, как называли мальчика в семье, математике и гуманитарным дисциплинам. Он же привил ему любовь к чтению – огромная библиотека Швейцеров много лет заменяла ребенку друзей, ибо чтение мальчик предпочитал всем другим развлечениям. Когда его сверстники еще читали детские книжки, он изучал классическую литературу и труды философов. Мать считала его будущим великим писателем, а ее отец – великим ученым.

Пулу рос в атмосфере всеобщей любви, переходящей в обожание. Молодая мать, для которой он был, наверное, больше игрушкой, чем настоящим ребенком, не могла на него надышаться и ставила кровать сына в своей комнате, даже когда он был уже практически подростком. Мальчик отвечал ей столь же искренней любовью. «Я поверял ей все», – позже писал он. Дедушка и бабушка тоже всячески баловали внука, каждый день дарили ему подарки и беспрестанно хвалили, так что мальчик вырос, прекрасно осознавая свое превосходство над остальным миром.

Позже Сартр обвинит семью в том, что они искалечили ему жизнь: они не только оставили его единственным ребенком в семье, но и избаловали, лишив тем самым иммунитета к жизни, которая была к Сартру далеко не благосклонна. Однако многие исследователи считают, что наибольшую травму юному Жан-Полю нанесла вовсе не семья, а природа, вложив выдающийся ум в весьма неподходящую оболочку. Жан-Поль был маленький, щуплый, с некрасивым лицом и редкими волосами, к тому же почти слеп на один глаз и кос на второй. Вся его дальнейшая жизнь была словно попыткой доказать всему миру превосходство интеллекта над телом.

В 1917 году Анн-Мари Сартр вторично вышла замуж за инженера флота Жозефа Манси и увезла сына из дома Швейцеров в Ла-Рошель, на запад Франции, где мальчик почувствовал себя изгнанным из рая. В провинциальной Ла-Рошели уже никто не восторгался им, одноклассники в новой школе всячески над ним издевались, а мать, прежде принадлежавшую только ему, пришлось делить с совершенно посторонним для Жан-Поля человеком, которого Сартр искренне ненавидел до конца своих дней – в том числе за то, что любовь пасынка к себе он пытался вызвать с помощью ругани и наказаний.

На нервной почве мальчик начал болеть, и обеспокоенная мать предпочла отослать сына обратно в Париж.

В 1920 году Жан-Поль поступил в парижский лицей Генриха IV – одно из престижнейших начальных учебных заведений, где в свое время учились, например, дети короля Луи-Филиппа, Альфред де Мюссе, Андре Жид, Ги де Мопассан, Проспер Мериме, Альфред де Виньи и множество других выдающихся людей – политики, архитекторы, военные и художники. Еще студентом лицея Сартр начал печататься в столичных газетах, публикуя статьи и эссе на философские и литературные темы – политикой он, в отличие от многих, тогда всерьез не интересовался, довольствуясь лишь тем, что был против всего и всех. «Он был анархистом в гораздо большей степени, чем революционером, – писала позже Симона де Бовуар. – Он считал общество в том виде, в каком оно существовало, достойным ненависти и был вполне доволен тем, что ненавидел его. То, что он именовал «эстетикой отрицания», хорошо согласовывалось с существованием глупцов и негодяев и даже нуждалось в нем: ведь если бы нечего было громить и сокрушать, то литература немногого бы стоила».

Вместе со своим другом Полем Низаном Сартр стал самым заметным учеником лицея: всегда готовым на провокацию, злую шутку или розыгрыш, однако и превосходящим прочих в учебе. Окончив лицей с отличием, в 1924 году Сартр и Низан поступили на отделение словесности в Высшую педагогическую школу – Ecole Normale Superieure - престижнейшее высшее учебное заведение, готовящее ученых и преподавателей гуманитарных дисциплин. В качестве творческой работы Сартр написал историю о двух профессорах из провинции – едкую сатиру, полную иронии и отвращения к их образу жизни. В школе Сартр не прекратил дурачеств и провокаций, завоевав своей независимостью и неприятием любых авторитетов немалую популярность среди учеников и профессоров. Вспоминают, что каждый его приход в столовую сопровождался аплодисментами. Он в изобилии писал песни, поэмы, романы, рассказы и скетчи, в которых с успехом выступал, и даже пел на ежегодных праздниках. А после того, как опубликовал в школьном журнале антимилитаристский скетч, директор учебного заведения был вынужден подать в отставку. Однако Сартр был известен не только как главный шутник школы, но и как самый талантливый ее студент. Он учился упоенно, взахлеб поглощая книги из университетской библиотеки и поражая однокашников глубиной и оригинальностью мышления. «Сартр думает все время, разве что кроме того времени, когда спит!» – заметил один из них. Он проводил время в философских диспутах, которые вели в парижских кафе такие же молодые интеллектуалы, как и он, студенты гуманитарных университетов Парижа, и писал объемный труд, в котором смешивал философию и литературу. «Потому что я люблю Стендаля не меньше, чем Спинозу», – объяснял он. Отрывки этого – еще не законченного – труда печатали научные журналы. Исследователи отмечают, что в это время он находился под сильным влиянием немецкой философии, особенно Канта и Гегеля. Однако в 1928 году он, вопреки всеобщим ожиданиям, не получил наивысшего балла на agregation - конкурсном экзамене, который сдают выпускники разных учебных заведений в рамках своей специальности. Ходили даже слухи о том, что комиссия ошиблась, однако сам Сартр признал, что слишком мало внимания уделял подготовке к экзамену, и решил пересдать его на следующий год.

В 1929 году на одну из студенческих встреч друг Сартра Андре Эрбо привел двадцатилетнюю студентку философского факультета Сорбонны Симону де Бову-ар, которую он прозвал Кастор, то есть Бобр – из-за созвучия ее фамилии с английским наименованием бобра – beaver - и за необыкновенное трудолюбие. Она была изысканна и элегантна, носила или яркие одежды необычного кроя, или вдруг одевалась исключительно в черное, мечтала познать жизнь во всех ее проявлениях и прославиться.

Симона родилась в Париже 9 января 1908 года в семье преуспевающего адвоката Жоржа де Бовуара, происходившего из аристократического рода. Симону и ее сестру Элен (в будущем известную художницу) воспитывали в строгости и религиозном страхе – домашние учителя, католический колледж и уроки хороших манер. Но в 1917 году Жорж де Бовуар потерял все свое немалое состояние, неудачно вложив его в печально известный займ российскому царскому правительству. Семья лишилась дохода, а сестры – приданого и надежд на хорошее замужество. Симона решила, что она обязана овладеть профессией, которая позволила бы ей самой зарабатывать себе на жизнь. В пятнадцать лет она, видя в книгах своих единственных друзей и ответы на все вопросы, окончательно решила стать писательницей. Она бесповоротно порвала и со своей семьей, и с верой, и с буржуазными предрассудками, гласившими, что главное предназначение женщины – выйти замуж и родить детей. Симона хотела интеллектуальных занятий, свободы и, конечно, любви. «Если я полюблю, – писала Симона, – то на всю жизнь, я тогда отдамся чувству вся, душой и телом, потеряю голову и забуду прошлое. Я отказываюсь довольствоваться шелухой чувств и наслаждений, не связанных с этим состоянием».

Сартр и Симона де Бовуар у мемориала Бальзака, 1920-е гг.

Когда они познакомились с Сартром, оказалось, что две разделенные половинки нашли друг друга. Сартру она понравилась сразу же – яркая красавица, так и брызжущая идеями, – однако он долго не решался к ней подойти. Уже после нескольких встреч Сартр обнаружил, что Симона – женщина его мечты. «Она была красива, даже когда надевала свою уродливую шляпку. В ней удивляло сочетание мужского интеллекта и женской чувствительности», – писал он. А она, в свою очередь, вспоминала: «Сартр в точности соответствовал грезам моих пятнадцати лет: это был мой двойник, в котором я находила все свои вкусы и пристрастия». Он покорил ее блеском ума, шутками и тем, что смотрел на нее как на равную. Уже скоро они были неразлучны и пообещали друг другу провести рядом всю оставшуюся жизнь. Впрочем, и Симона, и Сартр вовсе не имели в виду брак: он казался им буржуазным пережитком, связывающим свободных людей. Верности они тоже друг от друга не требовали – их должны были соединять лишь честность, интеллектуальное братство и родство душ. Они договорились не заводить детей, которые ограничивали бы их свободу и мешали интеллектуальным занятиям, не вести общего быта и быть друг для друга первыми критиками и соратниками.

Симона де Боеуар.

Их отношения были странной смесью телесного притяжения, духовной близости и интеллектуального соперничества. В 1929 году на agregation Симона оказалась второй, в то время как Сартр показал первый результат. Комиссия отметила, что Сартр, без сомнения, обладает выдающимися интеллектуальными способностями, зато Симона – бесспорным даром философа.

Едва получившего диплом Сартра призвали на срочную военную службу. Из-за плохого здоровья и слабого зрения он служил на метеорологической станции. Пока Сартр полтора года читал вместо философских трактатов показания метеодатчиков, Симона продолжала обучение, посещая лекции в Ecole Normale Superieure. Они переписывались ежедневно – как и все последующие годы, стоило им разъехаться.

Сартр вернулся в 1931 году. Он хотел получить место где-нибудь в Японии, которой давно интересовался, однако в марте его назначили на должность преподавателя философии в лицее Гавра. Сартр был разочарован: он всегда ненавидел провинцию и считал тамошнюю жизнь полной скуки, буржуазной тоски и интеллектуальной деградации. Однако в Гавре он внезапно стал пользоваться огромным успехом, особенно среди студенток: новый профессор хоть и был весьма некрасив, зато прекрасно рассказывал, увлекая слушателей полетом своей мысли и безграничной широтой эрудиции и, что скрывать, проявлял явный интерес к молодым красавицам. Симона была спокойна. Хотя она, судя по воспоминаниям, была по-настоящему влюблена в Сартра (и сохранила это чувство на всю жизнь), она искренне считала супружескую верность (да и несупружескую тоже) смешным пережитком отброшенной ею буржуазной морали. Она точно знала, что лишь ее Сартр считает равной себе по духу, только ей доверяет редактуру своих бесспорно гениальных произведений.

Она сама получила назначение в Марсель. Поначалу Симона не хотела уезжать так далеко и от Парижа, и от Сартра – он даже предложил ей заключить брак, чтобы на таком основании требовать назначения в один город, однако Симона решительно отказалась. Официальное супружество внушало ей настоящий ужас. Однако через год ей удалось перебраться поближе к Сартру, в лицей Руана, где Симона подружилась с преподавательницей того же лицея Колетт Одри и студентками Бьянкой Ламблен и Ольгой Козакевич. Довольно скоро она сообщила Сартру, что ее связывают с ними отношения гораздо большие, чем дружеские. Тот лишь попросил описать ему, что она чувствовала, когда целовала их, – то ли хотел сравнить ощущения, то ли собирал материал для очередной статьи…

Слава, о которой с детства мечтал Сартр, не спешила к нему приходить. В Гавре он много писал, однако почти все его сочинения были отклонены издателями. Оставив на время надежды покорить литературный олимп, Сартр сосредоточился на изучении философии: в 1933–1934 годах он стажировался в Германии, работая в берлинском Институте Франции. В это время он открыл для себя феноменологию Эдмунда Гуссерля и онтологию Мартина Хайдеггера, которые оказали на него огромное влияние. После Германии Сартр работал в Лане, где преподавал в педагогическом колледже, а в октябре 1937 года его перевели в лицей Пастор в городке Нёйи-сюр-Сен, фешенебельном предместье Парижа. С 1939 года Симона тоже преподавала в Париже, получив место в лицее Camille See. Она снова делила с Сартром всю радость творчества, труд жизни и свободу безо всяких обязательств. Ольгу Козакевич Симона привезла с собой, и очень скоро Ольга стала любовницей и Сартра: она, чуждая любых предрассудков, спала то с каждым по очереди, то с ними обоими разом. «Она претендовала на то, чтобы вырваться из плена человеческого удела, которому и мы покорялись не без стыда», – писала о ней Симона. Говорят, Сартр увлекся не на шутку: он съездил с Ольгой – без Симоны – на летние каникулы, и даже будто бы предложил ей руку и сердце. Однако Ольга была верной ученицей Симоны и от брака отказалась. В конце концов Сартр переключился на ее сестру Ванду, а Ольга вышла замуж за ученика Сартра и бывшего любовника Симоны Жака-Лорана Боста. Чуть позже в компанию вошла еще одна участница – рыжеволосая еврейка Бьянка Бьененфелд. Этот многоугольник с запутанными связями, который участники нередко называли просто «семьей», просуществовал не одно десятилетие и распался лишь со смертью его участников. Даже сам Сартр иногда чувствовал себя опутанным сетями, из которых он не может выбраться: «Я так и не постиг, как положено вести сексуальную и эмоциональную жизнь. Я серьезно и искренне считаю себя жалким бастардом, или каким-то садистом с университетским образованием, или отвратительным донжуаном с душой мелкого чиновника. С этим пора кончать». Однако сделать со своей любвеобильностью ничего не мог и не хотел – влюбленный будто во всех женщин разом, он находил в таких отношениях вдохновение, пищу для размышлений и новые силы. Много лет спустя Симона вспоминала: «Сартр любил женское общество, он находил, что женщины не так смешны, как мужчины; он вовсе не собирался… навсегда отказаться от их чарующего многообразия. Если любовь между нами относилась к явлениям закономерным, то почему бы нам не иметь также и случайных связей?»…

Хотя Симона и ратовала на словах за свободу отношений – во многом навязанную ей Сартром, – появление в их жизни Ольги, которая не только была допущена до постели, но и принимала активное участие в философских диспутах и даже в редактуре работ Сартра, сильно ранило ее. Она больше не чувствовала себя и Сартра «половинками целого» – теперь их было трое, и она никак не могла с этим примириться. Чтобы разобраться в себе, она начала писать. В 1943 году Симона опубликовала роман «Приглашенная», в котором достаточно откровенно и нелицеприятно излагала историю о девушке, приглашенной в гости и разбившей брак интеллектуальной пары: в персонажах угадывались сестры Козакевич, Сартр и сама Симона, а заканчивался роман символичным совместным убийством супругами их общей любовницы. Экзистенциалистский роман, рассказывавший о самоопределении, о сложных поисках любви и свободы в столь запутанных условиях, как «брак на троих», очень личный и в то же время глубоко философский, мгновенно стал необычайно популярным.

Накануне войны Сартр старательно создавал вокруг себя постоянный праздник – непрестанные розыгрыши, пародии, дурачества и переодевания.

Мы жили тогда в праздности, – вспоминала Симона. По рассказам, Симона могла изображать капризную аристократку или американскую миллионершу, а Сартр иногда представлял, что в него вселился дух морского слона, после чего пытался гримасами и воплями передать его страдания. Эти эскапады, по словам Бовуар, «защищали нас от духа серьезности, который мы отказывались признавать столь же решительно, как это делал Ницше, и по тем же причинам: вымысел помогал лишать мир давящей тяжести, перемещая его в область фантазии…

В 1938 году Сартр опубликовал свой самый знаменитый роман «Тошнота». Эту книгу – наполовину автобиографию, наполовину философский трактат – Сартр написал еще в Гавре, однако тогда ее не удалось опубликовать. Теперь же история экзистенциальных мучений историка Антуана Рокантена произвела эффект разорвавшейся бомбы. Она разошлась огромными тиражами, завоевала титул «книги года» и едва не получила Гонкуровскую премию. Следом за «Тошнотой» вышел сборник рассказов «Стена», о котором рецензенты отзывались как о «шедевре страшного жанра» и «страшных, жестоких, тревожных, беспардонных, патологических, эротических сказках», – причем отзывы были сплошь восторженные.

Описанная Сартром абсурдность существования, невозможность разумно воздействовать на окружающую действительность оказалась неожиданно близка поколению «между двух войн». Ровесники Сартра видели, как рушится мир, чувствовали, что старый уклад скоро уйдет в небытие, и судорожно искали тех, кто готов был указать

им путь в будущее. В тот же период вышли философские труды «Воображение», «Воображаемое» и «Эскиз теории эмоций», окончательно закрепившие за Сартром громкую славу оригинального философа и смелого литератора.

Когда началась Вторая мировая война, Сартр, хотя и придерживался явных антимилитаристских позиций, еще не считал необходимым активно демонстрировать свои убеждения. Его призвали на военную службу, и он, не колеблясь, отправился исполнять свой долг – правда, Сартра по-прежнему признают негодным к строевой службе и снова отправляют на метеорологическую станцию в департаменте Вогезы. Все заботы о «семье» легли на плечи Симоны, которая разрывалась между сестрами Козакевич, Сартром в Вогезах и Бостом в окопах. Оказавшись вдалеке от нее, Сартр будто заново переосмыслил ее место в своей жизни. Он писал ей: «Любимая, десять лет знакомства с тобой были самыми счастливыми годами в моей жизни. Ты самая прекрасная, самая умная и самая страстная. Ты не только вся моя жизнь, ты моя гордость».

Во время «странной войны» – периода, когда военные действия практически не велись, – у Сартра было много свободного времени, которое он проводил, маниакально исписывая тетрадь за тетрадью: десять месяцев он писал по двенадцать часов в день, создав 2 тысячи страниц на самые разные темы, часть из которых будет много лет спустя опубликована как «Дневники странной войны». Поначалу Сартр писал, чтобы не общаться с сослуживцами, – установление иерархических отношений на любой другой основе, кроме как интеллектуальной, всегда ему плохо удавалось, однако уже скоро в этих тетрадях можно было обнаружить контуры его будущей философии – экзистенциализма, «философии существования». Заняться своей философской системой ему настоятельно советовала Симона – а он уже давно привык следовать ее советам.

В мае 1940 года французская линия обороны была прорвана; всего через полтора месяца Франция капитулировала. В конце июня Сартр попал в плен. Сначала он содержался в Нанси, а затем его вместе с двадцатью пятью тысячами заключенных переправили в лагерь военнопленных в немецком Трире.

Жизнь в лагере сильно повлияла на Сартра. Вынужденный несколько месяцев находиться бок о бок с множеством людей, без возможности уединиться, он впервые, может быть, почувствовал себя неодиноким. Он рассказывал сказки соседям по бараку, принимал участие в боксерских поединках, которыми развлекались заключенные, и даже сочинил для рождественской постановки свою первую пьесу «Бариона», которую сам же и поставил. «Мы не виноваты в том, что угодили сюда, – писал он. – Мы здесь просто потому, что не можем выбраться. Голова может отдохнуть!» Как пишут биографы, в лагере Сартр перестал быть индивидуалистом, став человеком, осознающим общность людей и понимающим свой долг перед обществом.

В марте 1941 года Сартра освободили из лагеря – как обтекаемо пишут биографы, «по медицинским показаниям». Некоторые писали, что кто-то из друзей помог ему получить фальшивое медицинское свидетельство, кто-то говорил о том, что освободиться ему помогли редакторы сотрудничавших с немцами журналов. Как бы то ни было, в апреле 1941 года Сартр вернулся в Париж и тут же основал движение «Социализм и Свобода», куда, кроме Сартра, входили Симона де Бовуар, друг Сартра философ Морис Мерло-Понти, сестры Козакевич, Бост и еще несколько преподавателей и студентов Ecole Normale и университета Сорбонны – через несколько месяцев в их рядах насчитывалось около пятидесяти человек.

Группа намеревалась по мере сил бороться с вишистами, коллаборационистами и нацистами: члены «Социализма и Свободы» регулярно встречались в кафе или на квартирах, обсуждали планы обустройства послевоенной Франции и даже составили под руководством Сартра проект будущей конституции, экземпляр которой отправили генералу де Голлю в Англию. Они печатали и распространяли листовки с антифашистскими воззваниями, причем особой удалью считалось вручить листовку немецкому солдату – предварительно убедившись, что тот не понимает по-французски.

Многие участники Сопротивления считают группу Сартра наивной и «любительской», говоря, что они лишь разглагольствовали тогда, когда другие подвергали свои жизни опасности, – с этим мнением были согласны даже некоторые члены самой группы. Жорж Шазла, вспоминая сорок три года спустя о сочиненной Сартром листовке, размножение которой на ротаторе Сорбонны едва не окончилось арестом «подпольщиков», признавался: «Эти сартровские рассуждения о свободе, занимавшие по три страницы, вызывали во мне бешеную ярость. Ставить нас в подобные ситуации ради текстов такого рода значило сыграть с нами очень злую шутку». Однако Сартр, который никогда не был склонен к насилию даже ради спасения собственной жизни, искренне считал, что он делал все, что мог, и даже пытался уговорить присоединиться к группе Андре Жида и Андре Мальро, лично отправившись к ним на побережье из Парижа на велосипеде, однако те отказались.

К концу 1941 года группа – после ареста двух членов – прекратила свое существование, как раз в то время, когда во Франции начало действовать организованное Движение Сопротивления.

Еще одним аргументом для противников Сартра стало место профессора в лицее Condorcet, которое тот получил в октябре 1941 года. Дело было в том, что первоначально кафедру занимал Анри Дрейфусле-Фуайе – внучатый племянник того самого капитана Дрейфуса, чье шумное антисемитское дело по обвинению в шпионаже взорвало Францию в начале века. В 1940 году в соответствии с циркуляром вишистского министерства национального образования «относительно статуса лиц еврейского происхождения» Дрейфусле-Фуайе был удален с занимаемой должности – всего по этому циркуляру было уволено более тысячи человек. Радикалы считали, что бесчестно занимать кафедру человека, отставленного исключительно из-за национальности; другие указывали на то, что Дрейфусле-Фуайе был выведен на пенсию по возрасту, а кафедра перешла к Сартру не напрямую, а после еще одного преподавателя, так что он мог и не знать, чье место и по каким причинам занял. Сам Сартр категорически не принимал антисемитизм: свое отношение к еврейскому вопросу он высказал в громкой статье «Еврей и антисемит», опубликованной в 1944 году.

К 1942 году Сартр отошел от политической деятельности, решив вести борьбу на литературном фронте, причем весьма двусмысленную. Он опубликовал множество статей в разделе литературной хроники в журнале Comoedia, возглавляемом одним из самых ярых германофилов Франции Рене Деланжем, – и в то же время написал и поставил пьесу «Мухи», имевшую явный антинацистский подтекст. Ее сюжет основан на древнегреческом мифе об Оресте и Электре, но Сартр превратил античную трагедию в экзистенциальное рассуждение о свободе выбора, ответственности за свои поступки и освобождении вообще.

Во время репетиций Сартр познакомился с Камю, с которым они быстро стали близкими друзьями. И хотя пьеса была через несколько представлений запрещена, Сартр не оставил драматургию – уже на следующий год он представил самую свою, пожалуй, знаменитую драму «За запертой дверью». Пьеса построена в виде беседы трех персонажей в преисподней об экзистенциальных проблемах – существование предшествует сущности, характер человека формируется посредством совершения определенных действий, и большинство людей воспринимают себя такими, какими воспринимают их окружающие. Как заметил один из персонажей пьесы – на премьере его играл Альбер Камю: «Ад – это другие люди».

В 1943 году увидел свет самый главный труд Сартра «Бытие и ничто», где он излагает основы своего учения – экзистенциализма. «Под экзистенциализмом мы понимаем такое учение, которое делает возможной человеческую жизнь и которое, кроме того, утверждает, что всякая истина и всякое действие предполагают некоторую среду и человеческую субъективность», – писал Сартр.

Единственная реальность бытия – человек, который сам и должен наполнить свой мир содержанием. В этом человеке нет ничего заранее заданного, заложенного, поскольку, как считал Сартр, «существование предшествует сущности». Сущность человека складывается из его поступков, она – результат его выбора, точнее, нескольких выборов за всю жизнь. «Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам», – писал Сартр.

Люди отвечают за свои действия и поступки только перед самими собой, ибо каждое действие обладает определенной ценностью – вне зависимости от того, отдают себе в этом люди отчет или нет. Побудителями же поступков Сартр считал волю и стремление к свободе, и эти побудители сильнее общественных законов и «всевозможных предрассудков».

Труд Сартра стал настоящей библией для французских интеллектуалов, а сам он превратился в духовного лидера страны. Экзистенциализм, философия действия, в сознании целого поколения связанный с Движением Сопротивления, придававший огромное значение свободе во всех ее проявлениях, вселял надежду на то, что это поколение сможет построить на обломках войны новый мир, лишенный прежних недостатков и достойный его ожиданий.

Следом за Сартром выпустила свой труд и Симона: в философском эссе под названием «Пирр и Сине-ас» она рассуждала об экзистенциалистской этике – во многом более точно, собранно и гораздо более понятно, чем это сделал Сартр.

Многие критики находили, что Симона гораздо более талантлива как литератор, а ее философская система отличается большей продуманностью и стройностью, но она всегда отрицала свое значение как философа, нарочито подчеркивая роль Сартра: по ее словам, настоящим мыслителем, генератором идей был именно он. Себя же Симона считала лишь писательницей, способной передать людям в доступной форме его идеи. Хотя экзистенциализм в ее понимании и отличался от сартровского, она не хотела ни вносить раскол в ряды их последователей, ни обижать самого Сартра: в конце концов, она его любила, а любовь для нее оправдывала многое.

Собрания экзистенциалистов в Cafe des Fleurs возле площади Сен-Жермен-де-Пре на левом берегу Сены постепенно стали главным очагом интеллектуальной жизни страны. Малочисленная поначалу группа друзей – Сартр, Симона, Мерло-Понти, Камю – быстро обросла новыми знакомствами, и возник самый заметный, самый яркий философский и интеллектуальный круг того времени, где каждый из членов исповедовал собственное учение и в то же время питался идеями остальных.

Камю заразил Сартра своим увлечением идеями коммунизма и к концу войны привлек Сартра к участию в группе Сопротивления Combat и работе в одноименной подпольной газете – Сартр не только печатал там многочисленные прокоммунистические статьи, но и был членом редакции.

Окончание войны Сартр встретил, будучи одним из признанных авторитетных писателей и философов своего времени. 1945 год был необыкновенно значим для него: он опубликовал роман «Возраст зрелости» – первую часть цикла «Дороги свободы», повествование об экзистенциальном выборе, свободе и ответственности – и основал литературный, философский и политический журнал Les Temps modernes (то есть «Новые времена» – название Сартр позаимствовал у фильма Чарли Чаплина), который сам и возглавил. В том же году Сартр, уже как мировая знаменитость, отправился в США – читать лекции и сделать по заказу Le Figaro серию статей о героях Сопротивления. Симону он с собой не взял.

В Нью-Йорке Сартр не только с громким успехом проповедовал экзистенциализм и писал заказанные статьи, но и не забывал о развлечениях. На одной из вечеринок он познакомился с бывшей актрисой Долорес Ванетти, которая была замужем за американским врачом и работала в Управлении военной информации. Миниатюрная и изящная, Долорес обладала редким чувством юмора, недюжинным умом и определенной смелостью, позволившей ей упасть в объятия философа, который заведомо не будет ничего скрывать. Сартр был очарован ею – настолько, что два года не возвращался в Париж, где его ждала верная Симона.

Сартр и Симона де Бовуар в кафе, 1946 г.

В 1947 году по приглашению нескольких университетов в Америку приехала и Симона, но, вместо того, чтобы вернуть Сартра, сама влюбилась. Ее

избранником стал журналист и писатель Нельсон Олгрен, на год младше ее. По воспоминаниям, именно с ним Симона впервые по-настоящему узнала радости плотской любви – к сожалению, сам Сартр был в этом вопросе не на высоте. Нельсон немедленно предложил ей руку и сердце, однако Симона снова отказала – она была по-настоящему влюблена в Нельсона, но не захотела оставить Сартра, чувствуя себя обязанной ему. Этого Нельсон так и не смог ни понять, ни простить. Ее отношения с Нельсоном, которого Симона называла «любимым мужем», длились почти 15 лет – плодом их были более трех сотен писем, опубликованных после смерти Симоны. Некоторые считают, что ее брака с Нельсоном не допустил сам Сартр, который испугался, что распад «великого союза двух философов», ставший достоянием гласности, может сильно повредить как ему лично, так и экзистенциализму в целом. «Люди ждали, что я буду верной Сартру, – писала она. – Поэтому я делала вид, что так оно и есть».

Вернувшись в Париж, Симона с головой ушла в работу над своей главной книгой. Двухтомник под названием «Второй пол» вышел в 1949 году и произвел эффект разорвавшейся бомбы: в своем труде Бовуар весьма подробно исследовала историю эксплуатации одним полом – мужским – другого пола, то есть женщин, и призывала женщин сбросить наконец ярмо векового рабства.

Книга открывалась высказыванием философа Серена Кьеркегора: «Родиться женщиной – какое несчастье! Но в семьдесят раз большее несчастье, когда женщина этого не осознает». За этот труд Симона де Бовуар была объявлена родоначальницей феминизма и предана анафеме практически всеми мужчинами мира: даже Альбер Камю, бывший ее близким другом, утверждал, что де Бовуар превратила французского мужчину в объект презрения и насмешек. Рассуждения Симоны о праве женщин на аборты, о лесбийском сексе и праве женщины на интеллектуальную жизнь вызвали бурю споров.

Сартр гордился тем, что именно он подсказал Бовуар идею этой книги, и всячески поддерживал подругу, демонстрируя их свободный союз как первое доказательство правоты Симоны и установления новых отношений между мужчиной и женщиной.

С 1952 года роман Симоны и Нельсона почти сошел на нет – американского писателя она сменила на журналиста журнала Temps modernes Клода Ланцмана, которому было всего 27 лет. Симона писала: «Его близость освободила меня от бремени моего возраста. Благодаря ему я вновь обрела способность радоваться, удивляться, пугаться, смеяться, воспринимать окружающий мир».

Клод также дал ей смелость и силы написать новый роман «Мандарины», в основу которого легла ее переписка с Нельсоном. Олгрен был взбешен – он не собирался выставлять свою личную жизнь напоказ всему миру: «Черт бы ее побрал, – говорил он в интервью. – Любовные письма – это слишком личное. Я не раз бывал в публичных домах, но даже там женщины держат двери закрытыми». Симона оправдывалась, объясняя ему в очередном письме: «Роман не отражает историю наших отношений. Я пыталась извлечь из них квинтэссенцию, описав любовь женщины, похожей на меня, и мужчины, похожего на тебя». Однако их отношения на этом прекратились.

За роман Симона получила Гонкуровскую премию, которая когда-то обошла Сартра, а на гонорар купила себе квартиру неподалеку от кладбища Монпарнас. Туда она – впервые в жизни – пригласила жить мужчину. Ланцман, к немалому неудовольствию Сартра, прожил там шесть лет.

Для Сартра в это время главной любовницей стала политика – его небывалая политическая активность вошла в легенды. Его называли самым политически активным философом и самым философствующим политическим деятелем. Правда, один из коллег Сартра, французский философ русского происхождения Владимир Янкелевич, участник Сопротивления, считал, что такая активность Сартра была определенной расплатой за относительно спокойно проведенные военные годы: «Послевоенная ангажированность Сартра была своего рода болезненной компенсацией, неким раскаянием, поиском опасностей, которым он не захотел себя подвергать во время войны. Он всего себя вложил в послевоенное время, подвергал себя всевозможным опасностям – которыми уже и не пахло, одно не могло заменить другого, и он это чувствовал».

Сартр был увлечен марксизмом и коммунизмом, он постоянно организовывал митинги и ходил на демонстрации, протестуя против всего, что, по его мнению, должно быть опротестовано, и даже порвал в 1952 году с Альбером Камю, который выступал против экстремизма во всех его проявлениях. В ответ на призыв бывшего друга к либеральности, демократии и отказу от насилия Сартр заявил, что такие разговоры суть предательство идеи гуманизма. В открытом письме Альберу Камю он писал: «Наша свобода сегодня есть не что иное, как свободный выбор борьбы за то, чтобы стать свободными».

В том же году Сартр выступал на Венском конгрессе народов в защиту мира и был избран членом Всемирного Совета Мира – организации, призванной координировать и направлять миротворцев всего мира. Когда в середине пятидесятых годов Алжир, считавшийся частью Франции, начал войну за независимость, и французские националисты развязали кампанию за то, чтобы подавить волнения в Алжире с помощью войск, Сартр – в отличие от того же Камю – был всецело за то, чтобы даровать стране независимость. Ультранационалисты публично оскорбляли его в газетах, нередко порывались бить, угрожали расстрелом и даже дважды бросали бомбы в его квартиру.

Однако политика не была его единственным делом – скорее она была призвана создать шум вокруг его литературных произведений, самыми знаменитыми из которых были в тот период пьесы «Грязные руки» 1947 года – исследование о политике и проблеме компромисса, и «Дьявол и Господь Бог» (1951), один из персонажей которой говорит: «Мир несправедлив; раз ты его приемлешь – значит, становишься сообщником, а захочешь изменить – станешь палачом».

В конце 1940-х – начале 50-х вышли вторая и третья книги из цикла «Дороги свободы», множество эссе и два биографических исследования, посвященные Шарлю Бодлеру (1947) и Жану Жене (1952), где Сартр с успехом применил экзистенциалистские принципы в анализе как обстоятельств жизни, так и творческого наследия писателей.

Сартр с матерью, сбоку сидит Симона. Париж, 1946 г.

Конец пятидесятых Сартр посвятил работе над трудом, который должен был пересмотреть всю прежнюю историю философии: первый том «Критики диалектического разума», вышедший в 1960 году, включал в себя теоретическое исследование самых значительных вопросов философии.

Симона де Бовуар вспоминала, что Сартр так напряженно работал над «Критикой», что был вынужден постоянно прибегать к искусственным стимуляторам – не только кофе, виски и табаку, но и наркотикам. По его словам, с транквилизаторами он «соображал в три раза быстрее, чем без них», однако таблетки сильно подорвали его и без того слабое здоровье. Второй том «Критики» так и не был дописан; неоконченным остался и цикл «Дороги свободы», первоначально планировавшийся тетралогией. Одни исследователи говорят о том, что наркотики подорвали интеллект философа, и он просто не смог больше написать ничего достойного. Другие считают, что Сартру было просто некогда писать – после войны, опалившей половину мира, политика стала для него важнее философии. Он словно сжигал себя изнутри приступами бешеной активности, постоянно с чем-то борясь: выступал против Алжирской войны и подавления Венгерской революции 1956 года (Сартр даже на время разочаровался в коммунизме, однако позже смог разграничить для себя высокую идею и воплотившее его государство), протестовал против высадки американского десанта на Кубу и ввода советских войск в Прагу – так называемой Пражской весны. Он был столь ярым противником войны во Вьетнаме, что вместе с Бертраном Расселом даже организовал трибунал, который был призван расследовать американские военные преступления, совершенные на вьетнамской территории.

Но даже поглощенный политикой, Сартр оставался верен себе. Когда ему было уже за пятьдесят, он влюбился в семнадцатилетнюю студентку, еврейку из Алжира Арлетт эль-Каим. Однажды она позвонила ему, чтобы обсудить некоторые аспекты труда Сартра «Бытие и ничто». Он пригласил ее в гости, и с тех пор она стала появляться в его доме все чаще и чаще и в конце концов поселилась там на правах любовницы. Симона была в ярости: Арлетт не просто спала с Сартром – она не пускала его к Симоне, равно как и Симону к нему, присвоив себе право не только на его время, но и на его труды. Теперь она, а не Симона, стала редактировать статьи Сартра, помогать ему с перепиской и подбирать книги в библиотеке. Когда Арлетт хотели депортировать, он даже собирался на ней жениться – однако, в конце концов, передумал и вместо этого в 1965 году удочерил ее.

Это стало ударом для Симоны: когда-то они договаривались делить мир только друг с другом, не заводить детей и быть вместе – а теперь Сартр завел себе дочь, которая не просто отняла у Симоны его самого – но и в будущем унаследует его деньги, идеи и права на его произведения. Этого Бовуар не смогла простить. В ответ она удочерила свою ученицу (а как некоторые полагают, и любовницу) Сильвию Ле Бон, на имя которой и составила завещание.

Но хоть эта ссора и почти развела их в Париже, перед лицом всего мира они по-прежнему были вместе. Сартр и Симона постоянно путешествовали: они объездили полмира, от Канады до Китая, от Туниса до Норвегии, встречаясь с самыми разнообразными людьми – от Фиделя Кастро и алжирских крестьян до Мао Цзэ-дуна и советских школьников. В середине шестидесятых годов слава Сартра достигла таких вершин, что в 1964 году ему была присуждена Нобелевская премия в области литературы «за богатое идеями, пронизанное духом свободы и поисками истины творчество, оказавшее огромное влияние на наше время». Однако и тут Сартр оказался верен себе. Как в 1945 году он отказался от присужденного ему ордена Почетного легиона, так и сейчас – первым в истории – отказался от премии, заявив, что не желает, чтобы его место в литературе определял предвзятый и консервативно настроенный комитет, а его самого включали в число «буржуазно признанных». В знак протеста он вообще отказался от литературной деятельности, заявив, что литература всего лишь «суррогат действенного преобразования мира». Последним его опубликованным произведением стала автобиография «Слова», вышедшая в 1964 году.

Сартр и Арлетт эль-Каим, 1965 г.

По воспоминаниям одного из членов Нобелевского комитета, через несколько лет Сартр написал в Швецию с извинениями и просьбой выплатить ему полагающееся к премии денежное вознаграждение. В этом ему было отказано: деньги были вложены в Фонд Нобеля. Однако ни подтвердить, ни опровергнуть эту историю пока не удалось.

Его звездный час наступил в мае 1968 года, когда французские студенты, называвшие себя «новыми левыми», захватили университеты и устроили массовые беспорядки под лозунгами «Скука контрреволюционна», «Запрещать запрещено» и «Вся власть воображению». Воображение было любимой темой Сартра, который считал его самой характерной и самой драгоценной особенностью человеческой реальности, о чем он написал в нескольких работах разных лет. Сартр не просто оказался идейным главой восстания – а почти все зачинщики считали себя экзистенциалистами, – но и стал его активным участником и даже символом: Сартр был единственным, кого забаррикадировавшиеся в Сорбонне студенты пустили в здание университета. Хотя восстание было подавлено, правительство де Голля оказалось вынуждено уйти в отставку, а французское общество претерпело коренные изменения.

Симона де Бовуар, Сартр и Сильвия Ле Бон

В последние годы Сартр тяжело болел. Он почти ослеп из-за развившейся глаукомы, из-за многолетних злоупотреблений алкоголем и наркотиками у него были проблемы с сердцем и дыханием. Симона де Бовуар неотлучно находилась рядом с ним, ухаживая и помогая в работе. Сартр больше не мог писать, однако он продолжал давать многочисленные интервью и диктовать своему секретарю Бернару-Анри Леви. В последние годы он пересмотрел многие из своих прежних убеждений – даже, к ужасу Симоны, отказался от атеизма. А также он ставил под сомнение экзистенциализм – его собственное детище. В день его семидесятилетия на вопрос, как он относится к тому, что его называют экзистенциалистом, Сартр ответил: «Слово это идиотское. Как вы знаете, я его не выбирал: его на меня наклеили, и я его принял. Теперь я его больше не принимаю».

Он скончался 15 апреля 1980 года. Симона была с ним до последнего вздоха, и даже потом: она несколько часов лежала рядом с мертвым телом, прощая и прощаясь. Как она говорила, последние слова Сартра были обращены к ней: «Симона, любовь моя, я так люблю тебя, мой Бобр…»

Сартр был категорически против официальных похорон с протокольными речами и неискренними прощаниями. Он настаивал на том, чтобы его похоронили без лишних церемоний. Однако за время следования траурного кортежа к нему присоединились более пятидесяти тысяч человек, превратив скромные похороны в настоящую манифестацию. Сартр нашел последний приют на кладбище Монпарнас – по иронии судьбы, именно туда смотрели окна квартиры Симоны…

После смерти Сартра она чувствовала себя опустошенной. Придя с похорон, напилась так, что заснула на полу и жестоко простудилась. В память о Жан-Поле Сартре она написала одну из сильнейших своих книг – «Прощай» – точный и беспощадный отчет о последних годах жизни Сартра и ее любви. «Его смерть разлучает нас, – писала она. – Моя не соединит нас снова. Просто великолепно, что нам было дано столько прожить в полном согласии».

Она пережила его ровно на шесть лет. Симона де Бовуар скончалась 14 апреля 1986 года в парижской больнице, где лежала совсем одна: никто ее не навещал, никто о ней не спрашивал. Ей это было и не нужно – единственный человек, чье мнение ей было интересно, ждал ее на кладбище Монпарнас…

Жан-Поль Сартр БОДЛЕР «Он прожил не ту жизнь, которой заслуживал». На первый взгляд, жизнь Бодлера как нельзя лучше подтверждает эту утешительную максиму. Он ведь и вправду не заслужил ни такой матери, какая у него была, ни постоянного чувства стесненности, которое