Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

син. «вражды») слова и выражения, которые подсознательно или явно программируют человека на агрессию, в том числе на агрессию по отношению к людям иной национальности и вероисповедания. Язык вражды можно разделить на две большие категории: язык, который используется в средствах массовой информации и бытовой язык, который используется в повседневной речи. В современной России, в связи со стремительным изменением этнического баланса, происходит ужесточение языка (в основном, на бытовом уровне) по отношению к незаконным мигрантам (см. «трудовые мигранты»), вытесняющим коренные народы из всех сфер жизни. В этом смысле язык вражды является проявлением естественной реакции на невозможность совместного проживания далеких друг от друга народов из-за расовых, культурных или религиозных противоречий. В связи с усилением указанного разрушительного процесса в России так называемыми правозащитниками ведется постоянный мониторинг средств массовой информации на предмет присутствия в них признаков употребления слов и выражений языка вражды. Например, «Агентство социальной информации» в апреле 2004 года с горечью констатировало: «Уровень «языка вражды» по сравнению с концом 2001 - началом 2002 года вырос в четыре раза. Об этом свидетельствуют данные мониторинга «Язык вражды в предвыборной агитации и вне ее» информационно-аналитического центра «СОВА» и Московской Хельсинкской группы (сентябрь 2003 года - март 2004 года)». Другой показательный пример, где борьба с так называемым «языком ненависти» доведена до абсурда: «В стране третий год работает федеральная программа по внедрению толерантности в головы граждан». Группа психологов под руководством профессора А. Асмолова занимается, в частности, борьбой с агрессивными словами и выражениями в русском языке. А. Асмолов утверждает, что ситуация сильно запущена, и в российском обществе процветает «язык вражды». Можно было бы не особо удивляться этому выводу. Но следует обратить особое внимание на то, что корни языка вражды «профессор» усмотрел в самих истоках великой русской литературы. Вот что, в частности, заявил А. Асмолов: «Возьмем классическую литературу: М. Ю. Лермонтов страшно обидел жителей Грузии, упомянув о том, как «бежали робкие грузины». Разве может быть целый народ робким А Вещий Олег - кому он пошел «отмстить» «Неразумным хазарам». Между тем у хазар была высокоразвитая культура... То есть даже за самым каноническим текстом может идти семантика, которая формирует образ врага» .

Политика «правозащитников» и властей в этом вопросе носит чрезвычайно однобокий характер. Причину такого явления можно легко увидеть в том, что финансовая подпитка «правозащитников» осуществляется в основном из зарубежных фондов, в том числе способствующих окончательному развалу России и превращению ее в сырьевой придаток Запада с минимумом «экономически целесообразного населения». Это такие фонды, как: National Endowment for Democracy (США), Open Society Institute Дж. Сороса, Ford Foundation (США) и др. Однако все те слова и выражения, которые оскорбляют Русский народ и иные коренные народы России (например, «традиционно русское пьянство, лень и воровство»), со стороны «правозащитников» остаются вне осуждения и принимаются как само собой разумеющиеся истины. А все то, что опять же по мнению вышеуказанных лиц оскорбляет иммигрантов или представителей некоренных национальностей (живущих на территории России и имеющих свои национальные государства за ее пределами) подлежит немедленному и всестороннему осуждению. Зачастую, под понятие «язык вражды» попадают слова правды и очевидные факты, замалчиваемые официальной прессой. Очень показательным примером борьбы европейской карательной системы с «языком вражды» является история с известной актрисой Б. Бардо. Летом 2004 года парижский суд оштрафовал актрису на 5 000 евро за то, что всемирно известная белая женщина, олицетворяющая собой целую эпоху кинематографа, имела мужество публично высказать то, что она думает относительно исламизации Франции (мусульманская община Франции является крупнейшей в Европе, на сегодняшний день она насчитывает 5 миллионов человек) и межэтнических браков.

Неполное определение ↓

Язык и межэтнический конфликт

Лекция №1. Причины Языка Вражды.

Язык нередко становился ареной политической и социальной борьбы, выступая не только как фактор культурной дистанции, но и как инструмент социального и концептуального конструирования.

Язык вражды

Проблема использования средств массовой информации для возбуждения национальной, религиозной и иной вражды далеко не нова. Чаще всего она обсуждается применительно к изданиям национал-радикального толка («Завтра»). Но она актуальна и для любых других изданий. И присуща эта проблема не только российским СМИ. В англоязычных странах для ее обозначения используется устойчивый термин hate speech.

Этот термин родился в странах с практически неограниченной свободой слова, так что речь там шла и идет не о запретах для СМИ и тем более не об уголовном преследовании. В России же (как и в большинстве европейских стран) существуют довольно жесткие (пусть и редко применяемые) административные и уголовные запреты на возбуждение расовой, национальной и религиозной розни, так что нам важно как-то различать разные степени hate speech. Даже сам термин не следует переводить буквально - как «речь ненависти», т.е. возбуждение ненависти (по национальному и т.п. признакам), так как это как раз и будет тождественно запретительным формулировкам нашего права. Между тем, зачастую речь идет явно не о преступлении, а о небрежности и некоторой личной некорректности, о том, что в тех же англоязычных странах называется нарушением «политической корректности». В России совокупность текстов (а также заголовков, фотографий и иных элементов) СМИ, прямо или косвенно способствующих возбуждению национальной или религиозной вражды или хотя бы неприязни называется «Язык вражды».

Причины укоренения Языка Вражды в сознании россиян. Среди них – широкое распространение расистских настроений в обществе и отсутствие толерантности по отношению к «иным» культурам и религиям, усугубляемые трудным социальным и экономическим положением основной части населения. Отсутствие осознания журналистами и редакторами того, что проблема языка Вражды существует и актуальна для России, слабая реакция со стороны общественности в целом и неправительственных организаций в частности усугубляют ситуацию. К сожалению, в нашем обществе отсутствуют традиции морального осуждения Языка Вражды. Он воспринимается как норма политической и социальной жизни, хотя и не совсем приятная норма.

Государство заигрывает с националистически ориентированными политиками и идеологами. Ведущие государственные деятели, влиятельные политики почти не апеллируют к общественности с призывом бороться с проявлениями нетерпимости и неприятия людей другой национальности, расы или вероисповедания. Более того, высшие государственные лица отказываются комментировать даже весьма грубые инциденты. Важно не только само по себе игнорирование юридических и административных норм, но и «сигнал», который подается таким образом обществу.

Более или менее точным эквивалентом чересчур метафорического понятия - «Язык Вражды» - является термин «речевая агрессия». Речевая агрессия – это специфическая форма речевого поведения, которая мотивирована агрессивным состоянием говорящего. Обычно выделяют два варианта речевой агрессии в текстах. Во-первых, прямой призыв адресата к агрессивным действиям («Время беспечности и празднования прошло. Настало время действия»). Во-вторых, это формирования или поддержание у адресата агрессивного состояния («Кубанцам не привыкать к высказываниям центральных средств массовой информации, в которых происходящие у нас события преподносятся в искаженном, извращенном виде»).

Можно выделить три комплекса причин существования и развития речевой агрессии: социально-психологические, общекультурные и личностные.

Социально-психологичесике причины. Здесь речь идет о том, что одной из главных целей любой религиозной, этнической или культурной группы является воспроизводство и развитие собственной материальной и духовной жизни и необходимых условий для такой жизни. В ситуации, когда на необходимые для жизни условия, а самое главное – на сами правила жизни посягают другие группы, которым тоже нужно социальное пространство, возникают растерянность, страх, формируется враждебность. Нынешняя жизнь представляет каждому большой выбор таких ситуаций. Следующий шаг – поиск виновного в возникновении такой ситуации. Понятно, что таким виновным может быть только кто-то «иной». На этого «иного» и направляется агрессия. Если она не может быть выражена в простой физической форме, она приобретает форму языковой агрессии.

Простейший анализ дает основание для выделения четырех «главных врагов» большинства притесняемых россиян (а большинством, по статистике, являются люди, идентифицирующие себя с русским народом).

Первый враг – это власть, чиновники, бюрократы, начальники и прочие, имеющие некие льготы в плане получения жизненных ресурсов. Поскольку самые богатые чиновники живут в Москве, то Москва становится тоже врагом (врагом номер два) – городом жирных, сытых, наглых людей, одним словом, не россиян.

Третий враг – этнические чужаки: чернокожие, жиды, «чурки» и.т.д.

Четвертый враг - Запад, конкретно американцы, которые почему-то живут лучше нас да еще имеют наглость нам помогать.

Понятно, что иерархия врагов у разных параноиков разная, но это уже детали.

К общекультурным причинам речевой агрессии можно причислить следующие наиболее общие характеристики сложного явления, обозначенного понятием «современная бытовая культура межличностных отношений».

Отказ от личности, индивидуальности, самостоятельности в сфере производственной и общественно значимой деятельности и сознательное «растворение» себя в каком-нибудь «Мы» - реальном или вымышленном.

Но там, где есть «мы», обязательно есть и «они». Многие до сих пор искренне верят в то, что для российской культуры нехарактерны расизм и ксенофобия. Однако это не так. Большинство россиян четко делит представителей групп на «наших» и не «наших».

Подозрительность и агрессия по отношению ко всем, кто не «Мы».

Вынесение врага за рамки социума, его демонизация в контексте мирового заговора – очень характерные приемы и, более того, основы мышления значительной части наших современников, которые в принципе не способны к признанию собственных ошибок. Ведь раскаяться значит перестать требовать что-либо от кого-либо, перестать завидовать и искать виновных. А в нашей природе – постоянное перекладывание вины на кого-то, на те или иные внешние причины и силы. Вся наша история – поиск и озлобленная война с виноватыми, если их удавалось найти.

Недоверие к материальному благополучию, зависть к богатым.

Из всего богатства христианского вероучения российская (а в последствии советская культура) восприняла в качестве одного из своих краеугольных камней положение о том, что «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в царствие небесное». Проникновение в Россию во второй половине XIX в. Социалистических учений лишь помогло артикуляции народного неприятия богатства, частной собственности (а заодно и прав личности, противопоставляющей себя большинству) и многих других, естественных для западной цивилизации ценностей.

И сегодня многие полагают, что бедным быть, в принципе, «нормально». Самое неприятное для этих людей заключается не в том, чтобы влачить жалкое существование, а в том, чтобы быть хуже людей: «Ну и что ж, что бедны, - живем, как все». «Как все» можно жить на любом, сколько угодно низком уровне. Т.е. речь снова идет о постоянном стремлении быть среди «своих», но в качестве своих предпочтительнее «бедные», ибо пребывание в бедности позволяет, во-первых, не очень напрягаться, во-вторых, чувствовать себя более духовным и близким к Богу.

Эта точка зрения: нищета есть духовность, благополучие есть бездуховность – достаточно популярна в среде российских публицистов определенного толка. Отсюда – новый виток изоляционизма и мессианства. Отсюда – фантастическая модель будущей России как оплота нравственности в мире бездуховного чистогана. Отсюда – «русский» ответ на вопрос «Что делать?»: стать духовниками, нравственными путеводами человечества, направив все сердце на стоическое неприятие тотальной власти денег.

Но с другой стороны, изнанкой такого похода является чрезвычайная популярность различных лотерей, игральных автоматов, мультфильмов про некоего Емелю, который сидит на печке (в то время как его братья работают в поле) и ждет удачи (и непременно дожидается, поскольку именно ему как раз и улыбается счастье). И если внимательно всмотреться в это противоречие, становится понятным, что богатство само по себе не предосудительно; предосудительно бороться ради материального благополучия, проявлять инициативу, экономить, копить. И это тоже – характерный штрих в общей картине нашей культуры. «В России все хотят разбогатеть, но не любят разбогатевших. Причем не только запредельно и вызывающе богатых, не только очевидно живущих на неправедные средства, но любого, кто у всех на глазах тяжко трудясь на незавидной работе, накопил себе денежек и покупает, ест или строит… Деньги в сознании русского человека – это зло, но зло вожделенное; сознавая, что мы вожделеем дурного, мы стыдимся, убеждаем себя и других, что вовсе мы этих денег не хотим, что это просто так, деваться некуда, а так мы ни-ни» 1 .

Неуважение к праву, правовым институтам общества.

Очень многие убеждены в правомерности насилия и вообще криминального поведения (если есть возможность его как-то оправдать).

Такое положение, разумеется сложилось не вчера. Разница между западной культурой, опирающейся на католическую традицию, и византийско-русской культурой, выросшей из православия, отчетливо выражается в отношении к закону. Западная культура опиралась на представление о том, что все индивиды находятся в некотором пространстве внеличного закона, который и регулирует отношения между ними, а для русской культуры характерно требование, чтобы все отношения между людьми регулировались чистыми чувствами, без всякой опосредованной роли закона.

Запад рассудочнее, рациональнее, опытнее; боясь греховной человеческой души, он пытается ограничить человека рамками условностей. Не доверяя человеческой природе, Запад дает возможность каждому человеку установить необходимую дистанцию, своеобразный «санитарный кордон», препятствующий излишней близости, охраняющий человека от фамильярности, предпочитая жизнь достойную, без опасного раскрепощения, приводящего к непредвиденным последствиям. Россия всегда верила в естественного человека и пыталась его раскрыть, раскрепостить, развязывая вместе с другими узлами и самые дурные инстинкты, страдая от этого, мучаясь, но в этом страдании, мучении живя страстно и безоглядно 2 .

Отечественная журналистика демонстрирует множество примеров того, к чему приводит эта ориентация не на правовые, а на страстно-личностные способы разрешения конфликтов.

Постоянная неуверенность, растерянность.

Эта особенность советского (а ныне российского) человека хорошо известна каждому, кому приходилось сревнивать наших соотечественников с представителями западной культуры. Разница в поведении определяется тем, что частная жизнь правопослушного гражданина в США неприкосновенна. Более того, все правительственные учреждения в том числе и правоохранительные, обязаны всесторонне информировать население о своей деятельности. У нас же, несмотря на то, что задача правоохранительных органов формально состоит в том, чтобы охранять права граждан, именно эти органы вызывали и вызывают у людей наибольший страх. Причиной тому не только история страны, но и правовая безграмотность: незнание прав и обязанностей граждан по отношению к правоохранительным органам и, наоборот – прав и обязанностей органов по отношению к гражданам.

Фатализм, переходящий в нигилизм.

Еще одной особенностью российской культуры является глубокий фатализм. Фаталист – это человек, полагающий, что существует некий самодействующий механизм (будь то механизм счастья, судьбы и т.д.), который так или иначе, но обязательно «вмешивается» в его жизнь. Человек, думающий о своем месте в мире и личном достоинстве, напротив, исходит из того, что всегда есть возможность самореализации, что она зависит только от него, от его собственного труда и духовного усилия, направленных на освобождение и развитие его личности. Это фатализм проявляется в ставших нарицательными русской безответственности и непрактичности.

Что меняется.

Есть основания полагать, наметились некие тенденции к изменению ситуации. На смену русскому коллективизму идет другой духовный инструментарий, основой которого явится скорее всего, эгоцентричная культура.

Безусловно, у определенный социальных групп эгоцентрическая культура начинает доминировать. Однако носители других типов культурных кодов тоже не сдают позиций. Они всячески противятся формированию и развитию культуры, центрированной вокруг идеи человеческой, индивидуальной суверенности. Более того, можно наблюдать совершенно невероятный импульс к тому, что можно назвать новой коллективизацией сознания. Причем если в советские времена коллективизация была насильственной, то сейчас речь идет о коллективизации такой добровольной, что в какой-то степени ставит вопрос о том, действительно ли прежняя коллективизация была такой уж насильственной. Под лозунгом «Создадим в России гражданское общество» люди объединяются в самые экзотические структуры. В прессе уже отмечалось, что вместо великого и могущественного «Мы» тоталитарной империи теперь заняло место «Мы» религии, национализма, демократизма, антикоммунизма. Каждое из этих «Мы», заряженное энергиями собственной правды и нетерпимости, как и прежде, манипулирует языком абсолютных категорий и всеобъемлющих идеологий. Изменились лишь священные пароли: теперь ими стали «духовность», «традиции», «права человека».

Повышение агрессивности и переход к жестким формам насилия, в том числе и в языковой форме, не в последнюю очередь связано с распадом монополии государства на насилие. (Если общество и граждане привыкли к насилию как средству разрешения конфликтных ситуаций, а один из субъектов общественной жизни, в данном случае государство, стал реже пользоваться насильственными технологиями, то кто-то другой перехватит инициативу). Идею насилия перехватывают организованные группы людей, а иногда и отдельные граждане.

Эта борьба за право на насилие опирается на разветвленную систему представлений и ценностей, которую можно обозначить общим понятием «культура агрессии» или «культура войны».

Поскольку жизнь по законам «культуры войны» для многих затруднительна, коллективный разум человечества выработал иные версии:

культура пацифизма и ненасилия;

культура мира и солидарности.

Культура пацифизма и ненасилия, будучи весьма привлекательной, не предполагает никаких мер для устранения несправедливости, неравенства и угнетения. В связи с этим возникла и поначалу активно разрабатывалась новая парадигма человеческого взаимодействия, обозначенная как культура мира.

Наконец, не стоит сбрасывать со счетов еще и сугубо профессиональные, точнее личностно-профессиональные, причины речевой агрессии.

Во-первых, это низкая интеллектуальная и, соответственно, низкая речевая культура, когда журналист не умеет мыслить, не умеет выражать свои рыхлые расползающиеся мысли и замещает точность высказывания эмоциональностью речи.

Во-вторых, журналист, обуянный идеей (а в прессе, особенно провинциальной, много журналистов «с идеей»), стремится использовать все возможные речевые ресурсы, для того, чтобы та идея, которой он болен, стала всеобщей болезнью. Стремление навязать аудитории свой взгляд, свое видение – давняя особенность российской журналистики.

Что же делать?

Если есть Язык Вражды, следовательно, есть (или должен быть) Язык Мира.

Язык Мира – это лингвистическая реализация особого, мирного сознания, сознания, ориентированного на использование в процессе разрешения возникающих конфликтов не конфронтационных, силовых технологий, а договорных, компромиссных технологий. Следовательно, должна быть прежде всего поставлена и решена задача анализа позитивной сущности «мирного сознания» и возникающих на его основе Языков Мира. (Сейчас никаких разработок в этой сфере не существует. Есть лишь перечни «плохих слов» и заклинания на тему недопустимости разжигания всяческой розни). А это вносит в повестку дня вопрос об изменении коммуникативной стратегии в целом, т.е. создании публичной политики, открытого общества, одним словом, выращивании фундаментальных ценностей европейской политической и коммуникативной культуры. Только в том случае, если произойдут эти глубинные трансформации, можно будет всерьез требовать от СМИ – государственных, общественных или частных, - чтобы они заменили конфронтационные модели освещения событий на аналитические и обеспечивали аудиторию справедливой и взвешенной информацией.

Кроме того, должны быть решены еще несколько задач:

необходимо обеспечить подлинную, а не фальшивую прозрачность социальных процессов;

необходимо противодействовать любым попыткам манипулирования общественным сознанием;

необходимо раскрывать враждебную культуре мира суть любой националистической, культурно-изоляционистской мифологии, выдающей себя за сущность национальной культуры;

необходимо показывать реальную эффективность договорных технологий человеческого взаимодействия и принципиальную ущербность конфронтационных технологий.

Определенную роль в этом процессе могут сыграть и средства массовой информации. При условии, что сами журналисты будут овладевать новой профессиональной культурой, которая отвечала бы нынешнему этапу развития России. Вероятно, можно воспользоваться американской концепцией гражданской журналистики, которая хорошо ложится на российские традиции, связанные с журналистикой народничества, качественной журналистикой эпохи Анатолия Аграновского и т.п. Нынешняя же журналистика, не имеющая отчетливого представления о новых смыслах профессии – плохой помощник в деле формирования толерантности.

Лекция №2. Примеры Языка Вражды.

«Задумаемся над элементарным посылом: национальное угнетение проявляется в этническом разделении труда, при котором угнетающая нация или псевдоэтническая группа создает условия для своего более высокого образовательного уровня и захватывает сферы управления, науки, искусства, образования, информации – вытесняя угнетаемых в сферу материального производства, на тяжелые и вредные для здоровья работы.

Если бы в России действительно существовал антимеситизм, то евреи трудились бы к примеру, в шахтах или плавили металл, и их дети не пробились бы в вузы. Но в стане шахтеров и стане плавильщиков их нет, зато среди управленцев и собственников угольных, металлургических и других предприятий вредного производства евреев немало.

Конфликтность национальных отношений не определена свыше, не взята из природы. Конфликтность порождена сатанинским замыслом жизнеустройства – разделяй и властвуй, - который исповедует негосударственная еврейская мафия» 3 .

Этот отрывок – фрагмент телепередачи «Антидеза», часть текста, объединенного стилевым приемом «голос за кадром». Поскольку во всех эпизодах своего появления в пятнадцатиминутной передаче этот голос был неотличим – в идеологии подхода, в логике подбора фактов и аргументов и т.д. – от голосов ведущего (автора журналиста) и эксперта (правоведа), фрагмент позволяет достаточно уверено судить о нем.

После выхода в многомиллионный утренний воскресный эфир «3 канала» передачи «Антидеза» в Большое Жюри Союза журналистов России обратилась президент Межрегионального фонда «Холокост» Алла Гербер.

Эксперт-этнолог, чье заключение заслушалю жюри, выразила мнение: на полосы и в эфир, в силу крайней чувствительности сферы межэтнических отношений, журналисту следует выносить далеко не все – просто потому, что читатель и зритель не всегда подготовлен к адекватному восприятию негативной «этнической» информации.

Эта позиция получила жесткую отповедь «виновников торжества». И правовед, делившийся в кадре «экспертными» откровениями определенного свойства 4 , и политик-генерал, чей текст в одной из газет фрагментами текстуально, до запятой совпадал, как выяснилось по ходу заседания, с текстом «от автора» рассматривающейся передачи 5 , оказались ярыми поборниками свободы слова. Таким был смысл ответа эксперту, который во главу угла при решении таких вопросов поставил известное «Не навреди!».

« Терпимость к нетерпимости» - сильная формула. Заметим, однако, что сама она явилась продуктом долгого развития именно правовых государств, с высокой степенью консолидации мнений их граждан по вопросам прав человека, включая право на свободу слова. Что, далее, сама граница терпимости подвижна – и не всегда движение происходит в сторону общечеловеческих идеалов, увы. Что, наконец, существует целый ряд международных соглашений (ратифицированных ССР и Россией), предусматривающих ограничения свободы слова в части пропаганды национальной, расовой или религиозной нетерпимости во всех ее формах.

Во-первых, после Второй мировой войны человечество внимательно следит за любыми выбросами ксенофобии, расовой нетерпимости, шовинизма, но отдельно и специально наблюдает – в силу уже имевшей место попытки истребить, свести под корень два этноса, за проявлениями антисемитизма и за преследованиями цыган. Один из примеров недопустимого нигде в цивилизованном мире – обсуждение тезиса о том, что гитлеровский режим не ставил целью истребление евреев именно по национальному признаку. Попытки поднять тему, предложить «свежее видение» время от времени предпринимаются, на конец всегда имеют один – судебное решение. Это способ защиты жертв, но и способ защиты будущего.

Во-вторых, невозможно всерьез оценивать «Антидезу», исходя из буквы духа профессионально-моральной журналистской нормы потому, что перед нами – не исследовательская и не просветительская журналистика. Продемонстрировав возможности, таящиеся в манипулятивном использовании видео- и музыкального рядов, сочетания авторского текста с закадровым и с текстом – мнением эксперта, смешав достоверную информацию с недостоверной, отказавшись от представления альтернативной или просто критической точки зрения, «Антидеза» по совокупности черт и приемов должна быть совершенно определенно отнесена к эфирным публикациям с выраженными признаками пропаганды, направленной на разжигание межнациональной и межконфессиональной вражды. Казалось бы, сказанное дает основание полагать, что «Антидеза» подпадает под жесткие правовые ограничения. Но «творческая группа» передачи не зря так уверенно чувствовала себя и на Большом Жюри тоже. Определенные приемы, примененные авторами – включая настойчивое противопоставление «мирового еврейского капитала» «простым малоимущим евреям», - дают основание предположить, что обвинение в возбуждении национальной вражды окажется практически неразумным. Случай, когда Язык Вражды потирает руки: не доберешься.

Пропаганду выдают, отличают от журналистики достаточно определенные признаки. А как быть с жанром привычным и, как показывает практика, активно востребованным частью населения, признаваемым именно журналистикой (а часто ее апогеем) – публицистикой? Как правило, она также имеет достаточно четкую цель и распространяет или стремится распространить определенную систему представлений, идей, наблюдений конкретного автора. Язык Вражды в публицистике в тексте известного писателя-сатирика скажем? Вот Михаил Задорнов, «Чечня: антикварные грабли России», публикация под рубрикой «Дневник писателя»: «Они должны по Дарвину пройти еще несколько ступеней развития и вынырнуть из своего первобытного общежития» 6 .

«Антидеза» - Если бы в России действительно существовал антисемитизм, то евреи трудились бы в шахтах или плавили металл.

Задорнов – Представить себе чеченца, сеющего хлеб, так же нелепо, как еврея, помешивающего сталь в мартене.

Манера пошучивать, не оглядываясь на аудиторию, давшую повод для «этнической» шутки. Эта манера и ее следы представляют собой случаи не мотивированной, а часто и не замечаемой самим журналистом интолерантности, это неумышленные нарушения того, что некоторые исследователи именуют для простоты заимствованным термином «политкорректность». «Стебные» фразы – а то и заголовки! – может быть способные вызвать в Москве какое-то число улыбок, в Казани или Киеве воспринимаются как очередное подтверждение торжества имперского стиля, могут задевать, вызывать сугубо негативные эмоциональные реакции.

«Не являются ли пожары в Подмосковье проявлением еврейского заговора?» - основа интерактивного опроса для дежурной бригады «Сегоднячко» (ТНТ) в один из первых сентябрьских дней. «Некоторые из зрителей, дозвонившихся в студию, возмущались: это провокация. Как-де можно в и без того сложнейшей ситуации, когда то тут, то там обнаруживают щиты с надписями антисемитского содержания, провоцировать населения на проявление подобных настроений?» Ирина Петровская, описывая ситуацию ухода «прайм-таймового эфира» в область театра абсурда, прокомментировала увиденное миллионами зрителей так: «Я далека от мысли считать случившееся в эфире «Сегоднячко» провокацией- особенно если учесть, что руководитель программы Лев Новожженов отнюдь не славянин. Просто ребятки, как всегда резвились, полагая, что телеэфир «Сегоднячко» - их вотчина, в которой можно делать все, что взбредает в их молодые и озорные головы» 7 .

Ошибка Петровской: этническая принадлежность человека (как и другие персональные данные: от пола и возраста до принадлежности к религиозным объединениям или сексуальной ориентации) может быть упомянута публично только в случае, когда это имеет существенное значение для понимания сути дела. Позиция закреплена в 31 профессионально-этических кодексах журналистов в 30 странах мира.

Лекция №3.

Приложения:

Обзор мирового законодательства в области правового регулирования деятельности СМИ;

Документы о создании Судебной палаты по информационным спорам при Президенте РФ;

Постановление Пленума Верховного Суда РФ №3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан и юридических лиц»;

Из практики рассмотрения дел в Судебной палате по информационным спорам при Президенте РФ (1994-2000).

Общеевропейская кампания Совета Европы по борьбе с языком ненависти в Интернете

«Движение против ненависти»

Язык вражды в Интернете стал основной формой нарушения прав человека, имеющей серьезные последствия как онлайн, так и в реальной жизни. С появлением социальных медиа, информационный поток движется и распространяется гораздо быстрее, как и его агрессивный контент.

Язык вражды или риторика ненависти - обобщённое обозначение языковых средств выражения резко отрицательного отношения «оппонентов» - носителей иной системы религиозных, национальных, культурных или же более специфических, субкультурных ценностей. Это явление может выступать как форма проявления расизма, ксенофобии, межнациональной вражды и нетерпимости.

Комитет министров Совета Европы определяет «язык вражды» как все формы самовыражения, которые включают распространение, провоцирование, стимулирование или оправдание расовой ненависти, ксенофобии, антисемитизма или других видов ненависти на основе нетерпимости, включая нетерпимость в виде агрессивного национализма или этноцентризма, дискриминации или враждебности в отношении меньшинств, мигрантов и лиц с эмигрантскими корнями.

Классификация «языка вражды» А. М. Верховского

Жёсткий «язык вражды»

Прямые и непосредственные призывы к насилию.
Призывы к насилию с использованием общих лозунгов.
Прямые и непосредственные призывы к дискриминации.
Призывы к дискриминации в виде общих лозунгов.
Завуалированные призывы к насилию и дискриминации (к примеру, пропаганда положительного современного либо исторического опыта насилия или дискриминации).

Средний «язык вражды»

Оправдание исторических случаев дискриминации и насилия.
Публикации и высказывания, подвергающие сомнению общепризнанные исторические факты насилия и дискриминации.
Утверждения об исторических преступлениях той или иной этнической (или иной) группы.
Указание на связь какой-либо социальной группы с российскими и/или иностранными политическими и государственными структурами с целью её дискриминации.
Утверждение о криминальности той или иной этнической группы.
Рассуждения о непропорциональном превосходстве какой-либо этнической группы в материальном достатке, представительстве во властных структурах и т. д.
Обвинение в негативном влиянии какой-либо социальной группы на общество, государство.
Призывы не допустить закрепления в регионе (районе, городе и т. д.) определенных социальных групп.

Мягкий «язык вражды»

Создание негативного образа этнической группы.
Упоминание названий этнической группы в уничижительном контексте.
Утверждение о неполноценности этнической группы.
Утверждение о моральных недостатках этнической группы.
Упоминание социальной группы или её представителей как таковых в унизительном или оскорбительном контексте (к примеру, в криминальной хронике).
Цитирование ксенофобных высказываний или публикация подобного рода текстов без соответствующего комментария, определяющего размежевание между мнением интервьюируемого и позицией автора текста (журналиста); предоставление места в газете для явной националистической пропаганды без редакционного комментария или иной полемики.

Поток ксенофобии, нетерпимости и дискриминации заполняет он-нлайн пространство. Распространение, оправдание, поощрение и подстрекательство, а также равнодушие молодых людей к человеконенавистничеству в Интернете превратились в насущную проблему современного общества.

В эпоху динамично развивающихся интернет-технологий и появления социальных сетей, плотно вошедших в повседневную жизнь современного молодого человека, масштаб и скорость распространения языка вражды стали потенциальной угрозой соблюдению прав и свобод человека, солидарности в обществе, поддержания мира и демократической стабильности, а также оказывают деструктивное влияние на формирование ценностей и духовно-нравственного воспитания молодежи.

Интернет является пространством, которое дает возможность создавать, публиковать, обмениваться и потреблять медиаконтент. Предоставляет площадки для активного вовлечения в социальные процессы, самовыражения и проявления гражданского участия. В этой ситуации каждый может оказаться как жертвой, так и инициатором злоупотребления и нарушения прав человека в различных формах, в том числе языка вражды или же виртуальных издевательств. Смыслы и ценности, транслируемые в Интернете также реальны, как и в повседневной жизни и влияют на мысли, чувства и поступки людей.

«Движение против ненависти» является общеевропейской кампанией, разработанной молодёжью в Совете Европы для повышения информированности о языке ненависти в сети Интернет и для борьбы с этим явлением.

Цель кампании – противодействовать нарастающему потоку ксенофобии, нетерпимости и дискриминации в Интернете, принимающему форму языка вражды. Целью кампании не является ограничение свободы слова или призыв быть хорошими друг к другу в сети Интернет. Эта кампания - о борьбе с ненавистью во всех ее проявлениях, включая те, которые наиболее сильно затрагивают молодёжь, как, например, кибер-издевательство и кибер-ненависть. Главная задача кампании - содействовать формированию Интернета как безопасного пространства, где соблюдаются права человека.

Кампания была запущена Генеральным Секретарем Совета Европы 2 марта 2013 г. и в данный момент реализуется национальными комитетами в 43 странах.

Каждая страна (национальный комитет), помимо участия в общеевропейских мероприятиях, самостоятельно выбирает приоритеты, в рамках которых будет реализовывается кампания в стране, разрабатывает свою дорожную карту и план мероприятий.

Уровень и формы реализации кампании по всех странах различны. Некоторые национальные комитеты сосредоточились на повышении информированности молодёжи через презентацию кампании на молодёжных мероприятиях, через проведение офф-лайн акций и флешмобов. В ряде стран работа сфокусирована на группе он-лайн активистов, которые проводят мониторинг Интернет пространства и предают огласке информационные ресурсы, распространяющие язык вражды. Часть национальных комитетов обозначили в качестве приоритета – борьбу с языком вражды в молодёжной среде через образование и мероприятия образовательного характера. Однако, вне зависимости от применяемых форм и ресурсов все страны-участницы, государственные и неправительственные организации едины во мнении о важности и актуальности кампании, особенно для молодых людей.

Российская Федерация, как полноправный член Совета Европы, присоединилась к реализации кампании в 2013 году. Организацией-координатором данной кампании является Ассоциация общественных объединений «Национальный Совет молодёжных и детских объединений России» при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации.

Хочется отметить, что на данном этапе реализацией кампании на территории Российской Федерации в основном занимаются общественные организации и активисты, поэтому кампания носит скорее точечный характер нежели системный. В основном вся работа сфокусирована на проведении образовательных мероприятий и повышение информированности молодёжи через презентацию кампании на молодёжных мероприятиях, т.е в настоящее время российская кампания

больше направлена на профилактику негативных явлений, нежели на борьбу с уже существующими и их последствиями. Возможно, ситуация с позиционированием, продвижением и уровнем кампании, а также степень её узнаваемости и осведомлённости о ней среди молодёжи могла бы измениться при создании полноценного Национального комитета кампании в Российской Федерации с участием не только общественного сектора, но и заинтересованных государственных структур.

Похожая информация.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Подобные документы

Понятие ксенофобии, основные закономерности ее возникновения и развития. Основные причины и виды ксенофобии. Основные пути преодоления ксенофобии. Причины развития национальной или религиозной вражды. Проблема роста современных ксенофобских установок.

реферат , добавлен 24.05.2016

Причины социальной деградации молодежи. Влияние средств массовой информации на развитие массовой агрессии. Факторы трудовой беспомощности молодого поколения. Проблема трудоустройства. Непатриотическое отношение к Родине. Программа по половому воспитанию.

реферат , добавлен 07.05.2016

Средства массовой информации в процессе воспитания в подростковом возрасте как фактор социализации подростка. Воспитание как педагогическое явление. Исследование положительного влияния средств массовой информации на процесс воспитания подростков.

дипломная работа , добавлен 25.10.2010

Средства массовой информации: понятия, виды, структура. Особенности влияния средств массовой информации на социализацию современной молодежи. Анкетирование как метод исследования влияния СМИ на молодежь. Анализ негативных и позитивных сторон СМИ.

курсовая работа , добавлен 28.10.2014

Расизм как грубое нарушение всеобщих и фундаментальных прав человека. Причины возникновения ненависти и вражды к другим этносам. Расизм XIX века и попытки его научного обоснования. Биологические, социальные и психологические причины проявления расизма.

реферат , добавлен 15.04.2011

Определение социального настроения молодежи г. Иваново. Факторы, способствующие воздействию средств массовой информации на сознание и поведение людей. Механизмы и характер манипуляции общественным сознанием через средства массовой информации на сегодня.

курсовая работа , добавлен 30.04.2011

Изучение роли средств массовой информации в современном обществе. Описание механизмов формирования общественного мнения. Исследование возможностей манипулирования общественным мнением СМИ в современном обществе на примере образовательного учреждения.

курсовая работа , добавлен 16.04.2014

Понятие агрессии и агрессивности. Причины агрессии, ее виды и механизмы действия. Понятие о средствах массовой информации и влияние их на психическое состояние подростков. Изучение влияния агрессивного поведения в СМИ на уровень агрессивности подростков.

курсовая работа , добавлен 26.04.2012

Говоря о коммуникативных практиках, по сути дела, мы имеем в виду некоторое речевое взаимодействие двух субъектов. В этом смысле это один из вариантов социального взаимодействия. Если вспомнить теорию Макса Вебера, то социальное взаимодействие - это всегда действия вокруг, рядом, в присутствии другого. Другой - это тот, кто нам неравен, но тот, кого мы считаем способным к действию, чувствованию, проявлению эмоций.

Существуют некоторые идеальные теории (или теории идеального коммуникативного действия), и одна из них принадлежит Юргену Хабермасу. Разбор ее должен осуществляться не только с точки зрения лингвистики, но и с точки зрения политической философии. Хабермас настаивал на том, что коммуникация - публичная она или приватная - всегда должна строиться по принципу диалога. Диалог - это ситуация, в которую вступают два свободных субъекта, признающих друг друга равными. Два агента, которые уверены в том, что они свободно вступают в коммуникацию и что они не будут воздействовать друг на друга силовыми методами или с помощью административного ресурса. Они вступают в коммуникацию, чтобы достичь какой-то цели, а не породить истину в процессе агрессивного спора. Они надеются не на компромисс в чистом виде, но на совместное содействие, сотворчество в производстве каких-то культурных и социальных норм. Хабермас настаивал на том, что такая коммуникация должна быть характерна для любой публичной и общественной деятельности. По сути, любую политику как проявление голосов граждан, как конструирование гражданского свободного общества или сообщества нужно составлять на основании диалога. Это поможет решить проблемы конфликта, противостояния, создаст предпосылки для формирования настоящего сообщества свободных граждан, объединяющихся абсолютно на добровольных основаниях в сообщества, которые взаимодействуют друг с другом по принципам, комфортным для всех участников.

Если бы эта прекрасная идеальная теория работала в действительности, в ней не существовало бы понятия hate speech . Поэтому в целом можно рассматривать подобные теории коммуникации как желание достичь консенсуса, как конструкцию, к которой имеет смысл стремиться. Hate speech - это понятие, которое на русский язык переводится двумя способами: либо «язык вражды», либо «риторика ненависти». Специфика этих переводов в том, что их произвели лингвисты. Например, «риторика вражды» - это термин именно лингвистический по своим основаниям, и лингвисты, занимающиеся этой проблематикой, ищут те риторические фигуры, тропы, элементы художественного языка или языка агрессии, которые превращают любое высказывание в hate speech . Когда мы говорим о переводе «язык вражды», мы вспоминаем о тех комментариях, которые оставляют современные специалисты в области медиакоммуникаций. В российском контексте очень часто звучат слова о том, что «язык вражды» - это те высказывания, которые основаны на религиозной или национальной нетерпимости и провоцируют как минимум неприязнь.

На мой взгляд, все эти определения недостаточны во многом потому, что они не согласуются с международным опытом взаимодействия с hate speech . Международный опыт, разумеется, различен: есть европейский тип реагирования на такое явление, есть американский, но все они основаны на очень важном явлении. Hate speech - это проявление дискриминации на вербальном или дискурсивном уровне, на уровне общения по отношению к какому-то человеку, которого мы считаем принадлежащим к группе, недостойной нашего качественного и равноправного отношения. В этом смысле hate speech - это вариант дискриминации любого миноритария, любой группы, которую мы называем меньшинством, того самого «другого», о котором говорил Вебер.

Проблема заключается в том, что до сих пор не существует ни качественной теории, объясняющей, что такое hate speech , ни легитимных способов регулировать проявления hate speech в реальности. Например, в Европе комитет министров сформировал некоторые предписания, которые предполагаются к использованию на уровне прецедентного права, правовой культуры. Эти предписания выглядят довольно «беззубыми» или слишком гуманными потому, что постоянно дополняются новыми группами «других», по отношению к которым возможно проявление hate speech . Если сначала это были национальные группы, мигранты, религиозные группы, то теперь туда включаются группы, формируемые по гендерному признаку, связанные с разнообразной социальной или даже возрастной принадлежностью. Например, эйджизм становится вполне явным и открытым проявлением hate speech . Получается, что если мы воспользуемся европейским опытом, то будем постоянно включены в круговорот судов и судопроизводств по принципам прецедента, которые никогда не закончатся. Это будет порочный круг.

В американской правовой культуре ситуация обстоит еще сложнее, потому что в Америке существует первая поправка, которая защищает свободу слова. Любые попытки регуляции, особенно жесткой, проявлений hate speech могут вызывать критику со стороны тех, кто защищает первую поправку. Очень часто это в том числе журналисты или любые другие публичные люди, которые в постоянном режиме производят какие-то смыслы, разделяемые другими. Поэтому в Америке преимущественно занимаются не hate speech , а hate crime , то есть преступлениями на почве ненависти. Этим занимается ФБР, где существует специальное подразделение, где активно работают с жертвами, с пострадавшими. В данном случае речь о том, что очень сложно задержать человека, который производит высказывания, основанные на ненависти, имеющей основанием (источником) нетолерантность или нетерпимость. Зато можно преследовать человека, который совершает физическое насилие или реальное преступление, которое основано на той самой ненависти и той самой нетолерантности. Здесь существует серьезное судопроизводство, которое довольно успешно реализуется. Это опыт тоже не очень подходящий для российской системы координат, потому что здесь, во-первых, не настолько сильны голоса тех, кто защищает свободу слова, существует довольно много конфликтов этического свойства (например, в самом пространстве журналистики), а во-вторых, довольно сложно выстроить доказательную базу, которая приведет от идеи преступления к идее того, что оно совершено именно на почве ненависти, имеющей основания нетолерантности.

Во всем мире существует два ключевых подхода к тому, как можно защищать людей от проявления hate speech . Первый подход, минимально работающий и минимально успешный, связан с попытками регулировать общественный порядок, задать такие рамки коммуникации и публичного поведения, которые будут запрещать людям проявлять даже не оскорбительные интенции, а ненависть. Это очень плохо работает, потому что очень сложно доказать, что какое-то конкретное высказывание повлияло на колоссальное количество людей. То есть в данном случае об отдельном высказывании судить сложно, оно не так сильно влияет на публичный, политический характер всего происходящего. С другой стороны, есть попытки регулировать не все публичное пространство, а защищать определенное количество людей через защиту их от оскорблений, различных преступлений, которые унижают их честь и достоинство. Российский опыт согласуется с этой практикой, потому что в правовой культуре России существует запрет на оскорбление и унижение чести и достоинства.

Как мы видим, исследования hate speech ждут своих специалистов. На мой взгляд, это должны быть специалисты двух уровней или двух типов. Первый тип - люди, которые будут создавать архив проявлений hate speech , которые будут их фиксировать и документировать. Второй тип исследователей - те, кто будет создавать пусть, может быть, и упрощенные схемы понимания этого феномена, но тем не менее позволят увидеть, каким образом возникает hate speech , как из конкретных скандалов, агрессий, нарушений приватного пространства другого человека возникает идея нетолерантности, и смогут, в свою очередь, переступить дисциплинарные ограничения, например, лингвистики и конфликтологии, увидеть картинку в целом.

Мой интерес к hate speech родился из социолингвистического проекта, который порядка трех лет назад начал Максим Кронгауз. Наша идея заключалась в том, чтобы собирать большие скандалы, которые происходят в социальных медиа. В первую очередь мы ориентировались, конечно, на русскоязычный Facebook , смотрели, как эти скандалы развиваются, каков их сценарий, кто в них участвует, как в них работают сообщества, какой язык они используют и так далее. Каждый скандал, который я наблюдала (а у меня собран порядочный архив из нескольких десятков подобных конфликтов), так или иначе приводил к ощущению, что там очевидным образом осуществляется риторика hate speech , там происходит оскорбление на почве выделения групп миноритариев, меньшинств «других», которых можно оскорблять, можно бить, можно уничтожать. И все это выходит далеко за пределы привычного, например, троллинга, моббинга или чего-то подобного.

Моя проблематика внутри hate speech , мой подход в этом исследовании базируется на двух основных методологических предпосылках. В первую очередь изучать hate speech можно только с помощью методологии, связанной с media studies, new media studies или digital studies , то есть с исследованием медиа, новых медиа и цифровой среды. Я пытаюсь понять, каким образом коммуникация в Сети, ее типы и особенности влияют на то, как люди коммуницируют в реальных ситуациях, на то, как люди говорят. Есть ли какая-то связь между тем, как люди осознают интернет: как свободное пространство, где допустимо все, или как пространство, которое, наоборот, контролируется кем-то? Есть ли взаимосвязь между тем, как быстро они переходят к hate speech , и этим пониманием интернета?

Здесь, с одной стороны, есть такая уловка: можно воспользоваться существующими теориями и сказать, что на самом деле все это очень легко объяснимо. У прекрасного исследователя медиа Яна ван Дейка есть книга Network Society , где он говорит очень простую вещь: в Сети становится интенсивным все то, что существует офлайн. Соответственно, мы можем сделать вывод, что если российское общество, например, в большой степени агрессивно, или становится агрессивно, или теряет комфорт, оно становится еще более агрессивным, страшным и злобным в Сети. Но это слишком просто. Это слишком простое объяснение, которое можно использовать в качестве популярного высказывания, но оно не подходит для исследователя. Это во-первых. Во-вторых, не очень понятно, как можно сравнивать какое-нибудь бытовое столкновение, бытовую агрессию с тем, что происходит в социальных медиа.

Вторая очень важная предпосылка, которой я руководствуюсь, - это методологии или логики, которые выстраивает политическая философия. За время наблюдения за разными конфликтами я увидела, что в Сети они работают и реализуются по-разному. Есть какие-то конфликты, которые реализуются только в цифровой среде, только внутри социальных медиа. Это конфликты внутри профессиональных сообществ, реализующих свою деятельность онлайн. Есть конфликты, которые начинаются в совершенно другой среде, например в городе, в повседневности, и они активно обсуждаются в Сети. Соответственно, мы видим ситуацию, когда сталкиваются разные представления о публичности и приватности, когда люди транслируют из повседневного опыта офлайн в повседневный опыт онлайн свои идентификационные основания, то, во что они верят, что они представляют. Это очень интересно обсуждать потому, что использование норм и основ политической философии выводит нас на очень важные рассуждения о том, можно ли вообще, изучая hate speech , прийти к каким-то конкретным рекомендациям, которые помогут на практике политикам, юристам, политологам. Дело в том, что любые разговоры о том, что hate speech надо ограничивать или что это явление патологично, его надо запрещать, приводят к такой практике запрета и юридической регуляции, которая инфантилизирует пользователя. Если объяснить людям, что одно можно, а другое нельзя, то они никогда не научатся сами контролировать процесс выбора того, что корректно и некорректно. Фактически это приведет к тому, что у нас будет один большой «господин Знание», который знает, как и что нужно делать, а все остальные будут играть по его правилам. Это не очень согласуется с логикой построения гражданского общества, которое в состоянии само выбирать, во что ему верить, а во что не верить. Второе, что очень важно: любая практика hate speech позволяет людям наращивать потенциал сопротивления оскорблениям и патологическим явлениям, с которыми они встречаются. Если человек не будет знать, как ему защищаться от агрессивной социальной среды, он не сможет быть самостоятелен. Поэтому, обсуждая проблематику hate speech , нужно быть очень аккуратным не только в выборе методологии, но и в формулировании тех рецептов, которые могут быть использованы в реальной повседневной профессионально ориентированной жизни.