Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Александр Иванович Куприн

«Штабс-капитан Рыбников»

Краткое изложение

Щавинский, сотрудник большой петербургской газеты, познакомился с Рыбниковым в компании известных петербургских репортёров. Убогий и жалкий штабс-капитан ораторствовал, громя бездарное командование и превознося — с некоторой аффектацией — русского солдата. Понаблюдав за ним, Щавинский заметил некоторую двойственность в его облике. На первый взгляд у него было обыкновенное лицо с курносым носиком, в профиль оно выглядело насмешливым и умным, а в фас — даже высокомерным. В это время проснулся пьяный поэт Петрухин, уставился мутным взглядом на офицера: «А, японская морда, ты ещё здесь?»

«Японец. Вот на кого он похож», — подумал Щавинский. Эта мысль окрепла, когда Рыбников попытался продемонстрировать раненую ногу: нижнее белье армейского пехотного офицера было изготовлено из прекрасного шелка.

Щавинский нагнулся к штабс-капитану и сказал, что он никакой не Рыбников, а японский военный агент в России. Но тот никак не отреагировал. Журналист даже засомневался: ведь среди уральских и оренбургских казаков много именно таких монгольских, с желтизной, лиц. Но нет, раскосое, скуластое лицо, постоянные поклоны и потирание рук — все это не случайно. И уже вслух: «Никто в мире не узнает о нашем разговоре, но вы — японец. Вы в безопасности, я не донесу, я восхищён вашим самообладанием». И Щавинский пропел восторженный дифирамб японскому презрению к смерти. Но комплимент не был принят: русский солдатик ничем не хуже. Журналист тогда попробовал задеть его патриотические чувства: японец все-таки азиат, полуобезьяна… «Верно!» — прокричал на это Рыбников.

Под утро решили продолжить кутёж у «девочек». Клотильда увела Рыбникова на второй этаж. Через час она присоединилась к компании, неизменно образовывающейся вокруг загадочного их клиента Леньки, связанного, судя по всему, с полицией, и рассказала о странном своём госте, которого прибывшие с ним называли то генералом Ояма, то майором Фукушима. Они были пьяны и шутили, но Клотильде показалось, что штабс-капитан напоминает ей микадо. Кроме того, её обычные клиенты безобразно грубы. Ласки же этого немолодого офицера отличались вкрадчивой осторожностью и одновременно окружали атмосферой напряжённой, почти звериной страсти, хотя было видно, что он безумно устал. Отдыхая, он погрузился в состояние, похожее на бред, и странные слова побежали с его губ. Среди них она разобрала единственно ей знакомое: банзай!

Через минуту Ленька был на крыльце и тревожными свистками сзывал городовых.

Когда в начале коридора послышались тяжёлые шаги многих ног, Рыбников проснулся и, подбежав к двери, повернул ключ, а затем мягким движением вскочил на подоконник и распахнул окно. Женщина с криком ухватила его за руку. Он вырвался и неловко прыгнул вниз. В то же мгновение дверь рухнула под ударами и Ленька с разбегу прыгнул вслед за ним. Рыбников лежал неподвижно и не сопротивлялся, когда преследователь навалился на него. Он только прошептал: «Не давите, я сломал себе ногу».

В компании репортеров из Петербурга отдыхал журналист крупнейшей Питерской газеты Щавинский. Тогда-то он и познакомился с жалким и убогим Рыбниковым. Наблюдая за штабс-капитаном Рыбниковым, Щавинский стал отмечать, что вполне обычное лицо с курносым носом, уж, больно смахивает на японскую морду. Хотя у казаков много таких монгольских лиц, но этот еще и ручки потирает. А постоянные поклоны. Точно японец. А когда Рыбников показывал рану на ноге, то Щавинский заметил прекрасное шелковое нижнее белье. Шелковое белье на пехотном офицере! Подозрения окрепли. Щавинский, наклоняясь к Рыбникову, заявил, что тот японский военный агент и начал петь дифирамбы японскому презрению к смерти. Щавинский пообещал, что никогда и никому на свете об этом не расскажет. Рыбников стоит на своем – он русский офицер. Щавинский не отступает, он заявил, что японцы – это полуобезьяны азиатские. И Рыбников подхватил это, он полностью согласен.

А под утро всей компанией пошли к «девочкам». Рыбников выбрал Клотильду, и они уединились. Через час, вернувшаяся Клотильда, стала восхищаться Рыбниковым, рассказывая о том, какой этот клиент чуткий и внимательный, не то, что завсегдатае этого заведения. Несмотря на то что он безумно устал, он был нежен, ласков и осторожен с Клотильдой, а уснув, стал что-то странное говорить и непонятное. Клотильда разобрала только слово банзай. Спустя секунды постоянный загадочный клиент Ленька уже стоял на крыльце дома и отчаянными свистками созывал городовых.

Рыбников, очнувшись ото сна, услышал, как поднимаются наверх много ног в тяжелых сапогах. Он подскочил с кровати и закрыл дверь на ключ. Мягко, как кошка, вскочил на подоконник, но за руку его ухватила какая-то женщина, истошно визжа. Вырываясь из ее рук, он неловко выпрыгнул из окна. Выбив дверь ногой, следом спрыгнул Ленька и завалился на штабс-капитана Рыбникова. Рыбников лежал тихо и неподвижно и только лишь шепотом попросил Леньку не давить на него так, как он сломал себе ногу.

Стоимость доступа составляет 20 рублей (включая НДС) за 1 день или 100 за 30 дней для абонентов ПАО «МегаФон». Продление доступа происходит автоматически, посредством подписки. Для отказа от предоставления Подписки на услугу отправьте SMS-сообщение со словом «СТОП6088» на номер «5151» для абонентов ПАО «МегаФон». Сообщение бесплатно в домашнем регионе.
Служба технической поддержки ООО «Информпартнер»: 8 800 500-25-43 (звонок бесплатный), e-mail: [email protected].
Правила подписки Управление подпиской

Щавинский, сотрудник большой петербургской газеты, познакомился с Рыбниковым в компании известных петербургских репортеров. Убогий и жалкий штабс-капитан ораторствовал, громя бездарное командование и превознося - с некоторой аффектацией - русского солдата. Понаблюдав за ним, Щавинский заметил некоторую двойственность в его облике. На первый взгляд у него было обыкновенное лицо с курносым носиком, в профиль оно выглядело насмешливым и умным, а в фас - даже высокомерным. В это время проснулся пьяный поэт Петрухин, уставился мутным взглядом на офицера: «А, японская морда, ты еще здесь?»

«Японец. Вот на кого он похож», - подумал Щавинский. Эта мысль окрепла, когда Рыбников попытался продемонстрировать раненую ногу: нижнее белье армейского пехотного офицера было изготовлено из прекрасного шелка.

Щавинский нагнулся к штабс-капитану и сказал, что он никакой не Рыбников, а японский военный агент в России. Но тот никак не отреагировал. Журналист даже засомневался: ведь среди уральских и оренбургских казаков много именно таких монгольских, с желтизной, лиц. Но нет, раскосое, скуластое лицо, постоянные поклоны и потирание рук - все это не случайно. И уже вслух: «Никто в мире не узнает о нашем разговоре, но вы - японец. Вы в безопасности, я не донесу, я восхищен вашим самообладанием». И Щавинский пропел восторженный дифирамб японскому презрению к смерти. Но комплимент не был принят: русский солдатик ничем не хуже. Журналист тогда попробовал задеть его патриотические чувства: японец все-таки азиат, полуобезьяна… «Верно!» - прокричал на это Рыбников.

Под утро решили продолжить кутеж у «девочек». Клотильда увела Рыбникова на второй этаж. Через час она присоединилась к компании, неизменно образовывающейся вокруг загадочного их клиента Леньки, связанного, судя по всему, с полицией, и рассказала о странном своем госте, которого прибывшие с ним называли то генералом Ояма, то майором Фукушима. Они были пьяны и шутили, но Клотильде показалось, что штабс-капитан напоминает ей микадо. Кроме того, ее обычные клиенты безобразно грубы. Ласки же этого немолодого офицера отличались вкрадчивой осторожностью и одновременно окружали атмосферой напряженной, почти звериной страсти, хотя было видно, что он безумно устал. Отдыхая, он погрузился в состояние, похожее на бред, и странные слова побежали с его губ. Среди них она разобрала единственно ей знакомое: банзай!

Через минуту Ленька был на крыльце и тревожными свистками сзывал городовых.

Когда в начале коридора послышались тяжелые шаги многих ног, Рыбников проснулся и, подбежав к двери, повернул ключ, а затем мягким движением вскочил на подоконник и распахнул окно. Женщина с криком ухватила его за руку. Он вырвался и неловко прыгнул вниз. В то же мгновение дверь рухнула под ударами и Ленька с разбегу прыгнул вслед за ним. Рыбников лежал неподвижно и не сопротивлялся, когда преследователь навалился на него. Он только прошептал: «Не давите, я сломал себе ногу».

Щавинский, сотрудник большой петербургской газеты, познакомился с Рыбниковым в компании известных петербургских репортеров. Убогий и жалкий штабс-капитан ораторствовал, громя бездарное командование и превознося - с некоторой аффектацией - русского солдата. Понаблюдав за ним, Щавинский заметил некоторую двойственность в его облике. На первый взгляд у него было обыкновенное лицо с курносым носиком, в профиль оно выглядело насмешливым и умным, а в фас - даже высокомерным. В это время проснулся пьяный поэт Петрухин, уставился мутным взглядом на офицера: «А, японская морда, ты ещё здесь?»

«Японец. Вот на кого он похож», - подумал Щавинский. Эта мысль окрепла, когда Рыбников попытался продемонстрировать раненую ногу: нижнее белье армейского пехотного офицера было изготовлено из прекрасного шелка.

Щавинский нагнулся к штабс-капитану и сказал, что он никакой не Рыбников, а японский военный агент в России. Но тот никак не отреагировал. Журналист даже засомневался: ведь среди уральских и оренбургских казаков много именно таких монгольских, с желтизной, лиц. Но нет, раскосое, скуластое лицо, постоянные поклоны и потирание рук - все это не случайно. И уже вслух: «Никто в мире не узнает о нашем разговоре, но вы - японец. Вы в безопасности, я не донесу, я восхищен вашим самообладанием». И Щавинский пропел восторженный дифирамб японскому презрению к смерти. Но комплимент не был принят: русский солдатик ничем не хуже. Журналист тогда попробовал задеть его патриотические чувства: японец все-таки азиат, полуобезьяна… «Верно!» - прокричал на это Рыбников.

Под утро решили продолжить кутеж у «девочек». Клотильда увела Рыбникова на второй этаж. Через час она присоединилась к компании, неизменно образовывающейся вокруг загадочного их клиента Леньки, связанного, судя по всему, с полицией, и рассказала о странном своем госте, которого прибывшие с ним называли то генералом Ояма, то майором Фукушима. Они были пьяны и шутили, но Клотильде показалось, что штабс-капитан напоминает ей микадо. Кроме того, её обычные клиенты безобразно грубы. Ласки же этого немолодого офицера отличались вкрадчивой осторожностью и одновременно окружали атмосферой напряженной, почти звериной страсти, хотя было видно, что он безумно устал. Отдыхая, он погрузился в состояние, похожее на бред, и странные слова побежали с его губ. Среди них она разобрала единственно ей знакомое: банзай!

Через минуту Ленька был на крыльце и тревожными свистками сзывал городовых.

Когда в начале коридора послышались тяжелые шаги многих ног, Рыбников проснулся и, подбежав к двери, повернул ключ, а затем мягким движением вскочил на подоконник и распахнул окно. Женщина с криком ухватила его за руку. Он вырвался и неловко прыгнул вниз. В то же мгновение дверь рухнула под ударами и Ленька с разбегу прыгнул вслед за ним. Рыбников лежал неподвижно и не сопротивлялся, когда преследователь навалился на него. Он только прошептал: «Не давите, я сломал себе ногу».

В день, когда становится известно о разгроме японцами русского флота, штабс-капитан Василий Александрович Рыбников получает таинственную телеграмму из Иркутска. Он переселяется в грязноватую привокзальную гостиницу и сразу начинает мотаться по всем присутственным местам Петербурга.

Повсюду: на улицах, в ресторанах, в театрах, в вагонах конок, на вокзалах появлялся этот маленький, черномазый, хромой офицер, странно болтливый, растрепанный и не особо трезвый.

Везде он заявляет, что ранен в ногу при Мукденском отступлении, требует пособия и попутно узнает последние новости с русско-японской войны. Периодически Рыбников отсылает в Иркутск телеграммы с разных почтовых отделений.

Владимир Иванович Щавинский, сотрудник большой петербургской газеты, знакомится с Рыбниковым в маленьком темном ресторанчике, где ежедневно собирается веселая компания петербургских газетных репортеров. Убогий и жалкий штабс-капитан ораторствует, громя бездарное командование и превознося — с некоторой аффектацией — русского солдата.

Все у него было обычное, чисто армейское… Но было в нем и что-то совсем особенное, затаенное, … какая-то внутренняя напряженная, нервная сила.

Понаблюдав за ним, Щавинский замечает некоторую двойственность в его облике. Его обычное, с курносым носом лицо в профиль выглядит насмешливым и умным, а в фас — даже высокомерным. Замечает Щавинский и то, что Рыбников не пьян, а только притворяется пьяным. В это время просыпается пьяный поэт Пеструхин и смотрит мутным взглядом на офицера: «А, японская морда, ты еще здесь?». «Японец. Вот на кого он похож», — решает Щавинский. Эта мысль крепнет, когда Рыбников пытается продемонстрировать раненую ногу: нижнее белье армейского пехотного офицера изготовлено из прекрасного шелка.

Щавинский, коллекционер «редких и странных проявлений человеческого духа», заинтересовывается Рыбниковым. Журналист начинает всерьез подозревать, что под потрепанным обмундированием штабс-капитана скрывается японский шпион. Раскосое, скуластое лицо, постоянные поклоны и манера потирать руки — все это не случайно.

Каким невообразимым присутствием духа должен обладать этот человек, разыгрывающий… в столице враждебной нации такую злую и верную карикатуру на русского... забубенного армейца!

Щавинский хочет подтвердить свои подозрения. Улучив момент, он наклоняется к штабс-капитану и говорит, что тот — японский военный агент в России. Но Рыбников никак не реагирует. Журналист даже начинает сомневаться: ведь среди уральских и оренбургских казаков много именно таких монгольских, с желтизной, лиц. Шавинский обещает штабс-капитану сохранить его тайну, восхищается его самообладанием и восторгается японским презрением к смерти. Рыбников комплимент не принимает: русский солдатик ничем не хуже. Журналист пытается задеть его патриотические чувства: японец все-таки азиат, полуобезьяна… Рыбников с этим охотно соглашается. Щавинский снова начинает сомневаться в своих выводах.

Под утро решают продолжить кутеж у «девочек», где Щавинский, словно в шутку, называет Рыбникова именами японских генералов. Клотильда уводит Рыбникова на второй этаж.

Влечение к женщине, подавляемое до сих пор суровой аскетической жизнью, постоянной физической усталостью, напряженной работой ума и воли, внезапно зажглось в нем нестерпимым, опьяняющим пламенем.

Через некоторое время Рыбников засыпает тревожным сном. С его губ срываются слова чужой речи. Испуганная Клотильда спускается вниз и присоединяется к компании, неизменно образовывающейся вокруг загадочного клиента Леньки, по слухам, связанного с полицией. Клотильда рассказывает ему о своем странном госте, который говорит во сне по-японски и напоминает ей микадо, о его «странной нежности и страстности».

Ленька осматривает штабс-капитана в дверную щелку и решает действовать. Через минуту он уже стоит на крыльце и тревожными свистками сзывает городовых.

Проснувшись, Рыбников слышит тяжелые шаги в коридоре. По лицу Клотильды он понимает, что ему грозит опасность. Фальшивый штабс-капитан поворачивает ключ в двери, мягким движением вскакивает на подоконник и распахивает окно. Женщина с криком хватает его за руку. Он вырывается и неловко прыгает вниз. В то же мгновение дверь падает под ударами, и Ленька с разбегу прыгает за ним. Рыбников не сопротивляется, когда преследователь наваливается на него. Он только просит: «Не давите, я сломал себе ногу».